Ювелирное изделие

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ювелирное украшение»)
Перейти к: навигация, поиск

Ювели́рное изде́лие — изделие из драгоценных металлов и камней (кольцо, серьги, браслет, колье, брошь, настольные украшения и пр.). Основной характеристикой ювелирных изделий является наличие работы мастера (ювелира), который создаёт изделия.

В соответствии с действующим законодательством России[1] к ювелирным изделиям относятся изделия, изготовленные из драгоценных металлов и их сплавов, с использованием различных видов художественной обработки, со вставками из драгоценных, полудрагоценных, поделочных, цветных камней и других материалов природного или искусственного происхождения или без них, применяемые в качестве различных украшений, предметов быта, предметов культа и/или для декоративных целей, выполнения различных ритуалов и обрядов, а также памятные, юбилейные и другие знаки и медали, кроме наград, статус которых определен в соответствии с законами Российской Федерации и указами Президента Российской Федерации, и памятных монет, прошедших эмиссию.





Исторические сведения

Для древних ювелирные изделия имели совсем не ту ценность, которую имеют сегодня для нас. Они верили, что драгоценности несут определённый магический смысл, что они каким-то образом защищают нас от злых чар, от огорчений и даже от физических нападений. Частично эта традиция сохранилась и по сей день.

Древний Восток

В Древнем Египте основным материалом для изготовления ювелирных украшений было золото. Древнеегипетские ювелиры применяли различные техники его обработки, умели также с помощью различных добавок изменять его цвет — от белого до зелёного и розового. Золотые браслеты, кулоны, ожерелья, серьги, диадемы, кольца, различные украшения на голову, нагрудные украшения и ожерелья-ошейники — всё это изготовляли в Древнем Египте, на земле фараонов. В украшениях ценили не только сам металл, но и красивую цветовую гамму, причём предпочтение отдавалось ярким, насыщенным цветам. Их отделывали вставками из цветного стекла (так называемой пасты) и поделочных камней, таких, как сердолик, малахит, лазурит и др. А вот тех камней, которые мы сейчас считаем драгоценными — алмазов, рубинов, сапфиров — египтяне не знали.

У древних евреев главным украшением женщин были серьги с подвесками различной формы (чаще всего в виде звёздочек или полумесяцев). Носили также носовые кольца. Очень популярны были ожерелья, состоявшие из шерстяной ленты, на которую нанизывались шарики или пуговки из кораллов, жемчуга, цветных камней или стекла; иногда лента была из металла, а шарики — из сандалового дерева. Самые дорогие ожерелья делались из соединённых между собой золотых шариков. К ожерельям подвешивали медальоны в форме полумесяца или солнца, различные амулеты и флакончики с духами. Помимо всех прочих украшений, женщины носили на лодыжках цепочки с колокольчиками, которые заставляли их двигаться медленно и плавно, а при ходьбе мелодично позванивали. Маленькие девочки носили украшения из кусочков сукна (кольца и т. п.).

Античность

Об изделиях из драгоценных металлов и камней встречаются упоминания и из памяток Древней Греции. Первые упоминания о драгоценных металлах и камнях в Древней Греции восходят к 14 веку до н. э. Существовало поверье, что золото обладает особой магической силой. Золотые украшения (как те, что носил покойный при жизни, так и специальные золотые маски, венки, нагубники и наглазники) помещали в погребения, стремясь воздать последние почести усопшему и отогнать от него злые силы. Широкую известность получил т. н. «клад царя Приама», найденный знаменитым немецким археологом Г.Шлиманом в 1873 г. при раскопках Трои. В этот клад входили 24 ожерелья, шпильки для волос, шейные гривны, браслеты, серьги, височные кольца, налобная золотая лента и две великолепные золотые диадемы.Эти предметы представляют собой подлинный шедевр микенского ювелирного искусства, свидетельствуя о высоком мастерстве древних умельцев.

В Древней Греции на поток было поставлено производство бус, которым придавали формы раковин, цветов и жуков. Интересным является тот факт, что бусы изготавливались путём соединения двух плоских золотых пластин, а между ними засыпали белоснежный песок. К 300 веку до н. э. греки начали изготавливать разноцветные ювелирные украшения, используя изумруды, гранаты, аметисты и жемчуг. Они также творили шедевры из камней, стекла и глазури. В это время становятся популярны такие ювелирные изделия, как гравированные броши, медальоны из индийского сардоникса.

