Юделевич, Александр Исаакович
Поделись знанием:
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.
Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
| Александр Исаакович Юделевич | ||
| Место рождения: | ||
|---|---|---|
| Место смерти: | ||
| Научная сфера: | ||
| Место работы: | ||
| Учёная степень: | ||
| Учёное звание: |
профессор (1994) | |
| Альма-матер: | ||
| Научный руководитель: | ||
| Награды и премии: |
| |
Юделевич, Александр Исаакович (27 июля 1925 года, Ленинград — 15 октября 2002 года, Калининград) — советский и российский историк-антиковед. Кандидат исторических наук (1951), профессор (1994).
В центре его научного внимания была проблема кризиса Афинского полиса во второй половине V в. до н. э.[1]
Биография
А. И. Юделевич происходил из петербургской еврейской семьи, отец был инженером-экономистом. В школьные годы посещал кружок под руководством антиковеда М. Н. Ботвинника в Ленинградском Дворце пионеров[2]. Во время Великой Отечественной войны работал на танковом заводе в Челябинске, там же начал учиться на историческом факультете Челябинского пединститута. В 1944 году с предприятием вернулся в Ленинград, где продолжил учёбу на историческом факультете пединститута имени А. И. Герцена (ЛГПИ). Там же в 1947—1950 годы обучался в аспирантуре под руководством С. И. Ковалёва и 26 апреля 1951 года защитил кандидатскую диссертацию на тему «Олигархический переворот 411 г. до н. э. в изложении Фукидида и Аристотеля»[3][4]. В 1951 году был направлен на работу в Калининградский государственный педагогический институт, где трудился с 1 марта 1951 до 2001 года.[4]. В первые годы существования института А. И. Юделевич сдружился с преподавателями историко-филологического факультета вуза — А. М. Гаркави[2] и Т. Л. Вульфович, дружба с которой[5] продолжалась до середины 1970-х годов.
Осенью 1981 года исполнял обязанности заведующего кафедрой всеобщей истории Калининградского государственного университета[2]. С 1994 года профессор кафедры зарубежной истории и международных отношений (ранее — кафедра всеобщей истории) исторического факультета Калининградского государственного университета. С 2001 года на пенсии, проживал в Калининграде.
За пятьдесят лет своей работы в вузе А. И. Юделевич читал много дисциплин для студентов-историков — общие курсы «История Древнего мира» («История Древнего Востока», «История Древней Греции и Рима»), сравнительная история мировых религий, а также специальные курсы по историографии и источниковедению античности, истории религии, ораторскому искусству античности. А. И. Юделевич возглавлял совет по истории и религии общества «Знание» и прочитал сотни лекций в трудовых коллективах и воинских частях Калининградской области[6].
В 1995 г. Указом Президента России лектору Калининградской областной организации общества «Знание» А.И. Юделевичу присвоено почетное звание Заслуженного работника культуры Российской Федерации[7].
Семья
- Жена — Нора Григорьевна (урождённая Еремеева), дочь деятеля партии эсеров Г. А. Еремеева (1889—?), арестованного по ошибочному подозрению в причастности к убийству М. М. Володарского[8] и несколько раз подвергавшегося репрессиям в 1920-х гг.[9] В 1922 г. фамилия Г.А. Еремеева была в «списке антисоветской интеллигенции г. Петрограда», составленном для высылки из России на «философском пароходе»[10], однако Г. А. Еремеев был выслан в Архангельскую область, где в 1926 г. арестован в третий раз, дальнейшая его судьба неизвестна[8].
- Дочь — Ирина Александровна Андрианова, филолог, работала многие годы в Калининградском областном институте повышения квалификации работников образования. Внук — Александр Москалёв (род. 1986), организатор туристических поездок.
Научный вклад
А. И. Юделевич опубликовал свыше 40 научных и методических работ, преимущественно по истории Древней Греции[2].
В 1995 г. он так вспоминал о своей диссертации:
«Предлагая тему научной работы, Сергей Иванович Ковалев задал мне вопрос: в связи с олигархическим переворотом 411 года в Афинах чьи сведения правильнее – Фукидида или Аристотеля? В своей диссертации я доказал, что никаких противоречий между двумя этими авторами нет, что Аристотель говорит о событиях одного периода, а Фукидид – другого. Это положение в настоящий момент является общепризнанным в нашей исторической науке. Хотя еще в 1911 г. академик Жебелев писал, что вопрос о противоречиях между Фукидидом и Аристотелем вряд ли когда-либо будет разрешен»[2].
