Вигнер, Юджин

Юджин Вигнер
венг. Wigner Jenő Pál
Дата рождения:	17 ноября 1902(1902-11-17)
Место рождения:	Будапешт
Дата смерти:	1 января 1995(1995-01-01) (92 года)
Место смерти:	Принстон, Нью-Джерси, США
Страна:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия → США США
Научная сфера:	физика
Научный руководитель:	Майкл Полани
Награды и премии:	Медаль Франклина (1950) Премия памяти Рихтмайера (1955) Премия Энрико Ферми (1958) Медаль имени Макса Планка (1961) Нобелевская премия по физике (1963) Лекция Джона фон Неймана (1966) Гиббсовская лекция (1968) Национальная научная медаль США (1969) Премия Эйнштейна (1972)

Юджин Ви́гнер (венг. Wigner Jenő Pál; 17 ноября 1902, Будапешт — 1 января 1995, Принстон, США) — американский физик и математик венгерского происхождения, лауреат Нобелевской премии по физике в 1963 году «за вклад в теорию атомного ядра и элементарных частиц, особенно с помощью открытия и приложения фундаментальных принципов симметрии» (совместно с Марией Гёпперт-Майер и Хансом Йенсеном). Иногда Вигнера называют тихим гением, так как некоторые его современники считали его равным Эйнштейну, но не таким знаменитым. Вигнер знаменит тем, что положил основы теории симметрий в квантовой механике, своими исследованиями атомного ядра, а также некоторыми своими теоремами.

Ранние годы

Вигнер родился в Будапеште в еврейской семье среднего достатка (семья впоследствии приняла лютеранство в 1919 году, но оставалась нерелигиозной). Его отец, Анталь Вигнер (Antal Wigner, 1870—1955), работал управляющим кожевенно-дубильного цеха; мать, Эржебет (Erzsébet Einhorn Wigner, урождённая Айнхорн, 1879—1966), была домохозяйкой. Дед Вигнера по материнской линии был врачом в имении Эстерхази в Айзенштадте. У Вигнера были две сестры, Берта и Маргит (последняя в 1937 году стала женой физика Поля Дирака).

В возрасте 11 лет Вигнер заразился туберкулёзом и в течение 6 недель находился вместе со своей матерью в санатории в Австрийских горах. Вигнер посещал лютеранскую гимназию, где он изучал математику под руководством Ласло Ратца — учителя Джона фон Неймана. В 1920 году поступил в Будапештский технологический институт, а 1921 году он учился в Высшей технической школе Берлина (сегодня Берлинский технический университет). В это время он посещал по средам коллоквиумы немецкого физического общества. На этих коллоквиумах выступали такие знаменитости, как Макс Планк, Макс фон Лауэ, Рудольф Ладенбург, Вернер Гейзенберг, Вальтер Нернст, Вольфганг Паули и Альберт Эйнштейн. На одном из коллоквиумов Вигнер встретил Лео Силарда, который сразу стал самым близким другом Вигнера. Также в Берлине Вигнер познакомился с Майклом Полани, который стал вторым, после Ласло Ратца, учителем Вигнера. В 1924 году Вигнер получил степень бакалавра, а в 1925 стал доктором технических наук.

Зрелые годы

В конце 1920-х годов Вигнер погрузился в изучение квантовой механики. Время, проведённое в Гёттингене в качестве ассистента великого математика Давида Гильберта, оказалось потерянным, так как Гильберт в то время уже отошёл от активной работы. Тем не менее Вигнер занимался самостоятельно. Он исследовал теорию симметрий в квантовой механике. Позднее, в конце 1930-х годов, он распространил свои исследования на атомное ядро. Он развил важную общую теорию ядерных реакций (см. например теорему Вигнера-Эккарта). К 1929 году статьи Вигнера стали знамениты в мире физики. В 1928—1930 годах преподавал в Высшей технической школе Берлина. В 1930 году Принстонский университет нанял Вигнера и фон Неймана — как раз вовремя, так как в Германии поднимал голову нацистский режим. В Принстоне Вигнер познакомил в 1934 году свою сестру и Поля Дирака. Вскоре сестра Вигнера и Поль Дирак поженились и таким образом знакомство между Вигнером и Дираком углубилось.