Средние века

В средние века основным заказчиком ювелирных изделий стала церковь. Складные алтари, причастные чаши, различные сосуды, оклады икон и книг, изображение святых, сцены из жизни Христа — вся эта роскошная церковная утварь массово производилась в те времена.

Особенно необходимо отметить украшения окладов книг, которые хранились в монастырях и соборах как реликвии. В центре и по углам окладов книги обычно располагали рельефный орнамент из чеканного металла и слоновой кости в окружении эмалевых или черневых изображений святых и прямоугольных или круглых пластин, заполненных геометрическим узором перегородчатой эмали. Между пластин помещали яркие самоцветы, закрепляя их в высоких гнездах или окружая филигранным ажуром; они образовывали богатую цветную кайму.

Основным средством декора ювелирных изделий того времени была эмаль. Соперничая с самоцветами, она давала тот же эффект драгоценной многоцветной поверхности предмета. Наибольшее распространение эмали получили во Франции (причём особенно славилась лиможская эмаль) и Германии. Эмали на изделиях ювелиров этих стран, как правило, выемчатые и заполированы на одном уровне с фоном. По колориту эмали отличаются пестрой и свежей цветовой гаммой. Холодные оттенки голубого, синего, белого или зеленого цвета чуть расцвечивали золотыми и красными узорами, их чистоту и интенсивность колорита подчеркивали золоченым фоном, покрытым тонким гравированным орнаментом.

Изделия средневековых мастеров производят впечатление перегруженности яркими выпуклых форм камнями (рубином, изумрудом, сапфиром, жемчугом), но встречаются экземпляры, украшенные такими самоцветами, как горный хрусталь, топаз, аметист, гранат. И привозные, и местные камни шлифовались вручную и без изменений естественной формы кристалла или галечной породы.

Личные украшения жителей средневековой Европы почти не сохранились до нашего времени. Диктуемая церковью доктрина аскетизма — отрицание радостей земного существования — выразились в предельной простоте костюма, скрывавшего очертания тела, в сокращении количества украшений.

В XIII в. количество драгоценностей на костюмах светских и церковных феодалов возрастает. Художественная простота форм и наивная яркость изделий начала века уступает место рафинированности изысканных драгоценностей развитого феодализма. В моду входят пряжки, ожерелья, широкие пояса, усыпанные жемчугом и камнями в высоких ажурных гнездах. Основание оправ часто делают ограненным, что усиливает игру камней. Перстни носили и мужчины, и женщины.

Перстни с резными камнями употребляли в качестве печатей и для обозначения ранга владельца. Из гладкого золота в сочетании с аметистом, рубином, сапфиром изготовляли перстни для епископов. Кольцо главы церкви — Папы Римского — украшали фигурки св. Петра в ладье. Знаками папских послов служили крупные перстни из бронзы или меди с недорогим камнем или стеклом и священным изречением, нанесенным методом гравирования. Существовали посольские перстни и особые кольца членов купеческих гильдий.

Россия

Ювелирное искусство на территории стран бывшего Советского Союза известно с глубокой древности. Об этом свидетельствуют многочисленные находки археологов в Закавказье, Средней Азии, на Алтае. Золотые украшения и художественные сосуды скифов и сарматов из погребений Причерноморья, Прикубанья, Нижнего Поволжья принадлежат к вершинам мирового искусства. Древнерусское ювелирное искусство отличалось богатством форм. Для киевских ювелиров характерны изделия с перегородчатой эмалью, для Новгорода 11-12 веков — серебряные литургические сосуды и чеканные оклады икон; изделия Владимиро-Суздальской школы (12-13 века) отличались чередованием серебряных и золотых частей. Москва и Суздаль 14-15 веков славились окладами икон и Евангелий, складнями со сканью, чеканкой, басмой, эмалью и литыми изображениями.

