Юдифь из Бетулии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юдифь из Бетулии
Judith of Bethulia
Жанр

приключенческий фильм
фильм-биография
драма
исторический фильм
мелодрама

Режиссёр

Гриффит

Автор
сценария

Дэвид Гриффит
Томас Бейли Олдрич
Фрэнк Вудс

В главных
ролях

Лиллиан Гиш
Генри Вольтхолл
Роберт Харрон
Бланш Свит
Мей Марш
Дороти Гиш

Кинокомпания

Байограф

Длительность

61 мин.

Страна

США США

Год

1913

IMDb

ID 0004181

К:Фильмы 1913 года

«Юдифь из Бетулии» (англ. Judith of Bethulia, 1913) — американский художественный фильм Дэвида Гриффита в четырёх частях.





Сюжет

Сюжет фильма основан на ветхозаветной легенде о Юдифи и полководце Олоферне. В фильме чередуются четыре вида эпизодов: 1) история Юдифи; 2) история Натана и Наоми — образы обитателей Бетулии; 3) вид улиц Бетулии, наполненных толпой; 4) батальные сцены, где сняты конница, военный лагерь и бой. Из чередования этих эпизодов создается композиция картины. Каждая сцена длится несколько минут, затем её сменяет другая.

История Юдифи начинается с кадров, показывающих её дома. В строгом вдовьем одеянии она молится о спасении города. Затем она решает предстать перед воинами в лагере Олоферна среди блеска ассирийской роскоши. Юдифь борется с неожиданно вспыхнувшей в ней любовью к военачальнику и решает его убить.

Натан и Наоми — идиллические влюбленные. Их встречи символизируют собой мирный быт Бетулии. Они показываются то в окрестностях старого города, то у колодца, неподалеку от крепостных стен, то на городских улицах. Эпизоды эти кончаются тем, что Наоми похищает ассириец. В дальнейших кадрах она показана на первом плане среди толпы пленных. Натан же сражается на укреплениях, защищая родной город.

С этими сценами чередуются эпизоды, показывающие, как ассирийцы идут на приступ, в разведку, в бой, как они торжествуют победу. Быстрота, с какой они передвигаются, контрастирует с бездействием совещающихся жителей Бетулии. Но вот ассирийцы у городских укреплений. Люди на стенах охвачены отчаянием: войско противника отрезало город от колодца — единственного его источника воды. Во время осады старейшины выпускают Юдифь из города через потайной ход. И в тот момент, когда Бетулия как будто уже обречена, Юдифь вступает в шатёр Олоферна — и, охваченная волнением и страстью, забывает о предназначенном ей подвиге. Однако любовь к родному городу побеждает все другие чувства, и Юдифь отсекает мечом голову черноволосого ассирийца. Затем она возвращается в город через потайной ход и вручает голову старейшинам. Народ, погибающий от жажды, идет в атаку. Ассирийцы, лишившись полководца, бегут из своего стана, охваченного пламенем. Натан освобождает свою возлюбленную Наоми. Жители возвращаются в Бетулию. Юдифь по-прежнему носит вдовье одеяние.

Художественные особенности

  • «…Гриффит, впоследствии отрицавший, что он видел „Камо грядеши?“, создал свой фильм под явным влиянием итальянской школы…» (Жорж Садуль[1])
  • Льюис Джекобс в 1939 году писал о фильме:«…Построение этого четырёхголосного контрапункта не лишено сходства с музыкальной композицией; четыре темы развивались в постоянном взаимодействии и порой сливались в могучий аккорд (…) Образы были убедительны не только вследствие обилия деталей, но и благодаря замечательному монтажу, который обострял свежесть их восприятия зрителем…» (Жорж Садуль[1])
  • Фильм производил впечатление сюжетами обороны Вифлеема (1000 человек и свыше 300 лошадей), однако линия любовной интриги не удалась. Бланш Свит не смогла передать сложную борьбу чувств своей героини, охваченной внезапной любовью к человеку, которого она должна убить.[2]

В ролях

Интересные факты

  • Съёмки фильма были начаты в Калифорнии, а закончены в новых нью-йоркских студиях «Байографа».[1]
  • В ноябре 1913 года фильм демонстрировался в Лондоне — на несколько недель раньше, чем в Нью-Йорке, и был встречен весьма сдержанно.[1]
  • Именно после этого фильма Гриффит разорвал свой договор с «Байограф» и перешёл к «независимым», в фирму «Маджестик», где некоторое время работал художественным руководителем.[2]
  • Автор сценария «Юдифи» Томас Бейли Олдрич создал его по мотивам собственной драмы, написанной им для бостонской актрисы Ненси О'Нил.[1]
  • Фильм был поставлен в четырёх частях и нарушал таким образом установившийся стандарт.[2]

См. также

Напишите отзыв о статье "Юдифь из Бетулии"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Ж. Садуль. Всеобщая история кино. Том 1. — М.:"Искусство", 1958.
  2. 1 2 3 Комаров. История зарубежного кино. Том 1. Немое кино. — М.: «Искусство», 1965.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Юдифь из Бетулии

– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.