Югославия

Югославия
сербохорв. кир. Југославија сербохорв. лат. Jugoslavija
Унитарное государство (1918—1941) Федеративное государство (1945—2003)
←   ← 1918 — 2003 →   →   →   →   →
Флаг Югославии (1992—2003) Герб Югославии (1992—2003)
Столица	Белград
Язык(и)	Сербохорватский
Денежная единица	Югославский динар
Часовой пояс	UTC+1
Площадь	102.350 км² (2003)
Население	10,7 млн чел. (2003)
Форма правления	монархия (до 1945 года) республика (с 1945 года)
Король
- 1918—1921	Пётр I (первый)
- 1934—1945	Пётр II (последний)
Президент
- 1945—1953	Иван Рибар (первый)
- 2000—2003	Воислав Коштуница (последний)
Интернет-домен	.yu
Телефонный код	+38

К:Появились в 1918 годуК:Исчезли в 2003 году

Югосла́вия — государство в Европе, существовавшее на Балканском полуострове в течение почти всего XX века и имевшее выход к Адриатическому морю.

В Большую Югославию — до 1947 года унитарное государство (КСХС, Королевство Югославия), с 1947 года федеративное государство (ФНРЮ, СФРЮ) входило 6 государств: Сербия, Черногория, Хорватия, Словения, Македония, Босния и Герцеговина, ныне все независимые. В Малую Югославию — (СРЮ) — входили ныне независимые государства Черногория и Сербия.

Идея государственно-политического объединения южнославянских этносов зародилась в XVII веке на территории Славонии и Хорватии и была развита в XIX веке хорватскими интеллектуалами-иллиристами. Югославия образовалась (как Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев) после Первой мировой войны и распада Австро-Венгерской империи в начале XX века, в конце 20-го - начале 21-го века страна распалась на несколько государств.

Государственным языком в результате сотрудничества сербских и хорватских лингвистов первоначально был сербохорватский или хорватосербский. После 2-й мировой войны языки союзных республик были объявлены равноправными государственными языками, хотя сербохорватский и сербский пользовались относительным преимуществом. Основное население — южные славяне: боснийцы (бошняки), сербы, хорваты, словенцы, македонцы, черногорцы, а также неславянские народности — албанцы и венгры. Меньшими общинами были представлены турки, русины и украинцы, словаки, румыны, болгары, итальянцы, чехи, цыгане.

История

Королевство Югославия (1918—1945)

См. также: Создание Югославии и Государство словенцев, хорватов и сербов

После распада Австро-Венгрии в 1918 году югославянские земли Хорватии, Словении, Боснии и Герцеговины, Далмации, Сербии и Черногории объединились в государство, получившее название Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС). В 1929 году, после государственного переворота, оно было переименовано в Королевство Югославия (КЮ).

Вторая мировая война

См. также: Геноцид сербов (1941—1945)

В годы Второй мировой войны Югославия воевала на стороне Антигитлеровской коалиции, была оккупирована нацистской Германией в результате т. н. Апрельской войны. Кампания началась 6 апреля 1941 года с массированной бомбардировки практически незащищенного Белграда. Авиация Югославии и ПВО города были уничтожены в ходе первых же налётов, значительная часть Белграда была превращена в руины, потери гражданского населения исчислялись тысячами. Была разорвана связь между высшим военным командованием и частями на фронте, что предопределило исход кампании: миллионная армия королевства была рассеяна, захвачено не менее 250 тыс. пленных. Потери нацистов составили 151 убитыми, 392 ранеными и 15 пропавшими без вести.

После оккупации на территории Югославии развернулось обширное партизанское движение, по размаху самое значительное в Европе (не считая СССР). Оккупационными властями на территории страны было создано прогитлеровское Независимое государство Хорватия (Хорватия, Босния и Герцеговина). Однако в оккупированной Югославии гитлеровцы вынуждены были держать более 35 дивизий для сдерживания партизан — больше, чем в любой другой европейской стране (например, во Франции германские оккупационные войска составляли 28 дивизий). Воюя с гитлеровцами, глава коммунистического движения Иосип Броз Тито нашёл общий язык как с Западом, так и поначалу с СССР. Преимуществом Тито был многонациональный состав его движения, тогда как другие движения были мононациональными.