В 16 веке, когда Москва стала общерусским центром, стали популярны чернь и эмаль, в 17 веке — эмаль (И. Попов), чеканка (Г. Овдокимов), резьба по металлу (В. Андреев, А. Трухменский) чернь (М. Агеев, П. Иванов). В 17 веке получили развитие и многочисленные школы древнерусского ювелирного искусства: усольская (мастерские Строгановых), ярославская. Русское ювелирное искусство 18 века, центром которого стал Петербург, начало развиваться в русле общеевропейских художественных стилей. Однако сохранялись и национальные русские особенности. В 18 веке появляется великоустюжское чернение по серебру.

В 19 веке в Москве и Петербурге возникают крупные фабричные предприятия серебряного и золотого дела. Особо славились предприятия П. Ф. Сазикова(серебряная скульптура), П. А. Овчинникова (эмали в древнерусском стиле), И. И. Хлебникова (эмали, чеканные изделия), а в начале 20 века — фирма Оловянишниковых. Мировую известность получила фирма Фаберже, которая изготавливала высококачественные ювелирные изделия (эмаль на золоте, фигурки из полудрагоценных камней), а также мастерские, работавшие по её заказам (М. Перхина). Для русского двора работают мастера фирмы «Болин».

В советское время предприятия России выпускали массовую продукцию, но некоторые мастера работали над штучными произведениями, поступавшими на государственное хранение в Алмазный фонд. Ученые Физического института им. П. Н. Лебедева осуществили синтез кристаллов фианита. После долгого перерыва в России появились крупные мастера, поставившие перед собой цель — вернуть русскому ювелирному искусству мировую славу. В результате конверсии предприятий военно-промышленного комплекса в ювелирное дело пришли новые материалы, например цирконий, чей серебристый цвет создает впечатление неземного в коллекциях на космическую тему. Начинает издаваться журнал «Ювелирный мир».

На территории Могилев-Подольского района зафиксирован К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4922 дня] уникальный памятник восточнославянских ювелиров на селище конца V—VIII вв. н. э.: специальное помещение мастерской-полуземлянки дерево-каркасной столбовой конструкции (3,5×2, 9 м, ориентация углов — почти по сторонам света), в которой под руинами глиняной обмазки стен «in situ» выявлены 64 каменные литейные формы ювелира. Вместе с литейными формами у печи-каменки найден и керамический тигель-леячка. Таким образом, речь идет о производственном ювелирном комплексе с печью-каменкой.

Эпоха Возрождения

Для работ ювелиров XIV в. характерны иные признаки. Геометрическая четкость конструкций, богатство растительных узоров, многоцветие прозрачных эмалей отражают особенности так называемой пламенеющей готики — этого крайнего выражения тенденции к устремленности вверх, к дематериализации и растворению конструкции в кружеве шпилей, в маленьких стреловидных выступах.

Как видно из вышеизложенного, одинаково сильно выражено общее для всего средневекового искусства стремление к декоративному богатству цвета и фактуры, достигаемому за счет сочетания различных материалов и искусственно создаваемой несогласованности чистых и ясных красок между собой. В начале XV в. в значительном количестве ювелирных изделий чувствуется стремление мастера ослабить влияние избыточной декоративной орнаментики, более рационально использовать пространство, ввести светские сюжеты. Появляются изделия светского назначения.

Судя по документам, наряд знатной дамы в Германии или Нидерландах XV в. состоял из платья с узкими рукавами, высоко подпоясанного, а поверх платья набрасывался плащ. Застежки, край корсажа или плаща, широкий пояс декорировались жемчугом или небольшими эмалированными бляшками, а то и драгоценными камнями. На пояс подвешивались ножики, четки, кошельки, ключи. Несколько перстней украшали пальцы обеих рук. И мужчины, и женщины носили золотистые цепи. Мужские плащи, шляпы, обувь, особенно пояса, украшали так же богато.

В конце XV в. расцветает новая техника эмалирования: ювелиры открыли, что эмаль можно накладывать послойно на уже эмалированную и обожженную поверхность. При всей сложности технологии росписи эмаль, ил и финифть, получила широкое распространение, почти вытеснив другие способы и сблизив эмалирование с живописью. В XVI в. расцветает искусство эмалевой портретной миниатюры. В лучших работах, выполненных в технике расписной эмали, поражает тонкое композиционное чувство мастера: живописный оригинал использован в органической связи с формой предмета и его назначением. Основная масса предметов, созданных в технике расписной эмали, по своему стилю относится уже к эпохе Возрождения.

