Юденрат

Юденра́т (нем. Judenrat, мн. Judenraete, Judenräte — «еврейский совет») — в годы Второй мировой войны административный орган еврейского самоуправления, который по инициативе германских оккупационных властей в принудительном порядке учреждался в каждом гетто для обеспечения исполнения нацистских приказов, касавшихся евреев.

Первые юденраты

Первые марионеточные органы еврейского «самоуправления» нацистское руководство создало в Германии, в Вене и в Праге, но назывались они ещё по-разному и подчинялись разным инстанциям (чаще всего гестапо). Только после оккупации Польши гитлеровцы унифицировали политику в отношении юденратов, и сам этот термин впервые появился в секретной инструкции шефа гестапо Р. Гейдриха руководителям айнзацгрупп 21 сентября 1939 года: «Во всех еврейских общинах должен быть создан совет еврейских нотаблей, по возможности составленный из личностей, пользующихся влиянием, и раввинов. Совет должен состоять из 24 евреев-мужчин (количество зависит от численности общины). Он должен быть полностью ответственным (в буквальном смысле слова) за точное и неукоснительное соблюдение всех инструкций, которые уже разработаны и которые ещё будут разработаны».

Первые юденраты были созданы в оккупированной Польше осенью 1939 года по приказу Гейдриха уже через несколько недель после начала Второй мировой войны. По мере расширения немецкой оккупации юденраты были созданы во всех оккупированных странах, кроме Франции, Бельгии и Греции, — предположительно потому, что Германия не собиралась эти страны аннексировать. Но и на этих территориях нацисты предписывали еврейским общинам назначить старост для обеспечения выполнения приказов оккупантов.

Территориальная зона ответственности и подотчётность юденратов варьировались без определённой системы. Юденрат мог отвечать как за город или местечко, так и за целый район. В Германии, Голландии, Словакии, Румынии и в Протекторате Богемия и Моравия юрисдикция юденрата распространялась на всю страну.

В отдельных случаях евреи самостоятельно создавали свои органы самоуправления ещё до получения приказа о создании юденратов. Такие действия были вызваны необходимостью в любом случае организовать жизнь общины, иметь представительский орган для переговоров с властями и подкупа должностных лиц с целью защиты евреев, для предотвращения грабежей и беспорядков и необходимостью упорядочивания отправки евреев на принудительные работы. В Камень-Каширском, например, такой орган самоуправления просуществовал 3 месяца.

Структура и полномочия юденрата

Юденрат, в соответствии с инструкцией Гейдриха, в обязательном порядке создавался в каждом населённом пункте с еврейским населением на всех оккупированных немцами территориях. Если численность евреев в данном месте превышала 10 000 человек, юденрат назначался из 24 членов, если менее — из 12 человек. Руководитель юденрата часто назывался «юденэльтестер» (нем. Judenältester) — еврейский староста.

У многих евреев существовала иллюзия, что служба в юденрате хоть в какой-то степени гарантирует сохранение жизни, и по этой причине штат работников юденрата при возможности искусственно расширялся. К тому же сотрудники юденрата и еврейской полиции получали большее вознаграждение и больший паёк, чем другие узники гетто.

Председатель юденрата («еврейский староста») один контактировал с германскими властями, отчего население гетто зачастую полагало, что немцы с ним считаются, — хотя в действительности староста только передавал и осуществлял приказы оккупантов. При огромном количестве обязанностей, возложенных на юденраты, никакой реальной власти еврейские советы не имели, немецкие оккупационные власти с ними совершенно не считались, и максимум, что удавалось юденратам, — только временно отсрочить очередное массовое убийство узников или отправку евреев в лагеря уничтожения.

