Ермоленко-Южина, Наталия Степановна

Наталия Степановна Ермоленко-Южина
Имя при рождении	Наталия Степановна Плуговская
Дата рождения	1881(1881)
Место рождения	Киев, Российская империя
Дата смерти	1937(1937)
Место смерти	Париж
Страна	Российская империя Российская империя
Профессии	оперная певица
Певческий голос	драматическое сопрано
Псевдонимы	Ермоленко; Ермоленко-Южина
Награды	Заслуженная артистка Республики (1920)

Наталия Степановна Ермоленко-Южина (урождённая Плуговская; сценический псевдоним Ермоленко; по мужу Южина; 1881, Киев — 1937, Париж) — оперная певица (драматическое сопрано).

Заслуженная артистка Республики (1920). Жена певца Д. Х. Южина, настоящая фамилия которого Писитько; выйдя замуж, певица добавила к своему псевдониму псевдоним мужа.

В ЛГТМ хранится портрет певицы в роли Тамары («Демон» А. Рубинштейна) художника П. Бакланова (1906).

Биография

Пению начала обучаться в Киеве у М. Зотовой в 1897—1901 гг., затем в Петербурге, после чего продолжила обучение в Париже у П. Видаля и в Италии.

Вернувшись в Россию, начала артистическую деятельность, в 1900 дебютировала на оперной сцене в петербургской частной антрепризе А. А. Церетели.

1901—1904 или 1906 — солистка петербургского Мариинского театра.

1910—1913 — солистка петербургского Мариинского театра.

1913 — солистка московского Большого театра.

1915 — начало 1920-х гг. — солистка петербургского Мариинского театра.

1904 или 1906 — 1908 — солистка московского Большого театра

1908—1910 — московской Оперы С. Зимина.

1916, 1919 — солистка московского Большого театра.

Помимо работы в стационарных оперных театрах, певица постоянно концертировала на разных сценах и гастролировала по городам России и за её пределами: в Одессе (1904), Тифлисе, Баку, Казани (1905), Ростове-на-Дону (1906), Милане (театр Ла Скала, 1906 и 1907; вместе с мужем Д. Х. Южиным), Южной Америке (1907), Париже (театр Гранд-Опера, 1907 и 1912); в 1908 году она участвовала в самом первом «Русском сезоне» в антрепризе С. Дягилева и за исполнение партии Марины Мнишек в опере «Борис Годунов» М. Мусоргского была представлена к ордену Почетного легиона, Брюсселе (июнь 1910).

Была активным членом московского товарищества «Кобзарь» (начало 1900-х гг.), концертировала (в том числе часто вместе со своим мужем) с исполнением произведений Н. Лысенко, В. Подгорецкого, Я. Степового и украинских народных песен. Вместе с И. Алчевским организовывала в Петербурге вечера украинского романса и песни.

С 1917 года постоянно выступала в лондонском Ковент-Гарден, одновременно гастролировала в Италии, Германии (1921—1922), Франции (1923), Америке (1923), Испании (1922) и России, где после революции в 1918—1919 давала концерты для красноармейцев.

Пела п/у А. К. Глазунова, В. А. Дранишникова, А. Коутса, Э. А. Купера, Ф. Мотля, Э. Ф. Направника, А. Никиша, А. М. Пазовского, Д. И. Похитонова, С. В. Рахманинова, В. И. Сука, А. Тосканини, Р. Штрауса.

Записывалась на грампластинки (всего записала около 60 произведений) в Петербурге («В. И. Ребиков» — 1903; «Пате» (Pathé) — 1903; «Граммофон» — 1911), Москве («Пате» (Pathé) — 1904, 1908; «Граммофон» — 1908—1810, 1912); часть архивных записей (свыше 17 дисков) — в ГЦММК им. М.И. Глинки.

28 декабря 1923 скончался её муж певец Давид Христофорович Южин. В 1924 году Н. Ермоленко-Южина эмигрировала Париж, где жила до конца жизни, эпизодически выступая в «Гранд-Опера», в антрепризе Церетели и др. и в концертах.