Внешним проявлением стиля ювелирного искусства этого времени оказался культ античности. Используя подлинные вещи, найденные при раскопках, ювелиры, возрождая изделия, не оставляют их неизменными: применяя в качестве нового декора оправы из золота, само-цветы и эмали, придают возрожденным изделиям несвойственную античности яркость, что создает ощущение богатства материалов, декорирующих элементов.

В Эрмитаже хранится подвеска в форме кораблика, корпус которого состоит из крупной жемчужины неправильной формы. По краям жемчужина усеяна крошечными красными и синими кабошонами в ажурной золотой оправе. Из золота с белой опалесцирующей эмалью сделан парус и мачта. Нарядный фонарь на носу и завиток бушприта оплетает тонкая паутина филигранных вантов и лесенок. Подобные подвески на длинных цепочках становятся самым модным украшением и женщин и мужчин. Амуры и ангелочки, женские фигуры, кентавры и драконы, корабли и фантастические звери на подвесках не выглядят просто миниатюрными скульптурами. Мастера виртуозно объединяют жемчуг, золото, эмали, обогащая каждый из этих материалов. Например, на шейке и крыльях лебедя одной из подвесок XVI в. белая эмаль наложена так, что просвечивает золотая основа и создается впечатление чешуйчатой поверхности.

Ожерелья и цепи для подвесок редко состояли из округлых одинаковых звеньев. Каждая из них — маленькая законченная композиция симметричных очертаний в виде цветов, плодов, листьев, маленьких фигурок или завитков пластического орнамента вокруг яркого камня. Многочисленные перстни также украшались пластическими деталями. В центре помещали крупные единичные камни — таблицы, оправленные в глубокие прямоугольные ячейки.

В XVI в. впервые важным акцентом декора в подвесках становятся алмазы. Ограненные в виде пирамиды, они вставляются в глубокие закрытые оправы, а с конца XVI в. и в более плоские. Снизу оправы почти всегда имеют вид коробочки. В многоцветных сочетаниях с рубинами и изумрудами под алмазы часто подкладывают цветную или серебряную фольгу. Цветной фон используют и для усиления интенсивности цвета других камней.

Со второй половины XVI в. мужчины и женщины Европы (особенно в Испании) носили на шляпах броши и пряжки, знаки святых либо инициалы. Наряду с большими цепочками в моде были и тонкие цепочки с медальонами. Серьги в виде подвесок из жемчужин или в виде цветов были обычными украшениями дам, хотя мужчины зачастую украшали себя колечком в одном ухе. Перстни же носили на всех пальцах обеих рук, и каждый перстень мог иметь какое-либо смысловое значение. Работы ювелиров XVI в. определили дальнейший путь развития европейского ювелирного дела. Мастеров этой эпохи отличали великолепно развитое чувство формы, умение использовать возможности каждого материала, фантазия в выборе сюжетов, которые они сумели соединить со свободой исполнения труднейших технологических операций.

Лучшие черты искусства ювелиров Возрождения — индивидуальность каждого изделия, его художественная значительность и неповторимость.

Новое время

С начала и до середины XVII в. главным формообразующим элементом ювелирных изделий является цветочный мотив: подвески в виде цветка с лепестками-самоцветами; цепи, звенья которых напоминают целые гирлянды цветов; оправы с эмалевыми или черневыми растительными узорами или просто натуралистическое изображение цветов на плоских коробочках и медальонах. Сочетание белого фона с узором из роз, гвоздик, модных тюльпанов применяют мастера Дании, Голландии, Германии, закрывая гладкое золото более красивым и более дорогим, по их мнению, эмалевым ковром.

Эмалью украшали ордена. Цветочный эмалевый орнамент присутствует и в конструктивной основе ажурных подвесок, на гладких или рельефных металлических оправах вокруг отдельных камней.

Во второй половине XVII в. эмаль в оправах оттесняется на второй план. Это связано с тем, что ведущую роль в декоре стали играть драгоценные камни и, прежде всего — алмаз; гранёный камень стал центральным акцентом украшений; ювелиры делают акцент на блеске и игре камней. Эта черта европейского ювелирного искусства почти не имела аналогий в древней или неевропейской традиции. Веком цветка и алмаза считался XVII в.