Члены и состав юденратов

В Европе членами юденратов назначались многие известные еврейские общественные деятели, активисты еврейских политических партий, религиозных и благотворительных организаций. В оккупированном Советском Союзе немцы также стремились создавать юденраты из авторитетных в данной общине евреев. В частности, от религиозных деятелей ожидалось, что они, во-первых, хорошо знают всех местных евреев, а во-вторых, будут хорошо служить в юденрате или в качестве еврейского старосты из-за недовольства преследованием советским режимом иудаизма. Там, где не находилось религиозных авторитетов, гитлеровцы часто ставили на эти должности местных уважаемых учителей или врачей. Стремление немцев назначать членами юденрата известных еврейских деятелей историки объясняют несколькими причинами. Во-первых, это давало возможность подкрепить свои приказы авторитетом руководителей гетто и избежать тем самым возможных волнений. Во-вторых, с другой стороны, исполнение нацистских приказов этих же руководителей унижало в глазах узников и уменьшало их потенциальные возможности возглавить сопротивление. В-третьих, сохранение прежнего руководства общины усыпляло бдительность евреев и позволяло протянуть время до окончательного уничтожения гетто. И, в-четвертых, уважаемые члены юденрата были особенно удобны в качестве заложников, — потому что когда нацисты без колебаний убивали даже таких известных людей, то рядовые узники понимали, что они в глазах немцев вообще ничего не значат.

В большинстве случаев евреи не хотели работать в юденратах. Основная причина этого — чтобы не действовать против самих же евреев и не покрыть себя бесчестьем, часть — потому что риск превышал предполагаемые выгоды. Также далеко не каждый был способен терпеть постоянные унижения, неизбежные при работе в юденрате. Например, в городе Великие Луки председателем юденрата назначили 65-летнего Лабаса, который ежедневно был обязан говорить немцам следующую фразу: «Я, жид Лабас, докладываю вам… что все жиды на месте…», и если кого из евреев не хватало, Лабаса безжалостно избивали. Однако кто-то должен был заботиться о своих братьях-евреях в нечеловеческих условиях гетто, и евреи в конце концов обычно соглашались на работу в юденрате в надежде помочь спасти своих.

Большей частью желаемых членов юденрата, председателя и его заместителя избирали местные евреи, но нацисты всегда контролировали это, и решение евреев обязательно утверждалось немецкой администрацией. Иногда главой юденрата назначали и случайных людей. Например, в Вильнюсе, не найдя раввинов, немцы поручили организацию юденрата первому попавшемуся синагогальному служке; в Евпатории членами юденрата оккупанты поставили первых подвернувшихся им десять евреев.

Убийства членов юденратов

Состав всех юденратов быстро менялся. Многих членов юденратов нацисты убивали или отправляли в лагеря смерти наравне с рядовыми узниками гетто. В Западной Европе были убиты немцами почти 90 % руководителей гетто, а на оккупированной части СССР погибли практически все. Убивали тех, кто вызвал неудовольствие или подозрения гитлеровцев, незамедлительно убивали недостаточно покорных. В результате авторитетные деятели еврейских общин, назначенные в начале образования гетто, постепенно заменялись людьми, единственным достоинством которых было безоговорочное послушание. Например, 3 июля 1942 года немцы приказали старосте Барановичского гетто Б. Исаксону составить список узников для уничтожения, на что он ответил: «Я не Бог, чтобы решать, кому жить, а кому умирать», — и был расстрелян вместе с другими, отобранными без его участия. Глава Львовского гетто Йозеф Парнес отказался предоставлять списки для трудовых лагерей: «Община и её органы были созданы не для того, чтобы отправлять евреев на смерть», — и был убит нацистами, а его преемники Адольф Ротфельд, Эдуард Эберзон и Ландсберг уже не сопротивлялись решениям немецких властей.

За неподчинение юденраты истреблялись незамедлительно. В том же Львовском гетто из четырёх председателей юденрата своей смертью умер только один, а троих всё равно убили немцы. В Минском гетто расстреляли двоих председателей юденрата, в Вильнюсском — тоже двоих и ещё нескольких членов юденрата. В Лидском гетто и в гетто в Монастырщине и Хиславичах первый юденрат расстреляли в полном составе.

Нередко члены юденрата кончали жизнь самоубийством в отчаянии от невозможности помешать убийствам узников или их депортации в лагеря смерти. Так, узнав о депортациях, покончил с собой Адам Черняков — глава Варшавского гетто. Некоторых членов юденратов убили бойцы еврейского Сопротивления. Только в Греции и Нидерландах статус старосты давал реальный шанс на выживание.

