Юдовин, Моисей Исакович

Моисей Исакович Юдовин
идиш ‏משה יודאָװין‏‎
1922 год
Имя при рождении:	Мо́йше Юдо́вин
Дата рождения:	1898(1898)
Место рождения:	Бешенковичи Витебская губерния
Дата смерти:	30 января 1966(1966-01-30)
Место смерти:	Витебск
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род деятельности:	поэт
Язык произведений:	Идиш
Дебют:	Сборник стихов «Кнойлн» (идиш ‏«Клубки»‏‎)

Моисе́й (Мо́йше) Иса́кович Юдо́вин (1898, Бешенковичи — 30 января 1966, Витебск) — еврейский белорусский поэт. Писал на идише.

Детство и начальное образование

Мойше Юдовин родился в многодетной еврейской семье. Отец был коробейником, разносившим по деревням недорогой товар, мать — домохозяйкой. Будущий поэт рано проявил склонность к учению, и, как большинство детей черты оседлости, получил начальное образование в хедере. Родители решили, что он должен продолжить образование, и определили сына в Воложинскую иешиву. Однако иешиву Мойше не закончил, увлекся светской литературой и вернулся домой, где сблизился со своим родственником Соломоном Юдовиным.

Они тянулись к идишской культуре, принимая активное участие в возрождении еврейского самосознания. Оба были художественно одаренными натурами: Соломон увлекся живописью и стал художником, а Мойше — поэтом.

Работа и учёба

После революции 1917 года работал заместителем заведующего Бешенковического союза печатников (октябрь 1918— апрель 1919), и секретарем Лепельского уездного отдела народного образования (апрель 1919 — март 1920). После женитьбы весной 1920 года он переехал в Витебск. Более двух лет заведовал литературно-художественным отделом газеты «Ройте Штерн». Активно он участвовал и в литературной жизни города, выступал с чтением своих стихов. Поступил на 3 курс еврейского педтехникума, одновременно преподавая там же на младших курсах еврейскую словесность.

В довоенное время после окончания еврейского педтехникума он преподавал в еврейской школе литературу и математику. В 1932—1936 годах учился на заочном отделении факультета литературы и лингвистики Московского пединститута им. Бубнова.

В годы войны

Когда началась Вторая мировая война, его сразу же призвали в армию, но вскоре демобилизовали по состоянию здоровья. Жил он в Саратове, а, разыскав семью в Башкирии, переехал туда. Работал в районной газете, но вскоре стал преподавать русский язык и литературу в школе. Летом 1944 года с семьёй вернулся в Витебск и поселился с семьёй на железнодорожной станции Парафьянов Докшицкого района. Работал в школе завучем, с 1948 по 1952 гг. — директором, а в последние годы перед выходом на пенсию — просто учителем русского языка и литературы. Выйдя в 1958 году на пенсию, в 1961 году переехал обратно в Витебск. Жена Юдовина Ида Моисеевна — учительница истории, жила в Витебске. Война отняла у них двоих детей и многих близких родственников.

Умер 30 января 1966 года в Витебске, а некролог, извещавший «о смерти еврейского поэта Мойше Юдовина», был напечатан только в еврейских газетах Нью-Йорка.

Творчество

Впервые он напечатался в 1913 году в газете «Цайт» (Петербург). Стихи его печатались в еврейских газетах и журналах БССР, в том числе в газете "Дер векер" (идиш ‏"Будильник"‏‎) и журнале "Штерн" (идиш ‏"Звезда"‏‎). В 1922 году в витебском издательстве вышел его сборник стихов «Кнойлн» («Клубки»), на обложке которого была представлена одна из ранних работ Соломона Юдовина.

Гирш Релес, хорошо знавший Мойше, в беседе с литературоведом Михаилом Рывкиным, автором статьи «Судьба поэта» о Мойше Юдовине, опубликованной в витебском альманахе, сказал:

«Его стихи глубинны, в них звучит нечто пастернаковское». И добавил: «Когда в 20-30-е годы среди литераторов заходила речь о еврейской поэзии послеоктябрьского периода, имя Мойше Юдовина вспоминали всегда».

Еврейский поэт Хаим Мальтинский рассказывал. что:

«О Мойше Юдовине… писали, как о восходящей звезде еврейской поэзии».

Его восторженное отношение к революции быстро сменилось разочарованием. Писать стихи, руководствуясь партийными установками, он не мог, а в 1930-х годах просто боялся писать, ведь чуть ли не всех его литературных друзей репрессировали.

В советское послевоенное время Юдовина не печатали. Только после перестройки в октябрьском номере «Советиш геймланд» за 1991 год были напечатаны стихи, написанные им в последние годы жизни.

Часть стихов была опубликована в переводах Наума Кислика 13.11.1998 г. в израильском еженедельнике «Еврейский камертон» (Тель-Авив).

Литература

• Юдовин Е. М. На волнах моей памяти. Воспоминания, JKDesign, Хайфа, 2010;
• Рывкин М. С. Судьба поэта (о поэте М. Юдовине). Ж-л Мишпоха, №1, 1995, с. 73-33
• Рывкин М. С. (составитель Подлипский А. М.) Краеведческие очерки и статьи. Витебск, 2011, с. 62-65. ISBN 978-985-6849-92-6

Ссылки

• Исаак Юдовин. [berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer5/Fljat1.php Был такой еврейский поэт]
• [parafianawa.by.ru/weterany.htm Ветераны Парафьяновской средней школы]
• [mishpoha.org/library/08/0807.shtml Легенды и были Бешенковичей]

Отрывок, характеризующий Юдовин, Моисей Исакович

Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.