Знаменитой работой века, поразившей современников своей грандиозностью, стала известная настольная многофигурная композиция «Великий Могол», своеобразная дань увлечению восточной тематикой. Великий Могол (индийский правитель), его гвардия, слуги, гости и слуги гостей, вьючные животные — весь пышный двор сказочного восточного царя представлен в виде небольших фигурок из золота в ярких эмалевых одеяниях. Бахрома балдахина, орнаменты оружия, детали одежд выполнены с большим техническим мастерством, драгоценные камни усиливают блеск золота и эмалей. Удачно использован тёмный агат с естественными белыми разводами, изображающий ковер за спиной Могола.

На рубеже XVII и XVIII вв. в уже сложившемся облике европейских ювелирных украшений появляется новый элемент — алмаз, огранённый особым способом и названный бриллиантом, в переводе — «сверкающий». Светоносный бриллиант становится основным акцентом изделия, его достоинства ярче выявляются в сочетании с цветными камнями и общей легкостью конструкции.

Лучшее изделие XVIII в., в котором использованы бриллианты в их наиболее выигрышном виде, — корона Екатерины II. Важным элементом формообразования ювелирных изделий XVIII в. были мотивы цветочных композиций. Это были довольно сложные украшения, целиком составленные из цветов и листьев, которые выполнены из драгоценных камней, золота, серебра.

Некоторые украшения-букеты подобраны из ярких камней: аметистовые тюльпаны, рубиновые розы, аквамариновые ромашки, бирюзовые незабудки. Среди изумрудных листьев можно рассмотреть гранатовую гусеницу, бабочку с агатовыми прозрачными крылышками, мушку из халцедона.

Ювелиры XVIII в. в своих работах широко использовали приемы литья и чеканки, ручной и машинной (гильошировка) гравировки, применяли матовое и блестящее золото, а также золото зелёного, жёлтого и красного цвета, опалесцирующие эмали, перламутр, гравированный и гладкий, с локальными накладками и мозаичный.

Сохранившиеся ювелирные украшения конца XVIII в. свидетельствуют о получившем развитие стиле под названием «классицизм». Уравновешенность, строгая симметрия характерны для украшений этого стиля: в броши-букете лилий сочетаются лишь белоснежные жемчужины и прозрачные бриллианты в серебре; в перстнях маленькие бриллианты обрамляют цветные камни, не вступая в цветовое соперничество с ними, а лишь как бы подсвечивая их. В моде тёмные прозрачные эмали синего, реже зелёного и бурого цветов, сквозь который просвечивает гильошированный фон.

В 1789 г. произошла французская революция. В 1794 г. революцию задушили, но с сословной структурой общества было покончено. Для ювелирного искусства это означало также коренную ломку.

Актуальное Искусство

Художники направления «актуальное искусство» способствовали появлению новшеств в ювелирном творчестве. Так, под влиянием движения нонконформизма, получившего распространение в 1960-1970-е годы, некоторые из мастеров отказались от применения драгоценных металлов и камней и обратились к материалам, использование которых раньше было немыслимо в ювелирном деле. Так появились оргалика - ювелирные украшения из акрила, брутальные и долговечные украшения из ювелирной (медицинской) стали 316L, теплые и сакральные украшения из дерева, таинственные изделия из каучука и шелка. Безусловно, мастера придавали этим изделиям особые декоративные качества.

И хотя они не могли найти широкого применения, тем не менее, авторы подобных изделий совершили переворот во взглядах на ювелирное изделие и создали эстетику новых материалов. Самым важным достижением этого периода стал доказанный талантом и временем факт возможности появления драгоценных украшений из недрагоценных материалов.