Функции и деятельность юденратов

Первоначально юденраты отвечали за перемещение евреев из небольших населённых пунктов в места, где были созданы гетто, за размещение и обустройство узников, а также за сбор евреев в случае их вывода за пределы гетто.

Со временем функции юденратов расширялись, и они несли ответственность за всё, происходившее внутри гетто, и за реализацию административных и экономических мер, направленных немцами против евреев. Это включало обеспечение хозяйственной жизни и порядка, пресечение контрабанды, обеспечение продовольствием, назначение и распределение рабочих на принудительные работы, сбор денежных средств и контрибуций, отбор кандидатов для работы в трудовых лагерях и исполнение распоряжений нацистов. Юденрат контролировал также и другие административные структуры внутри гетто (там, где они были) — еврейскую полицию, пожарную часть, здравоохранение, социальные службы, статистический учёт, работу образовательных структур и синагог.

Обеспечение продовольствием

Юденраты распределяли мизерные пищевые пайки, выделяемые немцами на узников гетто, — а были гетто, где не выдавалось вообще никакой еды. Немцам удалось сделать голод вторым по масштабу (после непосредственного убийства) средством истребления евреев. Например, в гетто Лодзи из 200 000 узников от голода погибла половина. В гетто Каунаса евреи, работающие на принудительных работах, получали на неделю 1400 граммов хлеба и 250 граммов конины, неработающие — половину от этого. В гетто Борисова 150 граммов хлеба в день давали только работающим, в гетто в Шполе и в Велиже узников вообще не кормили, в Смоленском гетто от голода умерли сотни людей.

Во многих гетто юденраты прилагали большие усилия, организуя нелегальную доставку пищи для узников — путём недозволенных закупок или вымениванием продуктов и тайной доставкой их в гетто. За «контрабанду» продуктов наказанием в большинстве случаев был расстрел. Например, в Вильнюсское гетто юденрат контрабандным путём иногда ввозил целые телеги с продуктами, купленными у литовцев, маскируясь вывозом мусора или умерших узников. Очень редко юденратам удавалось вымолить у немцев официальное разрешение купить еду вне гетто. Но и тогда в гетто часто мало что доходило. Например, в Львовском гетто юденрат после огромных усилий сумел получить полторы тонны посылок с продуктами и медикаментами — но бо́льшую часть полученного немцы и полицаи отобрали.

Юденраты организовывали по мере возможности выращивание овощей на каждом клочке земли, устраивали для умирающих от голода столовые, — например, в Брестском гетто почти 25 % узников хоть что-то ели благодаря заботе юденрата. В Варшаве, Белостоке и других гетто юденраты смогли какое-то время поддерживать часть людей едой, теплом и одеждой.

Медицина и гигиена

Евреев вынуждали существовать в гетто в условиях полной антисанитарии — узники мучились от скученности, голода, холода, отсутствия канализации и водопровода, вшей, гнойных ран, непосильного труда. Болезни в гетто были нормой, а не исключением. Врачей не хватало, лекарств не было вообще. В таких условиях организация любой, даже самой мизерной, медицинской помощи и поддержание хоть какого-то уровня гигиены были постоянной заботой юденратов. Самой простой мерой гигиены были бани, и во многих гетто юденраты смогли их организовать. Известны даже случаи, когда без справки о посещении бани в некоторых гетто не выдавали продуктовый паёк.

В некоторых крупных гетто юденраты добились от немцев позволения открыть больницу, но в большинстве случаев оккупанты не разрешали евреям организовывать медицинскую помощь. Например, в Калуге руководитель гетто Френкель на просьбу открыть амбулаторию получил отказ. А в Вильнюсском гетто больница (при мизерном количестве лекарств) имела четыре отделения, рентгеновский кабинет, лабораторию и штат из 150 человек. Смертность в гетто была в 4—10 раз выше, чем среди остального оккупированного населения. При угрозе эпидемий немцы в большинстве случаев просто уничтожали гетто целиком, но в большинстве гетто юденраты смогли предупредить массовые эпидемии. Госпитализировать инфекционных больных было невозможно, потому что это могло стать известно немцам. Из этих соображений с целью безопасности, заболевшим инфекционными болезнями (особенно тифом) евреям часто даже сообщали вымышленный диагноз и лечили тайком. Иногда больница в гетто становилась западнёй. Например, в 1941 году в гетто Каунаса немцы сожгли больницу, в которой находились 60 больных и медицинский персонал, но юденрат был вынужден рискнуть и снова открыть новую больницу, потому что даже при почти полном отсутствии лекарств и инструментов евреи-врачи умудрялись лечить многих больных узников.

