Югов, Алексей Кузьмич

Югов Алексей Кузьмич
Дата рождения:	12 марта (25 марта) 1902(1902-03-25)
Место рождения:	слобода Каминская, Каминская волость, Челябинский уезд, Оренбургская губерния, Российская империя (ныне Куртамышский район, Курганская область)
Дата смерти:	13 февраля 1979(1979-02-13) (76 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, литературовед, переводчик
Годы творчества:	1922—1979
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	роман
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:
[www.lib.ru/HIST/YUGOW/ Произведения на сайте Lib.ru]

Алексе́й Кузьми́ч Ю́гов (12 (25) марта 1902 — 13 февраля 1979) — русский советский писатель, литературовед, переводчик.

Биография

Алексей Кузьмич Югов родился 12 (25) марта 1902 года в слободе Каминской Каминской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии (ныне село Каминское Куртамышского района Курганской области) в семье волостного писаря.

Учился в Кургане и Новосибирске. В августе 1914 года он был зачислен в Курганскую мужскую гимназию. Журнал «Школьные годы», издаваемый в Кургане Союзом учащихся средней школы, стал первой пробой писательского пера А. К. Югова.

По состоянию на июль 1920 г., он работал инструктором секции Народных домов при внешкольном подотделе отдела народного образования в г. Новониколаевске.

В 1920 г. поступил на медицинский факультет Томского государственного университета (командирован РКСМ, чьим членом он на тот момент являлся) для продолжения образования. Но в 1921 г. перевёлся в Одесский медицинский институт.

В 1927 году А. К. Югов закончил Одесский медицинский институт.

В 1927—1930 годах работал врачом в Сибири, с. Колывань, в 1929 он заключает договор с трестом Цветметзолото и становится разъездным врачом Южно-Енисейского горно-промышленного района. В 1923 в «Сибирских огнях» опубликован научно-фантастический роман «Безумные затеи Ферапонта Ивановича»; успехом пользовалась книга Югова «Записки разъездного врача» (1931). «Записки» стали основой романа «Бессмертие», носящего автобиографический характер и переведенного на несколько иностранных языков.

В 1930 г. он принимает предложение сотрудничать в журнале Максима Горького «Наши достижения» и переезжает в Москву. Здесь он полностью посвящает себя литературной деятельности. После переезда в Москву Югов начинает профессионально заниматься журналистикой. Пишет книги о К. А. Тимирязеве (1936), об И. П. Павлове. Югов знакомится с Павловым. Книге о Павлове предшествовал документальный очерк «Башня молчания». Книга Югова «Павлов» — «повесть-исследование». К образу Павлова Югов обратился вновь в 1950-х. В соавторстве с П. К. Исаковым Югов работает над сценарием кинофильма о Павлове. В 1954 году на Ленинградской студии научно-популярных фильмов снят фильм «Во имя человека», занявший в 1956 году первое место на международном конгрессе.

Начал печататься с 1922 года, с 1972 года — член СП СССР.

Автор романов, а также очерков, литературных статей, рецензий, художественных биографий ученых. Переводчик и комментатор «Слова о полку Игореве».

В произведениях, посвящённых современности, он подчёркивает ведущую роль партии, в исторических романах — приоритет всего исконно русского. Его романы отличаются искусственностью в построении действия, тяжеловесным, неестественным стилем.

Племянник Югова — поэт-песенник В. Е. Малков

А. К. Югов умер 13 февраля 1979 года в Москве. Похоронен на Николо-Архангельском кладбище.

Историко-лингвистические теории

А.К. Югов упорно доказывал славянское происхождение Ахиллеса. Впервые он выступил с этой идеей в разгар борьбы с «безродным космополитизмом» и в то время, когда Крым усиленно заселялся славянским (русским и украинским) населением. Этим и определялась сверхзадача его выступления. Керченский полуостров объявлялся писателем родиной железной металлургии. Автор настаивал на происхождении Киевской Руси от Скифского царства в Крыму и доказывал, что русские являлись исконным населением Крыма.

Сочинения Югова, включавшие опус об Ахиллесе, неоднократно переиздавались. Популяризация этой идеи вызвала беспокойство у ученых, и они не раз выступали с разъяснениями по поводу её полной безосновательности. Однако русские патриоты эпохи развитого социализма защищали построения Югова и неизменно включали их в свои этногенетические схемы.

Произведения

• поэма «Лётчики» — 1923
• роман «Бессмертие» — 1944, о классовой борьбе на сибирских золотых приисках в первые годы советской власти
• исторический роман «Ратоборцы» — 1944-1948, о временах Александра Невского
• роман «На большой реке» — 1956, о строительстве Волжской ГЭС
• историко-революционный роман-дилогия «Страшный суд. Шатровы» — 1971, примечателен тем, что в число персонажей включён Троцкий
• избранные произведения в 2-х томах — 1975
• «Думы о русском слове» — 1975
• собрание сочинений в 4-х томах — 1984

Награды и премии

• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1972) — за роман «Страшный суд» (1971)
• орден Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта»

Память

• Улица Югова в городе Кургане, Куртамыш.
• Решением исполнительного комитета Курганского областного совета народных депутатов от 13 марта 1991 года № 64 областная библиотека была переименована в Курганскую областную универсальную научную библиотеку имени Алексея Кузьмича Югова. В библиотеке регулярно проводятся Юговские чтения, поддерживаются связи с родственниками писателя, оформляются выставки, на которых представлено не только творческое наследие Алексея Кузьмича, но и его личные вещи, книги из его коллекции. Читатели называют областную библиотеку Юговкой.

Ссылки

• [www.kurtamysh.com/p21.htm Знаменитые жители Куртамышского района]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_yu/yugov_ak.html Биография на сайте Хроно.Ру]
• [www.magmag.ru/author.php?id=2311 Биография и фотографии]
• [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es5/es5-2681.htm Югов, Алексей Кузьмич] // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»
• [s-slova.ru/page_slova_111100.html Книги автора] роман «Отважное сердце»
• [s-slova.ru/page_slova_100505.html Книги автора] роман «Ратоборцы»
• [s-slova.ru/page_slova_111315.html Книги автора] роман «Шатровы»

Отрывок, характеризующий Югов, Алексей Кузьмич

Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.