Под влиянием новых идей расширился и ассортимент изделий. Появились украшения для одного уха, обрамляющие ушную раковину, что было очень актуально в связи с модой 1960-х годов на высокие прически из длинных волос. Знаменательно и увлечение трансформирующимися украшениями, которое возникло, возможно, не без влияния популярных тогда идей функционализма, рожденных более сорока лет назад в «Баухаузе». Провозглашенное лидерами нового направления в архитектуре и дизайне «единство искусства и технологии» легло в основу «актуального искусства». Нередко произведения в этом стиле удивляли, порою даже эпатировали, но именно благодаря авторам подобных вещей, воспринимавшихся многими как своего рода арт-объекты, неизмеримо расширился и обогатился мир ювелирного творчества и его художественное развитие получило невиданное дотоле ускорение.

С этого времени диапазон стилевых направлений в ювелирном искусстве необычайно расширился. Большую часть мастеров по-прежнему продолжали привлекать традиционные классические стили – ар-деко или стили историзма, особенно необарокко, в котором, возможно, черпал вдохновение и выдающийся ювелир и художник, швейцарец Жильбер Альбер. Тем не менее, в творчестве ювелиров получили воплощение и другие стили «высокого искусства» XX века, в том числе художественные идеи, заложенные художниками-модернистами еще в начале столетия. Зачастую украшения, созданные под их влиянием, были для ювелирного искусства явными инновациями, как, например, работы классика скандинавского ювелирного дизайна Сигурда Перссона или одного из основоположников движения «актуальное искусство», немецкого ювелира Фридриха Беккера, выполненные в 1950-1960-е годы на основе принципов конструктивизма.

Работая с необычными материалами, ювелиры-художники разрабатывали необычайно эффектные украшения в абстрактном ключе, поэтизировали в драгоценностях эстетику индустриальных форм, реализовывали свои представления о красоте, руководствуясь принципами кубизма, создавали изделия с подвижными элементами в традициях кинематического искусства, выполняли бриллиантовые, резиновые, деревянные украшения, ювелирные изделия из оргалики (акрила) с использованием выразительных средств оп-арта (оптического искусства).

Интересную интерпретацию получили в бриллиантовом дизайне идеи гиперреализма, стиля, распространенного, прежде всего, в живописи. Ювелиры увлеченно воспроизводили вполне реальные, порою бытовые предметы в их почти натуральном виде, как в знаменитой подвеске с бриллиантом в пять карат «Разводной ключ» французского ювелира Жиля Жонеманна или в золотой броши с бриллиантовой осыпью, решенной в виде кочана цветной капусты, бельгийской художницы Каролины Витвут. В таких вещах есть удивительное ощущение игры, выражающей сущность всякого ювелирного изделия, своего рода предмета развлечения, драгоценной безделушки. И наоборот, украшения из оргалики (акрилового стекла) поднимали на высоту изделий из драгоценных материалов.

В 1980-е годы некоторые ювелиры использовали художественные идеи сюрреализма. Особенно оригинально и выразительно колье «Венера» выдающегося немецкого ювелира Клауса Боненбергера, неоднократного победителя конкурсов, проводимых компанией «Де Бирс». Длинная подвеска, выполненная в сюрреалистической манере с использованием золота, бриллиантов и ляпис-лазури, представляет собой подобие лица богини красоты.

В 1990-е годы в красочных работах ряда ювелиров (например, канадца Петера Чанга), получили новую жизнь цветные феерии фовистов и в то же время в их украшениях отразились представления о динамичном темпе жизни основоположников другого направления искусства начала века - футуризма. Для реализации этих творческих идей как никогда подошли нетрадиционные материалы, которые в руках настоящего Мастера превращались в драгоценные композиции.

Современность

Многие ювелирные изделия, которые можно увидеть сегодня в магазинах, серийного производства, то есть изготовлены методом литья по выплавляемым восковым моделям или штамповкой. Однако ручное изготовление не потеряло своей актуальности. Старейшим учебным заведением, обучающим ювелирному мастерству, является Московская школа художественных ремёсел.

Оценка ювелирных изделий

Существует три подхода к определению рыночной стоимости ювелирных изделий:

  • Оценка с точки зрения затрат.
  • По прямому сравнению продаж и с точки зрения ожидаемого дохода.
  • Значимость.

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Ювелирное изделие"

Примечания

  1. Приказ Роскомдрагмета от 30 октября 1996 г. N 146 "О порядке отнесения изделий, содержащих драгоценные металлы, к ювелирным"

Литература

Отрывок, характеризующий Ювелирное изделие

В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.