К 50-летию профессиональной деятельности А.И. Юделевича итоги его научной работы были подведены в статье А.Д. Чумакова:
«Центральное место в его научных изысканиях заняла проблема кризиса Афинского полиса во второй половине V в. до н. э., основанная на кропотливом изучении античных авторов, и прежде всего – Фукидида и Аристотеля. Ряд статей А. И. Юделевича опубликован в ведущих международных сборниках ЛГУ (СПбГУ), Нижегородского и Саратовского университетов. Исследованиям Александра Исааковича присуща тщательность, изящность стиля, точность формулировок, доказательность выводов. Он не идет слепо за авторитетами в антиковедении, но учит уважительно относиться к наследию ученых-предшественников, вести аргументированную полемику. Высокую оценку со стороны специалистов получили выступления А. И. Юделевича на конференциях и симпозиумах по проблемам античной истории, с которыми он выступал в ЛГУ (СПбГУ) и КГУ. Вот, в частности, что пишет о значении работы А. И. Юделевича о социально-политических взглядах Фукидида известный антиковед, петербургский профессор Э. Д. Фролов: “Автор исследования, в отличие от своих предшественников, — в этом сильная сторона работы, — исходит из убеждения в необходимости приложения различных критериев в комплексе, то есть при оценке суждений Фукидида он принимает во внимание и внешнеполитический аспект, и социальный, и партийный, и личностный. Результатом является весьма убедительный вывод о Фукидиде как представителе умеренно демократического лагеря, вывод, с которым необходимо будет считаться при дальнейшем обращении к теме внутриполитического развития Афин в конце V в., как оно представляется в свете истории Фукидида”»[4].
Научная значимость публикаций А.И. Юделевича подтверждается тем, что на его работы продолжают ссылаться современные российские историки[11], [12]:300, [13]:17,20, и филологи[14].
Основные статьи
- К вопросу о хронологии некоторых событий социально-политической борьбы в Афинах в 411 г. до н. э. [статья написана 24.07.1950 г.] // Ученые записки Калининградского государственного педагогического института. Калининград: Изд-во газеты «Калининградская правда», 1957. Вып. 3. С. 167—182.
- К вопросу о постоянной и временной конституциях олигархов с 411 г. до н. э. // Ученые записки Калининградского государственного педагогического института. 1958. Вып. 4. С. 98—104.
- К вопросу о противоречиях «Истории» Фукидида и «Афинской политии» Аристотеля о народном собрании в Колоне // Ученые записки Калининградского государственного педагогического института. 1958. Вып. 4. С. 93—97.
- К вопросу о народном собрании в Колоне // Ученые записки Калининградского государственного педагогического института. Калининград, 1959.
- К вопросу о постоянных и временных конституциях в Афинах // Ученые записки Калининградского государственного педагогического института. Калининград, 1959.
- К вопросу о хронологии речи Лисия «В защиту Полистрата» // Ученые записки Калининградского государственного педагогического института. 1962. Вып. 8. С.136—142.
- К вопросу о социально-политической борьбе на острове Хиос в 412—411 гг. до н. э. // Ученые записки Калининградского государственного университета. 1968. Вып.1. Общественные и историко-филологические науки. С. 79—93.
- К вопросу о социально-политических взглядах Фукидида // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1980. С. 75—104.
- К вопросу о социально-политических взглядах Фукидида // Античный полис. Л.: Изд-во ЛГУ, 1982.
- Идеологическая борьба и религия / Общество «Знание». Калининград, 1984.
- Подготовка олигархии 404 г. до н. э. (дело Клеофонта) // Город и государство в античном мире: Проблемы исторического развития: Межвуз. сб. Л., 1987. С. 79—97.
- Социально-политическая борьба в Афинах в 405 г. до н. э.: Тез. всесоюз. конф. в ЛГУ // Вестник древней истории. 1987. №3.
- К предыстории олигархического переворота 404 г. до н. э. в Афинах // Античное общество и государство. Проблемы социально-политической истории. Межвуз. сб. Л.: Изд-во ЛГУ, 1988. С. 84—90.
- Подготовка олигархии 404 г. (устранение оппозиции умеренных) // Из истории античного общества. Горький: Изд-во Горьковского ун-та, 1988. С. 25—36.
- Дело Клеофонта // Город и государство в античном мире. Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.
