Юделевский, Яков Лазаревич

Яков Лазаревич Юделевский
Имя при рождении:	Янкель Лейзерович Юделевский
Дата рождения:	1868(1868)
Место рождения:	Пружаны
Дата смерти:	1957(1957)
Место смерти:	Нью-Йорк
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Образование:	Петербургский университет
Партия:	Партия социалистов-революционеров

Яков Лазаревич (Янкель Лейзерович) Юделевский (псевдонимы Ю. Делевский, Галин, Волин, А. И. Комов, А. Липин, Jacques Delevsky; 27 февраля или 27 апреля 1868, Пружаны, ныне в Белоруссии — 6 января 1957, Нью-Йорк) — французский философ и историк, участник революционного движения в России, видный эсер, литератор, общественный деятель.

Биография

Юность

Точная дата рождения, как и точная дата смерти Юделевского неизвестна, и вообще, сведения о его детстве скупы. Известно, что родился он в еврейской семье. Отец его являлся частным поверенным.

Начальное образование начал получать в Пружанском хедере, после чего его перевели в русскую прогимназию в Брест-Литовске.

Был снова переведён в 1-ю Виленскую гимназию, где и продолжил обучение с 5-го. Более никуда не переводился и окончил, с золотой медалью, эту гимназию в 1886 году.

Рано начал печататься в различных изданиях. Ещё учась в гимназии, в 6-м классе, его статьи публиковали в виленские и петербургские газеты. Имел способности не только к журналистской и литературной деятельности. Имея хорошие знания по физике и математике, поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет. При этом, сумел одновременно с физикой и математикой, постигать и другие естественные науки, а также право и философию.

Как человек активный и любознательный, не смог удержаться от революционных настроений и не принять участия в подготовке революций. Так, он был тесно связан с террористическим кружком Неонилы Истоминой, входил в организацию «Народная воля». Занимался активным распространением революционной литературы «Народной воли». Был доверенным лицом этой организации, представлял её в деловой поездке в Париже. Будучи по делам в Париже, познакомился с Плехановым и Аксельродом.

Несмотря на свою активную жизненную позицию и участие в революционном движении, смог успешно окончить юридический факультет Петербургского университета. Причём, окончил его с золотой медалью, и с серебряной — математический факультет.

Заключение и ссылки

Революционная деятельность не заставила ждать первых арестов и заключений. По делу Фойницкого, за участие в народовольческой группе, был взят под стражу в 1890 году. Приговорён был к одиночному двухгодичному заключению. Отбывал его в Трубецком бастионе Петропавловской крепости.

В 1892 году получил новый срок. Приговорён, в т. н. административном порядке, к одному году тюремного заключения в Петербургской тюрьме «Кресты». После окончания срока, без суда, по «высочайшему повелению» был отправлен в ссылку на пять лет, в Якутскую губернию под осуществлявшийся тогда гласный надзор полиции. Длительное время шёл по этапу — 15 месяцев. В ссылке жил в Вилюйске. Имея хорошее образование, работал преподавателем обучая детей. Писал для местной, вилюйской прессы. После некоторого истечения срока пребывания в ссылке, был переведён в Якутск. После отбытия ссылки в Якутске, получил новую ссылку, добавочную, на этот раз в Гродно. По отбытии ссылки в Гродно, эмигрировал в Париж.

В эмиграции

Принимал участие в различных оппозиционных группах партии эсеров. Выступил одним из главных организаторов «Группы молодых народовольцев», которая с 1902 года стала именоваться «Группой народовольцев».

В Париже не только участвовал в деятельности политических организаций. В Сорбонне сумел окончить математический факультет, А также парижский Горный институт, что и позволило ему, начиная с 1904 года, работать горным инженером в Европе, Африке и Аргентине. Занимал должность директора крупного рудника.

В 1907 году занялся поиском нефтяных месторождений, много работал по всему миру как специалисты по поиску и разработке нефтяных месторождений, а также, как геолог.

Не прекращал писать и публиковаться в литературных и научных изданиях. Его работы публиковали: «Русское богатство», «Русская мысль», «Северные записки» и ряд других научных изданий.

