Юарт, Уильям
| Юарт Уильям | |
 | |
| Гравюра работы Сэмюэля Рейнольдса | |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Уильям Юарт (англ. William Ewart; 1798—1869) — британский политик.
Биография
Родился 1 мая 1798 года в Ливерпуле.
Образование получил в Итонском колледже и в колледже Крайст-Чёрч, получив в нём премию Newdigate Prize.
В середине 1827 года стал служить в адвокатском обществе Middle Temple, в следующем году вошел в Парламент Британии от города Bletchingley в графстве Суррей, где проработал по 1830 год. Затем работал в палате общин британского Парламента от Ливерпуля (с 1830 по 1837 годы), Уигана (с 1839 по 1841 годы) и города Dumfries Burghs (с 1841 года и до своей отставки в 1868 году).
В политике Уильям Юарт был либералом в политике, участвовал в законотворческой деятельности. Одним из его законопроектов в 1850 году стал закон по созданию бесплатных общественных библиотек, а в 1864 году он сыграл важную роль в принятии и использовании метрической системы мер и весов. Был сторонником отмены смертной казни, и по его инициативе была создана Королевская комиссия по рассмотрению этого вопроса. Также принял участие в разработке памятных знаков в Лондоне — синих табличек[1], которых сам был удостоен.[2]
Он был близким другом священника Уильяма Гаскелла (англ. William Gaskell) и его жены, известной писательницы Элизабет Гаскелл, иногда останавливался в их доме Broadleas House. Дочь Юарта — Мэри, была наперсницей миссис Гаскелл.
Умер 23 января 1869 года в своём доме Broadleas House города Devizes, графство Уилтшир.
Напишите отзыв о статье "Юарт, Уильям"
Примечания
Ссылки
- [global.britannica.com/biography/William-Ewart William Ewart] (англ.)
Отрывок, характеризующий Юарт, Уильям
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