- [www.sno.pro1.ru/lib/iz_istorii_antichnogo_obshestva/index.htm Хронология важнейших событий социально-политической борьбы в Афинах в 411 г. до н. э.] // Из истории античного общества. Нижний Новгород, 1991. С. 29—38.
- К вопросу о социально-политических взглядах Фукидида // Изучение и преподавание историографии в высшей школе / Калинингр. ун-т. Калининград, 1991. С. 13—19.
- Социально-политическая борьба в Афинах в 411 г. до н. э. // Материалы научной конференции Санкт-Петербургского университета. СПб., 1992.
- Кафедре зарубежной истории КГУ – 20 лет // Калининградские архивы: Материалы и исследования: науч. сб. Калининград: Янтарный сказ, 2000. Вып. 2. С. 226—227.
Напишите отзыв о статье "Юделевич, Александр Исаакович"
Литература
- Сергеева Т. И мастерство, и вдохновенье // Калининградский университет. — 1987. — №8 (16 марта). — С. 2.
- Дементьев И. Экзамен для профессора: [Интервью с А.И. Юделевичем] // Университет. — 1995. — №12 (26 июня). — С. 2.
- [www.gako.name/mainsite/kaliningradarchives/-3/321--50- Чумаков А.Д. 50 лет научно-педагогической деятельности А. И. Юделевича // Калининградские архивы: материалы и исследования: науч. сб. — Калининград: Изд-во КГУ, 2001. — Вып. 3. — С. 336—338.]
Примечания
- ↑ www.gako.name/index.php?publ=171&razd=208
- ↑ 1 2 3 4 5 [docs.google.com/file/d/0B3Rumpxu2OKfNmEyMjNhYjAtYzFlZi00NmRmLWI2ZWItNWIzYzVjY2NmYjY1/edit?hl=en_US 07.00.03: к 25-летию кафедры зарубежной истории и международных отношений КГУ. — Калининград: Изд-во КГУ, 2003].
- ↑ [search.rsl.ru/ru/catalog/record/6069893 Просмотр записи №6069893 - Электронная библиотека РГБ]
- ↑ 1 2 3 [www.gako.name/mainsite/kaliningradarchives/-3/321--50- Чумаков А. Д. 50 лет научно-педагогической деятельности А. И. Юделевича // Калининградские архивы: материалы и исследования: науч. сб. — Калининград: Изд-во КГУ, 2001. — Вып. 3].
- ↑ Прошла, овеяла крылом… Воспоминания о Т. Л. Вульфович. — Калининград: ОГУП «Калининградское книжное издательство», 2003. — С. 201.
- ↑ [www.kantiana.ru/humanities/memorial/ БФУ им. И. Канта. Институт гуманитарных наук. Мемориальная страница/].
- ↑ [www.bestpravo.com/rossijskoje/ej-zakony/i7b.htm Указ Президента РФ от 27.11.1995 №1185 «О награждении государственными наградами Российской Федерации».].
- ↑ 1 2 [leninism.su/books/4056-bolsheviki-u-vlasti-pervyj-god-sovetskoj-epoxi-v-petrograde.html?start=11 Рабинович А. Большевики у власти. — Глава 9].
- ↑ [socialist.memo.ru/lists/bio/l7.htm Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года.].
- ↑ [www.rusarchives.ru/publication/deportation.shtml "Очистим Россию надолго". К истории высылки интеллигенции в 1922 году // Отечественные архивы. — 2003. — №1.].
- ↑ [centant.spbu.ru/aristeas/monogr/vladim_m/vlad_m14.htm#_ref223 Владимирский М.Ю. Афинская олигархия. — СПб., 2001.].
- ↑ [www.sno.pro1.ru/lib/surikov_politiki_v_kontekste_epokhi3/7.htm Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Година междоусобиц. — М.: Ун-т Дм. Пожарского, 2011.].
- ↑ [www.mosgu.ru/nauchnaya/nauch_trudy/2013/Scholarly-works-3-2013.pdf Инков И.И. Некоторые особенности взаимоотношений Афин и союзников в начальный период Декелейской войны (413–410 годы до н. э.) // Научные труды Московского гуманитарного университета. — 2013. — №3.].
- ↑ Гиленсон Б.А. История античной литературы: учебное пособие для студентов филологических факультетов педагогических вузов: в 2 кн. Кн. 1. Древняя Греция. — М.: Флинта: Наука, 2001. С. 342.
Отрывок, характеризующий Юделевич, Александр Исаакович
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.
Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