Перед юденратом и врачами в гетто всё время стояли тяжелейшие моральные дилеммы. Например, ежедневно приходилось решать, кому из узников в первую очередь дать имеющиеся лекарства. Страшные проблемы породил немецкий запрет рожать женщинам гетто. Руководство гетто под страхом смерти было обязано незамедлительно сообщать о каждом случае беременности, и тогда гитлеровцы обычно убивали всю семью. В случае сокрытия факта беременности или родов опасность грозила всему гетто. Приходилось принимать все меры против родов, и врачам приходилось делать аборты даже женщинам на 8-м месяце беременности, чтобы ценой жизни ребёнка (которого всё равно убьют немцы) попытаться спасти будущих матерей и их мужей. Из записи в дневнике секретаря юденрата в гетто Шауляя:

«Вдобавок ко всем нашим унижениям и деморализации мы вынуждены стать убийцами собственных детей. В эти чёрные дни в гетто находились три женщины в последней стадии беременности. Повседневный контроль не давал несчастным возможности скрыться самим и спасти будущих детей. В отчаянии они упросили врачей произвести им преждевременные роды, а детей истребить. Это было проделано на частной квартире. Они родились живыми и здоровыми. Один был необыкновенной красоты. Все они умерщвлены при помощи шприца и похоронены даже не на кладбище, а в одном из закоулков гетто. Лучше так, чем от немецкой руки».

Борьба с бездомностью

Много усилий юденраты тратили на решение проблемы бездомных узников — их всех расселяли, так что почти никто не оказывался без пристанища. Добиться этого было очень тяжело. Например, в Варшавском гетто евреев — третью часть населения города — набивали по 13-15 человек в комнату, и вся эта масса людей ютилась на 5 % городской площади. Одному жителю гетто в Гродно полагалось не более 1 квадратного метра жилья. В гетто Велижа Одесской области 500 евреев согнали в свинарник на место 300 свиней.

Культура и образование в гетто

Помимо активного, юденраты оказывали, в первую очередь, духовное сопротивление нацистам. При малейшей возможности еврейские советы пытались устроить в гетто хоть какие-нибудь культурные мероприятия. В обстановке неминуемой смерти концерты и спектакли спасали многих узников от отчаяния.

Евреям запрещалось учить своих детей, но в гетто узники нарушали этот запрет при любой возможности. В тех редких случаях, когда нацисты всё же позволяли учить детей, школа часто становилась ловушкой — немцы в первую очередь старались убить еврейских детей как неработоспособную обузу, а в школе их было очень удобно схватить сразу и в большом количестве. Например, в Каунасском гетто юденрат после долгих мучительных колебаний всё-таки решил не допустить, чтобы дети остались неучами, и начал обучать около 500 учеников в двух школах, открытых в условиях страшной тесноты гетто. Даже после того, как 26 августа 1942 года нацисты категорически запретили любое преподавание в гетто, евреи Каунаса продолжили учить детей тайно.

Финансовая деятельность

Юденратам, ведущим непрерывную борьбу за жизнь гетто, постоянно требовались деньги. Работники юденрата должны были получать зарплату, жилой фонд требовал ремонта, больницы должны были закупать лекарства, приютам были нужны деньги на содержание детей, нужно было закупать дополнительные продукты для голодающих, школам нужны были деньги на обучение детей. Также требовались деньги на поддержание чистоты улиц, оплату водопровода, электричества и канализации. Непрерывно возникали непредвиденные, но жизненно необходимые расходы на подкуп немцев и полицаев для спасения от очередного массового убийства, для освобождения арестованных или послаблений на принудительных работах.