На политическом поприще, возглавлял группу эсеров «Инициативное меньшинство». Участвовал в разоблачении Е. Ф. Азефа, вместе с В. К. Агафоновым. Принимал, как публицист, участие в издании газеты «Революционная мысль» в 1908—1909 годах. Издание занимало крайне реакционную позицию и призывало к увеличению числа терактов против властей Российской Империи.

После начала Первой мировой войны занял крайне интернационалистскую позицию, и с этой точки зрения писал в различных изданиях. Не пожелал возвращаться в Россию после революции 1917 года, и остался во Франции.

После прихода к власти в России большевиков, в 1917 году, встал на антибольшевистские позиции, и резко выступал против большевистской пропаганды среди русских солдат находящихся во Франции. Проживая в Париже, в 1920 году, принимал участие в заседаниях Союза возрождения России. С 1920 года становится членом «Общества русских литераторов и журналистов» в Париже.

Много печатался с 1920-го года. Постоянно выходили публикации в газетах: «Последние новости» П. Н. Милюкова, в еженедельнике «Еврейская трибуна». Не переставал сотрудничать с ещё целым рядом изданий: «Новое русское слово», журнал «Le Mois», «Иллюстрированная Россия». Являлся почётным членом «Французское астрономическое общество», вице-председателем «Общества философии и наук». Руководил геолого-разведочными экспедициями во Франции, Тунисе, Алжире, Испании и других странах (1924—1935). Опубликовал учебник испанского языка.

В 1923 году стал членом «Республиканско-демократического клуба» и «Лиги борьбы с антисемитизмом». В 1925 году входит в состав ревизионной комиссии «Русского академического союза» (выступал в нём с докладами ещё с 1921 года). В 1926 году входит в состав комиссии для усиления научной деятельности при том же союзе. В 1927 году становится членом правления парижской «Тургеневской библиотеки» (остаётся членом правления до 1937 года).

В 1932 году выступает с докладами в обществе еврейских инженеров и архитекторов. Являлся лектором «Русского народного университета». В 1933 году — член кружка (позднее преобразованного в Объединение) русско-еврейской интеллигенции. Многократно выступал с лекциями на собраниях Объединения.

Под псевдонимом Jacques Delevsky опубликовал множество монографий на французском языке и труды по философии математики, научного познания и истории в различных французских философских журналах; сотрудничал в журнале «Le Mois».

С начала Второй мировой войны уехал в США. В 1946—1953 годах жил в Нью-Йорке и являлся членом литературного фонда в Нью-Йорке. В США продолжил публиковать работы по истории и философии науки на английском языке и идише, сотрудничал в местной русской прессе.

Точная дата смерти неизвестна, известно только, что Юделевский похоронен на кладбище еврейского социалистического объединения «Арбетер Ринг» в Нью-Джерси.

Семья

Был женат на революционерке Марии Семёновне (Марье Шмуйловне) Шеффер (в замужестве Юделевской, умерла 13 ноября 1936 года в Париже). В 1896—1897 годах, будучи в ссылке, работала акушеркой в вилюйской больнице. От этого брака у Юделевского был сын.

В масонстве

4 марта 1925 года по рекомендации Н. Авксентьева, Н.Пораделова и М.Маргулиеса, после опроса, проведенного М.Алдановым посвящён в ложу «Северная звезда» Великого востока Франции. Возведен во 2-ю степень 1 июня 1927 года, в 3-ю степень — 1 мая 1930 года. Был дополнительным юридическим делегатом ложи с в 1930—1931 годы. Отсутствовал в 1936—1937 годах. Член ложи по 1952 год.

Также, в 1938 году был членом масонской ложи «Северные Братья», работавшей в Париже независимо от существовавших масонских послушаний по Древнему и принятому шотландскому уставу.

Личность Юделевского

По утверждению публициста Бориса Башилова, в одной из своих статей 1953 года, опубликованной в газете «Новое русское слово», Юделевский пытался обелить К. Маркса, для того чтобы доказать, что марксизм не несёт ответственности за большевизм.