Несмотря на его собственное признание о том, что он был не профессионалом в политике, Вигнер сыграл большую роль в 1939—1940-х годах в продвижении Манхэттенского проекта. В 1946 году Вигнер приступил к работе в качестве директора Клинтонской лаборатории (ныне Оукриджская национальная лаборатория) в городе Оукридж, штат Теннесси, США. Однако там он не смог сделать больших успехов, и вскоре вернулся в Принстон.

Поздние годы

В 1960 году Вигнер написал статью о значении математики Необъяснимая эффективность математики в естественных науках, в которой он заявлял, что в качестве источников физических понятий лучше всего подошли бы биология и сознание, в том смысле, в котором человек их воспринимает, и тот факт, что математика и физика так хорошо соответствовали друг другу — является счастливым совпадением, которое трудно объяснить. Это предположение встретило сопротивление, особенно со стороны выдающегося математика Эндрю Глизона. В 1963 году Вигнер получил Нобелевскую премию по физике. По его собственным признаниям он никогда даже не думал о том, что это может случиться. Он говорил: «Если я и ожидал появления моего имени в газетах, то только из-за того, что я сделаю что-либо плохое». Позднее он получил премию имени Энрико Ферми и национальную медаль науки. В 1992 году, в возрасте 90 лет, он опубликовал мемуары в соавторстве с Эндрю Сцентоном — «Воспоминания Юджина П. Вигнера». Спустя три года Вигнер умер в Принстоне. Наиболее известным его учеником был Абнер Шимони.

Ближе к концу его жизни Вигнер обратился к философии. В своих мемуарах Вигнер говорил: «Полный смысл жизни, коллективный смысл всех человеческих желаний — это основополагающая тайна вне пределов нашего постижения. Молодым человеком меня раздражало подобное положение дел. Но теперь я примирился с этим. Я даже чувствую определённое почитание перед этой тайной.» У него появился интерес к ведийской философии в индуизме, особенно к идее вселенной в виде всепроникающего сознания. В подборке своих эссе («Симметрии и Отражения — научные эссе») он делал следующие комментарии: «Без обращения к понятию сознания было бы невозможно сформулировать законы квантовой теории».

В среде теоретиков известен мысленный эксперимент — парадокс друга Вигнера. Его часто рассматривают как расширение мысленного эксперимента о коте Шрёдингера. В эксперименте о друге Вигнера задаётся вопрос: В какой момент происходит эксперимент? Вигнер придумал этот эксперимент чтобы обозначить необходимость участия сознания в процессе квантово-механического эксперимента.

Названы его именем

• ячейка Вигнера — Зейтца
• энергия Вигнера
• формула Брейта — Вигнера
• теорема Вигнера — Эккарта
• функция Вигнера
• кристаллизация Вигнера
• Уравнение Вигнера — Поляни

Сочинения

• Айзенбул Л., Вигнер Е. Структура ядра. М., 1959;
• Вигнер Е. Теория групп и её приложения к квантово-механической теории атомных спектров. М., 1961;
• Вигнер Е. Этюды о симметрии. М., 1971;
• Gruppentheorie…, Braunschweig, 1931; The physical theory of neutron chain reactors, Chi., 1958 (совм. с А. M. Weinberg);
• Nuclear structure, L., 1958 (совм. с L. Eisenbud); Symmetries and reflections, [L.], 1967.

Ссылки

• Храмов Ю. А. Вигнер Юджин Поль // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 62. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)
• [nobelprize.org/physics/laureates/1963 Информация с сайта Нобелевского комитета]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Вигнер, Юджин

– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.