Несостоявшаяся «Великая Югославия»

После войны Иосип Броз Тито предполагал создание Великой Югославии в рамках реализации планов создания Балканской Федерации, рассматривавшихся им совместно со Сталиным и Димитровым. Тито рассчитывал сформировать социалистическую федерацию с центральной властью Белграда из территории Первой Югославии, а также Болгарии и Албании в качестве федеральных республик. Поначалу были созданы югославо-албанский и югославо-болгарский экономическо-таможенные союзы с интеграцией албанской экономики в югославскую, однако затем ни Великая Югославия, ни хотя бы присоединение к Югославии Албании реализованы не были ввиду возникших разногласий с руководством Албании и Болгарии, а затем и разрыва со Сталиным.

Социалистическая Югославия (1945—1991)

Югославия была федерацией из шести социалистических республик под названиями: Демократическая Федеративная Югославия (с 1945), Федеративная Народная Республика Югославия (ФНРЮ) (с 1946), Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ) (c 1963).

В качестве модели национального строительства в социалистической Югославии был избран федерализм. Согласно Конституции СФРЮ, принятой в 1974 г., субъектами федерации являлись шесть социалистических республик и два автономных социалистических края. Все народы Югославии были признаны равноправными. Титовская национально-государственная реформа привела к определённым успехам: стали постепенно забываться этнические чистки военных лет, в стране снизился накал межэтнических отношений. Руководство страны заявило о появлении новой наднациональной этнической общности — югославского народа. Количество людей, считающих себя югословенами (как правило, это были люди, рождённые в смешанных браках), увеличивалось от переписи к переписи, к моменту распада Югославии их доля в населении страны превысила 5 %.

Разногласия между лидером коммунистической партии Югославии Иосипом Броз Тито и Сталиным привели к разрыву отношений с СССР, в 1948 году югославская компартия была исключена из Информбюро. В 1949 году советское руководство разорвало Договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве с Югославией. Началась пропагандистская кампания, направленная на дискредитацию югославского руководства. Хотя, после смерти Сталина, она утратила былую активность, Югославия не стала членом Организации Варшавского договора, а напротив, в противовес и ей, и НАТО создала Движение неприсоединения, включавшее преимущественно деколонизированные страны. В годы правления Тито Югославия играла роль посредника между Западом и некоторыми коммунистическими режимами (такими, как маоистский Китай).

Режим Иосипа Броз Тито играл на противоречиях между государствами западного и восточного блоков, что позволяло Югославии в послевоенные десятилетия довольно быстро развиваться.

Процессы децентрализации в Югославии

Экономическая и политическая системы послевоенной Югославии начинали строиться по советскому образцу, но конфликт с Информбюро, произошедший в 1949 году, стал предпосылкой к трансформации строящегося уклада. После этого конфликта был принят закон, задавший тенденцию развития югославского общества на десятилетия вперёд — «Основной закон об управлении государственными хозяйственными предприятиями и высшими хозяйственными объединениями со стороны трудовых коллективов». Формально этот закон лишь давал право рабочим коллективам избирать рабочий совет, обладающий всей полнотой власти на предприятии, однако, с другой стороны, именно он открыл путь на децентрализацию Югославии.

Следующим шагом на этом пути стал закон «Об основах общественного и политического устройства Федеративной Народной Республики Югославии и о союзных органах власти», который закреплял принципы самоуправления и частично распространял их на политическую сферу. Заданный курс укрепили постановления 6-го съезда КПЮ, прошедшего в 1952 году, который установил, что в условиях новой общественно-политической системы, в основу которой положены принципы рабочего самоуправления, главной задачей партии является идейно-политическая работа по воспитанию масс. Эта формулировка была закреплена новым уставом СКЮ, принятом на этом съезде.

Курс на децентрализацию государства в общественном сознании укрепил ряд статей видного политического деятеля Милована Джиласа в газете «Борба», вышедших зимой 1953/54, где автор требует продолжения демократизации страны. Эти статьи взорвали общественное мнение, и, вероятно, отчасти поэтому взятый курс был продолжен, несмотря на некоторые сомнения в верховном руководстве страны.