Интересные факты

Историк-архивист Аронов «переименовал» журнал «Еврейская трибуна», в котором печатался Юделевский, в «Европейскую трибуну».

Сочинения

На русском языке

• Делевский Ю. К вопросу о возможности исторического прогноза. — СПб., 1906.
• Делевский Ю. Исторический материализм в его логической аргументации. — СПб., 1906.
• Делевский Ю. Диалектика и математика. — СПб., 1906
• Делевский Ю. Экономический материализм и история науки. — СПб., 1907.
• Делевский Ю. Социальные антагонизмы и классовая борьба в истории. — СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1910.
• Суд над азефщиною. — СПб.: Изд-во Гнатовский, 1911 (под пссевдонимом А. Липин).
• Делевский Ю. [elib.shpl.ru/ru/nodes/21436-yudelevskiy-ya-l-molodaya-rossiya-konets-russkogo-pogroma-berlin-1922#page/1/mode/grid/zoom/1 Молодая Россия. — Берлин: Изд-во В. Сияльский и А. Крейшман, 1922 — 268 с.]
• Делевский Ю. Протоколы сионских мудрецов (История одного подлога) / С предисл. А. В. Карташова. — Берлин: Эпоха, 1923. — 158 с.
• Тургеневская библиотека в Париже. Временник Общества друзей русской книги, в 4-х книгах. Под редакцией Ю. Делевского.
• Делевский Ю. Вечно изменяющийся мир: параллелизмы между историей человечества и историей физического мира. — Нью-Йорк: Rausen, 1956.
• Делевский Ю. Социальные антагонизмы и классовая борьба в истории. Серия «Из наследия мировой философской мысли: Социальная философия». М.: Либроком, 2011.

На французском языке (под псевдонимом Jacques Delevsky)

• «Le Bolchévisme à la lumière des précédents historiques» (1922)
• «La Valeur mathématico-économique de la loi de King» (1923)
• «Antagonismes sociaux et Antagonismes prolétariens» (1924)
• «La Vie et l’infinité» (1929)
• «Une formulation mathématique de la loi de la population» (1929)
• «Les Perspectives du bolchevisme»
• "Détails sur le produit «Les Antinomies socialistes et l'évolution du socialisme français» (1930)
• «Les Sources du marxisme» (1930)
• «La Suggestion dans la création scientifique» (1930)
• «L’Enigme de la prémonition» (1931)
• «Nature et histoire» (1933)
• «La Simplicité des lois» (1934)
• «Notes critiques sur les origines et les thèses du matérialisme historique» (1935)
• «La Prevision Historique Dans La Nature» и «Actualites Scientifiques Et Industrielles» (в серии Exposes De La Philosophie Des Sciences VII, 1935)
• «La Prévision dans l’histoire humaine» (1936)
• «L’Histoire des sciences et la philosophie de l’histoire» (1937)
• «Le problème de la dénatalité» (1938)
• «Le Finalisme dans la nature» (1938)
• «Les Tendances dialectiques dans l'évolution de la science» (1938)
• «L'Évolution des sciences et les techniques industrielles» (1939)
• «La Perfection et l’infini: la pensée scientifique et l’idéal social» (1949)
• «La Philosophie des paradoxes mathématiques» (1952).

На идише

• דער סאָציאַלער אידעאַל און זײַנע װיסנשאַפֿטלעכע יסודות (дэр социалер идеал ун зайнэ висншафтлэхэ йесойдэс — общественный идеал и его научные основания). Нью-Йорк, 1945. — 392 стр.

На украинском языке вышла его книга «Социальные антагонизмы» (1928).

Литература

• Серков А. И. Русское масонство. 1731—2000. Энциклопедический словарь. — М.: РОССПЭН, 2001. — 1224 с., ил. ISBN 5-8243-0240-5

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=139681 Юделевский Яков Лазаревич // Биография.ру]
• [www.rujen.ru/index.php/ЮДЕЛЕВСКИЙ_Яков_Лазаревич Юделевский Яков Лазаревич // Российская Еврейская Энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Юделевский, Яков Лазаревич

– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.