Деньги в юденрат поступали из единственного источника — от самих узников гетто. Они, находясь на грани жизни и смерти, всё равно, ради общественной необходимости, были вынуждены находить возможность и платить юденрату налоги. Также юденраты получали деньги, вынужденно продавая продукты по цене выше закупочной, получая плату за медицинские и коммунальные услуги и взимая штрафы. Юденраты обычно были вынуждены иметь две кассы — одну, официальную, предъявляли для проверки немцам, а другую, тайную, со смертельным риском копили на взятки и нелегальное приобретение продуктов.

Сотрудничество с оккупационной властью

Э. Беркович. [gazeta.rjews.net/Lib/berkovich/ber33.html Вера после Катастрофы:] «…всякая жестокость, совершенная узниками… по отношению к своим товарищам, — вина немцев, их величайшее преступление… Существует огромная разница между жестокостью палачей и жестокостью жертв. Первые, уверенные, что они хозяева мира, жиреющие на награбленном, по собственной воле выбрали путь служения злу. Вторые — несчастные жертвы, мораль которых сломлена чудовищным варварством. Жестокость первых — противоестественна. Жестокость вторых — естественный результат невообразимой бесчеловечности убийц. Наоборот, невозможно понять, как удалось подавляющему большинству узников сохранить свой человеческий облик до самого конца и даже достичь таких высот самопожертвования!»

Судьба юденратов неизбежно была ужасной. Немцы создавали юденраты для помощи в истреблении евреев и ни для чего больше. Если юденрат сопротивлялся этой немецкой программе, то его уничтожали (как, например, во Львовском гетто).

Вначале члены юденратов надеялись выиграть время, исполняя все требования немцев, — собирали деньги, сдавали меха и ценности, гнали людей на принудительные работы. Но независимо от действий и поведения юденратов, принципиальной целью немцев всё равно оставалось полное уничтожение евреев. Однако многие работники еврейских советов не могли поверить, что у немцев действительно есть план «окончательного решения еврейского вопроса», обрекающий евреев на полное истребление. Поэтому даже после неоднократных «акций» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) многие члены юденратов стремились объяснить это только стремлением нацистов избавиться от нетрудоспособных узников и уменьшить расходы на содержание гетто. Так вели себя главы множества юденратов — например, Бараш в гетто Белостока, Генс в Вильно, Черняков в Варшаве, Гершон Либерман в Глубокском гетто, которые не могли поверить, что нацисты действительно добиваются физического уничтожения всех евреев. В случае явного неисполнения требования немцев смерть настигала членов юденратов сразу, поэтому максимум, что могли делать еврейские советы, — это исполнять приказы гитлеровцев насколько можно плохо, стараясь отсрочить или смягчить антиеврейские действия властей. Но часть членов юденратов полагала, что если беспрекословно выполнять требования немцев, то можно добиться послаблений. Так же в юденратах часто старались показать ценность труда узников гетто для экономики воюющей Германии (политика «спасения через труд») и тем самым спасти как можно больше евреев. Была широко распространены иллюзии: «выживем, если будем нужны», «работа ради жизни». С этой целью юденраты создавали и изо всех сил поддерживали нужные гитлеровцам производства. Например, Бараш в Белостокском гетто организовал фабрики, работающие для немецкой армии, и даже сделал выставку, чтобы показать полезность гетто для Германии. Но, в конце концов, это ни разу не помогло ни в одном гетто, — и евреи в Белостоке были убиты хотя и немного позже, но точно так же, как и в других городах.

В обстановке полной безысходности одни юденраты отказывались выдавать евреев, другие ради спасения общины жертвовали её частью и соглашались участвовать в отборе узников на ближайшее истребление, чтобы предотвратить или хотя бы отсрочить дальнейшие убийства. В частности, глава юденрата Лодзинского гетто Хаим Румковский уговаривал узников не сопротивляться отправке в концлагеря детей из гетто, чтобы такой ценой спасти остальных.