Распад Югославии

Факторами распада Югославской федерации считают смерть Тито и фиаско проводимой его преемниками экономической и национальной политики, распад мировой социалистической системы, всплеск национализма в Европе (причём не только в странах Центрально-Восточного региона). В 1990 году во всех шести республиках СФРЮ были проведены местные выборы. Победу на них всюду одержали националистические силы.

Ввиду нарастающих национальных разногласий по завещанию Тито после его смерти пост президента страны был упразднён, а во главе страны встал Президиум, члены которого (главы союзных республик и автономных областей) ежегодно сменяли друг друга поочерёдно. Кратковременное экономическое чудо в середине 1980-х гг. закончилось стремительной инфляцией и развалом экономики, что привело к обострению отношений между экономически более развитыми Сербией, Хорватией и Словенией, и остальными республиками.

В ходе политического кризиса в 1991 году отделились четыре из шести республик: Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Македония. На территорию сначала Боснии и Герцеговины, а затем автономного края Косово были введены миротворческие силы ООН. Для урегулирования, согласно решению ООН, межэтнического конфликта между сербским и албанским населением Косово край был переведен под протекторат ООН (см. Война НАТО против Югославии (1999)). Тем временем Югославия, в которой в начале XXI века оставалось две республики, в 2003 году превратилась в Сербию и Черногорию.

Состав

Большая Югославия

Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (КСХС), Королевство Югославия (КЮ)

• Дравская бановина
• Приморская бановина
• Зетская бановина
• Савская бановина
• Моравская бановина
• Врбасская бановина
• Дринская бановина
• Вардарская бановина
• Дунайская бановина
• Белград
• Хорватская бановина (с 1939) — возникла в результате объединения Савской и Приморской бановин

Федеративная Народная Республика Югославия (ФНРЮ), Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ)

Социалистическая Югославия состояла из социалистических республик (до 1963 года — народных республик); кроме того, в составе Сербии имелись два социалистических автономных края (до 1963 года — автономных областей).

Официальное название	Столица	Флаг	Герб	Площадь, км²	Население, тыс. чел (на 30 июня 1976)
Социалистическая Республика Босния и Герцеговина	Сараево			51 129	4021
Социалистическая Республика Македония	Скопье			25 713	1797
Социалистическая Республика Сербия	Белград			88 361	8843
Социалистический автономный край Косово	Приштина			10 887	1429
Социалистический автономный край Воеводина	Нови-Сад			21 506	1989
Социалистическая Республика Словения	Любляна			20 251	1782
Социалистическая Республика Хорватия	Загреб		<center>	56 538	4514
Социалистическая Республика Черногория	Титоград*	<center>		13 812	563

* Ныне — Подгорица

Малая Югославия

«Третья Югославия» — Союзная Республика Югославия (СРЮ)

• Сербия (союзная республика)
  • Косово и Метохия (автономный край, фактически — международный протекторат)
  • Воеводина (автономный край)
• Черногория (союзная республика)

См. также

• Югославы
• Орден народного героя
• Создание Югославии
• Распад Югославии
• Международная комиссия по бывшей Югославии
• Вооружённые силы Югославии
• Титоизм
• [www.hengs.ru/architecture/monumentsyugoslavia.html «Монументы Югославии»]

