Ювелиры Финляндии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ювели́ры Финля́ндии (фин. Suomalaiset kultasepät) — ювелиры, выходцы из Финляндии и Великого княжества Финляндского.





История

Формирование собственного сообщества ювелиров Финляндии исторически происходило под влиянием мастеров из Швеции, Дании, Российской империи и Германии. Следуя духу своего времени, финские ювелиры вместе с мастерами других европейских стран подражали законодателям моды в области ювелирного дела — французам и швейцарцам Боде, Дюку, Жану Одио и Пози (придворный стиль рококо времён Людовика XV), Франсуа Тома Жермену[en] и Роберу Жозефу Огюсту[en].

XVIII век

Первые финские ювелиры появились в Санкт-Петербурге вскоре после его основания в 1703 году. Известны имена многих мастеров 1720-х годов, имевших в столице Российской империи собственные мастерские. Во времена Екатерины II некоторые из финских ювелиров выполняли заказы императорского двора. Одним из первых финских мастеров середины XVIII века, получивших образование в Санкт-Петербурге и ставших позднее поставщиком императорского двора, был Юхан Блум. Известен также и его коллега — Самуэль Мальм, обучавшийся ювлирному делу в столице Российской империи. Мастера работали как в стиле французского неоклассицизма (стиль Людовика XVI), так и в стиле рококо. Мастер Карл Бреденберг, напротив, приехал в Россию уже сформировавшимся мастером. В современной коллекции Эрмитажа находится много экспонатов другого финского ювелира конца XVIII — начала XIX веков — Петера Энерута, работавшего в стиле неоклассицизма.

XIX—XX века

В XIX веке, в связи с увеличением оборота ювелирного производства, возрасла и численность мастеров ювелирного дела и как следствие — началась их специализация. В 1800-е годы число финских ювелиров в гильдии золотых и серебряных дел мастеров в Санкт-Петербурге составляла четвертую часть. Часть из них, получив образование и опыт в своём деле, возвращались в Великое княжество Финляндское, где им усваивались бюргерские права и они формировали собственные мастерские, но большинство оседало в столице Российской империи.

В стиле ампир, вошедшем в моду в царствование Александра I, работали финские мастера Юхан Окерблум, Густав Линдгрен, Генрих Петман, Томас Скотт, Генрих Таллберг, Густав Абрахам Бернстрём, Карл Гастав Савари и Генрих Таппер. Уроженцы городов южного побережья Финляндии, получившие азы мастерства у себя на родине, все они позднее получили в Санкт-Петербурге статус поставщиков императорского двора, что свидетельствует об их высоком профессионализме как ювелиров.

Финские мастера 1830—1840-х годов — Фредерик Лённквист, Адольф Спер и Элиас Мудиг изготавливали в своих мастерских кофейные и чайные сервизы, выполненные в стиле позднего ампира и неорококо. Их издели были востребованы не только среди аристократии Санкт-Петербурга, но и пользовались широким спросом в Финляндии (стиль позднего ампира получил в Великом княжестве Финляндском название бидермайер).

Первым ювелиром-фабрикантом основавшим в Финляндии фабрику по производству изделий из серебра и бронзы стал получивший образование и опыт в Санкт-Петербурге Карл Юхан Тегелстен. Он придерживался английского стиля и сотрудничал с большим английским магазином розничной торговли популярным «Nicholls & Plincke», обычно называвшемся «Magasin Anglais».

Андреас Курки стал первым финским мастером, специализирующимся на изготовлении предметов из золота.

Появившийся в период правления Николая I спрос на изделия, выполненные по образцам русского народного стиля, вдохновили финских мастеров Йозефа Нурдберга и Самуэля Филандера. Популярность последнего достигла пика в 1913 году в связи с празднованием 300-летия дома Романовых.

Из 20 ювелиров, работавших в период 1872—1917 годов в корпорации дома «Фаберже», 14 были выходцами из Финляндии, а двое — Эрик Коллин и Хенрик Вигстрём[1] были главными ювелирами (клеймо Хенрика Вигстрёма «H.W.» стоит на 12 из 50 пасхальных яйцах Фаберже). Другим известным ювелиром-дизайнером фирмы была Алма Пил, спроектировавшая яйцо «Зимнее» (1913) и «Мозаичное» (1914). Последователями таланта Эрика Коллина были финские ювелиры Александр Тилландер и Франц Буц (руководитель мастерской — Туомас Полвинен).

В корпорации Фаберже работали также и другие финские мастера — Йохан Аарне, Карл Армфельдт, Август Хольминг, Андерс Невалайнен, Стефан Вякевя, Альфред Тилеман[2]. Мастерские финских ювелиров располагались в разных местах Санкт-Петербурга: мастерская Августа Хольминга действовала на Казанской ул., 35; рядом, в доме 39, работал мастер Габриэль Нюкканен, который поставлял Фаберже золотые и серебряные портсигары. Мастерская Стефана Вякевя специализировалась на изготовлении серебряных вещиц, чайных и кофейных сервизов. Были широко известны портсигары мастера Генриха Каксонена. В мастерской Августа Холмстрёма были созданы такие шедевры, как «Корзина ландышей», миниатюрные копии императорских регалий, пасхальное яйцо «Мозаичное».

В период правления императора Николая II рад финских ювелирных фирм добились особого положения в ювелирной отрасли: фирма Пекки Силвентойнена превратилась в промышленное предприятие, насчитывающее более 70 работников и ставшее ведущим на рынке столового серебра.

В 1905—1906 годы только в Санкт-Петербурге в ювелирном деле работало 130 подмастерьев из Великого княжества Финляндского[3].

Напишите отзыв о статье "Ювелиры Финляндии"

Примечания

  1. [www.gold10.ru/news/base/2106.htm Мастерство ювелира Генрика Вигстрема: 10 евро]
  2. [www.stopinfin.ru/archive/42/298/ Ювелиры Фаберже]
  3. Список финских подмастерьев СПб Серебряно-Позументного цеха. 1905—1906 гг. //ЦГИА СПб, Фонд 223 (Ремесленная Управа), оп. 1. Дело 5423. [skurlov.blogspot.fi/2011/09/1905-1906_16.html Список мастеров и подмастерьев СПб Серебрано-Позументного жцеха. 1905—1906 гг. С.47]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ювелиры Финляндии

– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.