По этим причинам юденраты нередко были вынуждены конфликтовать с еврейским подпольем внутри гетто. Иногда это заканчивалось столкновениями: так, в Варшаве Żydowska Organizacja Bojowa (Еврейская военная организация) атаковала еврейскую полицию, в Вильнюсском гетто произошла стычка, связанная с делом Ицхака Виттенберга, в Восточной Верхней Силезии председатель юденрата Моше Мерин даже объявил войну подпольщикам. Похожая ситуация была в Кракове и других местах.

Участие в Сопротивлении

Большинство представителей юденратов не принимали идею побегов, ухода в леса или партизанского вооружённого сопротивления. Но значительное число членов юденрата и руководителей гетто принимали участие в организации и ведении вооружённой борьбы с нацистами и активно поддерживали связь с движением Сопротивления — например, в Минском гетто и в гетто в Лахве.

Некоторые юденраты непосредственно участвовали в подпольных организациях, другие сотрудничали с ними в определённой степени, — но всегда пытаясь одновременно спасать и евреев в гетто, и, конечно, самих себя, и бороться с гитлеровцами. Руководители гетто вели себя в этом отношении совершенно по-разному — Румковский в Лодзи всеми силами боролся с подпольем, Г. Ландау в Кишинёвском гетто не помогал, но и не мешал подпольщикам, а в Шауляе и Луцке председатели юденратов сами пытались вооружить узников и начать восстание.

В гетто Белостока председатель юденрата Бараш вначале содействовал Сопротивлению, оказывая всяческую помощь и содействие Мордехаю Тененбауму — организатору и руководителю еврейского сопротивления, и даже передавал через него деньги и золото варшавскому подполью для закупки оружия. Бараш прекратил помощь Сопротивлению только в феврале 1942 года, когда немцы убили больше 10 000 евреев Белостокского гетто, и Бараш решил действовать максимально осторожно, пытаясь спасти оставшихся.

Также следует учитывать, что члены подпольного Сопротивления активно проникали и включались в состав юденратов, потому что это давало намного бо́льшие возможности для борьбы с оккупантами.

По мнению ряда исследователей, представление о руководителях юденратов, которые послушно вели евреев как «овец на бойню», не соответствует действительности. Почти 30 % глав еврейских советов в гетто противостояли немцам всеми доступными способами — что намного больше, чем, например, доля участников Сопротивления в правительствах оккупированных стран.

После войны

За время гитлеровской оккупации подавляющее большинство членов юденратов были убиты нацистами. Однако после освобождения оккупированных территорий советские власти отнеслись к немногим выжившим из них как к «фашистским пособникам», и оставшиеся в живых были репрессированы — чаще всего расстреляны.

В результате развёрнутой пропаганды, в 1970—1980-х годах в советской публицистике Холокост упоминался практически только когда требовалось обвинить юденраты в сотрудничестве с нацистами. Советские органы не задумывались об абсурдности обвинения евреев как «фашистских пособников» — несмотря на то, что, независимо от оказанных услуг, целью нацистов было полное уничтожение всех евреев.

Также в СССР рассказы о «сотрудничестве юденратов с фашистами» стали неотъемлемой частью антисионистской пропаганды, — хотя никакого отношения ни к Израилю, ни к сионизму они не имели. Для этого советские журналисты специально отбирали фотографии, где на одежде членов юденрата обязательно была видна шестиконечная звезда, — что подавалось как доказательство сионистской деятельности.

Критика действий юденратов

Уже с момента создания юденратов их деятельность вызывала противоречивые мнения. Часть людей считала членов юденратов только пособниками нацистов и приспособленцами, желающими выжить любой ценой. Другие понимали, что работа в юденрате давала хоть какую-то возможность спасать евреев и помогать сопротивлению. Множество узников всеми способами пытались вредить и мешать работе юденратов — кто-то уклонялся от налогов и принудительных работ, кто-то вообще отказывался от сотрудничества с еврейскими советами, в некоторых гетто даже происходили забастовки и демонстрации против юденратов. Однако при безапелляционных обвинениях юденратов в добровольном пособничестве немцам следует учитывать тот факт, что юденраты были вынуждены управлять общиной гетто в совершенно новых, неизвестных в прошлом условиях.