Литература

• Allcock, John B.: Explaining Yugoslavia. New York: Columbia University Press, 2000
• Anne Marie du Preez Bezdrob: Sarajevo Roses: War Memoirs of a Peacekeeper. Oshun, 2002. ISBN 1-77007-031-1
• Chan, Adrian: Free to Choose: A Teacher’s Resource and Activity Guide to Revolution and Reform in Eastern Europe. Stanford, CA: SPICE, 1991. ED 351 248
• Cigar, Norman, : Genocide in Bosnia: The Policy of Ethnic-Cleansing. College Station: Texas A&M University Press, 1995
• Cohen, Lenard J.: Broken Bonds: The Disintegration of Yugoslavia. Boulder, CO: Westview Press, 1993
• Conversi, Daniele: German -Bashing and the Breakup of Yugoslavia, The Donald W. Treadgold Papers in Russian, East European and Central Asian Studies, no. 16, March 1998 (University of Washington: HMJ School of International Studies) easyweb.easynet.co.uk/conversi/german.html
• Djilas, Milovan: Land without Justice, [with] introd. and notes by William Jovanovich. New York: Harcourt, Brace and Co., 1958.
• Dragnich, Alex N.: Serbs and Croats. The Struggle in Yugoslavia. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1992
• Fisher, Sharon: Political Change in Post-Communist Slovakia and Croatia: From Nationalist to Europeanist. New York: Palgrave Macmillan, 2006 ISBN 1-4039-7286-9
• Glenny, Mischa: The Balkans: Nationalism, War and the Great Powers, 1804—1999 (London: Penguin Books Ltd, 2000)
• Glenny, Mischa: The fall of Yugoslavia: The Third Balkan War, ISBN 0-14-026101-X
• Gutman, Roy.: A Witness to Genocide. The 1993 Pulitzer Prize-winning Dispatches on the «Ethnic Cleansing» of Bosnia. New York: Macmillan, 1993
• Hall, Brian: The Impossible Country: A Journey Through the Last Days of Yugoslavia. Penguin Books. New York, 1994
• Harris, Judy J.: Yugoslavia Today. Southern Social Studies Journal 16 (Fall 1990): 78—101. EJ 430 520
• Hayden, Robert M.: Blueprints for a House Divided: The Constitutional Logic of the Yugoslav Conflicts. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2000
• Hoare, Marko A., A History of Bosnia: From the Middle Ages to the Present Day. London: Saqi, 2007
• Hornyak, Arpad. Hungarian-Yugoslav Diplomatic Relations, 1918—1927 (East European Monographs, distributed by Columbia University Press; 2013) 426 pages
• Jelavich, Barbara: History of the Balkans: Eighteenth and Nineteenth Centuries, Volume 1. New York: American Council of Learned Societies, 1983 ED 236 093
• Jelavich, Barbara: History of the Balkans: Twentieth Century, Volume 2. New York: American Council of Learned Societies, 1983. ED 236 094
• Kohlmann, Evan F.: Al-Qaida’s Jihad in Europe: The Afghan-Bosnian Network Berg, New York 2004, ISBN 1-85973-802-8; ISBN 1-85973-807-9
• Lampe, John R: Yugoslavia As History: Twice There Was a Country Great Britain, Cambridge, 1996, ISBN 0-521-46705-5
• Malesevic, Sinisa: Ideology, Legitimacy and the New State: Yugoslavia, Serbia and Croatia. London: Routledge, 2002.
• Owen, David. Balkan Odyssey Harcourt (Harvest Book), 1997
• Pavlowitch, Steven. Hitler’s New Disorder: The Second World War in Yugoslavia (2008) [www.amazon.com/Hitlers-New-Disorder-Yugoslavia-Columbia/dp/0231700504/ excerpt and text search]
• Ramet Sabrina P. [books.google.com/books?id=FTw3lEqi2-oC&printsec=frontcover The Three Yugoslavias: State-Building and Legitimation, 1918–2005]. — Bloomington: Indiana University Press, 2006. — ISBN 978-0-253-34656-8.
• Roberts, Walter R.: Tito, Mihailovic, and the Allies: 1941—1945. Duke University Press, 1987; ISBN 0-8223-0773-1
• Sacco, Joe: Safe Area Gorazde: The War in Eastern Bosnia 1992—1995. Fantagraphics Books, January 2002
• Silber, Laura and Allan Little:Yugoslavia: Death of a Nation. New York: Penguin Books, 1997
• West, Rebecca: Black Lamb and Gray Falcon: A Journey Through Yugoslavia. Viking, 1941
• White, T.: Another fool in the Balkans — in the footsteps of Rebbecca West. Cadogan Guides, London, 2006
• [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,796967,00.html Time homepage: New Power]

Отрывок, характеризующий Югославия

– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!