Музыкальная энциклопедия о Н.Ермоленко-Южиной: «Ермоленко-Южина обладала исключительным по силе и широте диапазона драматическим сопрано (часто пела меццо-сопрановые партии), великолепной вокальной школой, что позволяло ей исполнять разнообразные по характеру партии. Большим признанием пользовалась как исполнительница вагнеровского репертуара».

Пружанский А. М. так характеризовал творчество певицы:

Обладала выдающимся по силе и красоте тембра голосом широкого диапазона (пела также меццо-сопрановые партии — Кармен — одноимённая опера Ж. Бизе, Марина Мнишек — „Борис Годунов“ М. Мусоргского и др.), имела яркую сценическую внешность, исполнение отличалось высокой культурой, однако созданным ею образам недоставало художественной выразительности.

Оперный репертуар певицы насчитывал свыше 30 партий:

• 1903 — «Гибель богов» Р. Вагнера — Гутруна
• 1905 — «Пан воевода» Н. Римского-Корсакова — Ядвига Запольская
• 1907 — «Нерон» А. Рубинштейна — Поппея Сабина
• 6(19) мая 1908 — «Борис Годунов» М. Мусоргского, п/у Ф. М. Блуменфельда — Марина Мнишек (Париж, Гранд-Опера — Paris, Grand Opéra; за это исполнение была представлена к ордену Почетного легиона).
• 1913 — «Электра» Р. Штрауса — Электра
• 1919 — «Тангейзер» Р. Вагнера, вторая (парижская) редакция автора — Венера
• «Князь Игорь» А. Бородина — Ярославна
• «Хованщина» М. Мусоргского — Марфа
• «Юдифь» А. Серова — Юдифь
• «Евгений Онегин» П. Чайковского — Татьяна
• «Норма» В. Беллини — Норма
• «Травиата» Дж. Верди — Виолетта
• «Аида» Дж. Верди — Аида
• «Джоконда» А. Понкьелли — Джоконда
• "Кармен"Ж. Бизе — Кармен
• «Вольный стрелок» К. М. Вебера — Агата
• «Лоэнгрин» Р. Вагнера — Эльза
• «Зигфрид» Р. Вагнера — Брунгильда
• «Гибель богов» Р. Вагнера — Брунгильда
• «Валькирия» Р. Вагнера — Зиглинда
• «Руслан и Людмила» М. Глинки — Горислава
• «Русалка» А. Даргомыжского — Наташа (в 1931 году в эмиграции в антрепризе А. Церетели пела в партнерстве с Шаляпиным)
• «Пиковая дама» П. Чайковского — Лиза
• «Мазепа» П. Чайковского — Мария
• «Царская невеста» Н. Римского-Корсакова — Марфа
• «Боярыня Вера Шелога» Н. Римского-Корсакова — Вера Шелога
• «Снегурочка» Н. Римского-Корсакова — Купава
• «Демон» А. Рубинштейна — Тамара
• «Дубровский» Э. Направника — Маша
• «Сарацин» Ц. Кюи — Беранжера
• «Свадьба Фигаро» В. А. Моцарта — Графиня Розина
• «Фауст» Ш. Гуно — Маргарита
• "Гугеноты"Дж. Мейербера — Валентина
• «Мефистофель» А. Бойто — Елена и Маргарита
• «Тоска» Дж. Пуччини — Флория Тоска
• «Валькирия» Р. Вагнера — Вальтраута и Брунгильда

Партнёры: Е. Г. Азерская, И. А. Алчевский, Г. А. Бакланов, А. П. Боначич, И. В. Грызунов, А. И. Добровольская, С. И. Друзякина, И. В. Ершов, А. В. Нежданова, В. Р. Петров, Л. В. Собинов, В. С. Тютюнник, Ф. И. Шаляпин, В. П. Шкафер, Д. Х. Южин.

Отрывок, характеризующий Ермоленко-Южина, Наталия Степановна

Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.