Безусловно, в составе юденратов оказывались и те, которые любой ценой и за счёт других узников пытались получить личные выгоды и избежать смерти. При любом рассмотрении деятельности юденратов они всё-таки сотрудничали с немцами, а часть их работников помогала организовывать массовые убийства, поддерживала еврейскую полицию внутри гетто, брала взятки и за счёт чужих жизней продлевала свою. И хотя в большинстве случаев юденраты выполняли распоряжения немецких властей, и принимали решение пожертвовать одними членами общины ради других — «отрезать руку, чтобы спасти все тело», и принуждали людей выходить на тяжелейшие работы, и обдирали узников, собирая «контрибуции» для нацистов, и не всегда могли помочь голодным и больным, и среди них попадались и вымогатели, и воры, и бессердечные люди, — но, несмотря на это, подавляющее большинство узников гетто получало от юденратов помощь и было им благодарно.

Особо следует отметить, что идея юденратов «работа ради жизни» поддерживалась абсолютным большинством обитателей гетто почти безоговорочно. Даже боевые подпольщики гетто, постоянно конфликтуя с юденратами, никоим образом не возражали против их существования и в подавляющем большинстве случаев не выступали против них в открытую — так как прекрасно понимали необходимость их работы и все сложности их попыток беспрерывного спасения гетто.

См. также

• Еврейский коллаборационизм во Второй мировой войне

Литература

• Trunk, Isaiah. Judenrat: The Jewish Councils in Eastern Europe Under Nazi Occupation. Lincoln: University of Nebraska Press, 1996  (англ.)
• И. Кабанчик. Евреи на Украине. Учебно-методические материалы. Днепропетровск, 2004
• Аб Мише. Черновой вариант. Иерусалим, 1994.
• Аб Мише. Посреди войны. Посвящения. Иерусалим, 1998.
• Weiss А. Judenrat in Enciklophedia of Holocaust. Vol. 3. Tel-Aviv, 1990  (англ.)
• Йонас Э. Евреи Львова в годы Второй мировой войны и Катастрофы европейского еврейства 1939—1944. Иерусалим, 1999.
• Dziennik Davida Sierakowiaka. Warszawa, 1960  (польск.)
• Вольф Э. Воспоминания бывших узников Жмеринского гетто. Иерусалим, 2001.
• Альтман И. А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР, 1941—1945 гг. — М.: Фонд «Ковчег», 2002. — 544 с. — (Анатомия Холокоста). — 2000 экз. — ISBN 5-89048-110-X.
• Гарфункель Л. Разрушенный еврейский Каунас. Иерусалим, 1959  (иврит)
• Аrad Y. Ghetto in Flames. Jerusalem, 1980  (англ.)
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев на оккупированных территориях Советского Союза, 1941—1945 гг. Иерусалим, 2003  (иврит)

Ссылки

• [jhist.org/lessons10-12.htm Учебные материалы по истории антисемитизма и Шоа. Юденрат]
• Кардаш А. [gazeta.rjews.net/udenrat.shtml Юденрат]. Хроники Иерусалима. — отрывок из книги. Проверено 23 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BUtaznRd Архивировано из первоисточника 18 октября 2012].
• [resources.ushmm.org/film/display/main.php?search=simple&dquery=keyword%28JUDENRAT+%28JEWISH+COUNCIL%29%29&cache_file=uia_LIKfnK&total_recs=7&page_len=25&page=1&rec=5&file_num=1645 Steven Spielberg Film and Video Archive]  (англ.)
• Е. Розенблат. [jewishfreedom.org/page445.html Юденраты в Беларуси: проблема еврейской коллаборации]
• [www.mankurty.com/holocaust/?p=155 Юденраты в Западной Украине]
• М. Румер-Зараев. [berkovich-zametki.com/2005/Zametki/Nomer12/Rumer1.htm Союз с дьяволом.] Агенты гестапо в Варшавском гетто.
• [www1.yadvashem.org/yv/en/exhibitions/this_month/resources/jewish_police.asp Judischer ordnungsdienst (Jewish ghetto police, referred to by the Jews as the «Jewish police»)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Юденрат

И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.