Южноаравийское письмо
Южноаравийское письмо | |
Тип письма: | |
---|---|
Языки: |
семитские южноаравийские диалекты, геэз |
Период: |
IX век до н.э. - VII век н.э. |
Направление письма: | |
Знаков: |
29 |
Происхождение: | |
Родственные: | |
См. также: Проект:Лингвистика |
Южноаравийское письмо (муснад — المُسند) — древняя письменность, от которой произошло современное эфиопское письмо.
Южноарабское письмо отделилось от протоханаанейского алфавита не позднее IX века до н. э. Оно использовалось для записей на древних южноаравийских языках в Сабейском царстве, Катабане, Хадрамауте, Маине и Химьяре, а также ранних форм геэза в доаксумских княжествах.
Одни из первых надписей на этом алфавите, датирующиеся 9 веком до н. э., были сделаны в провинции Аккеле Гузай в Эритрее. Надписи, найденные в Вавилоне и в Йемене, датируются 8 веком до н. э.
Южноаравийское письмо окончательно сложилось к 500 году до н. э. и использовалось (включая старо-североарабские надписи на одном из его вариантов) вплоть до VII века н. э., когда было замещено арабским алфавитом. В Эфиопии из него произошел алфавит геэз, который, с добавленными в последующие столетия дополнительными символами, используется для записи амхарского языка, тигринья и тигре, а также других языков — семитских, кушитских и нило-сахарских.
Курсивный шрифт «забур» («южноаравийский минускул») использовался древними йеменцами для ведения ежедневных записей на деревянных дощечках. Монументальные надписи, подобные приведенным на иллюстрациях, высекались шрифтом «муснад».
Знаки
В южноаравийском письме 29 знаков, часть из которых имеет соответствия в других алфавитах, в частности, угаритском и финикийском:
Эпиграфический южноаравийский алфавит | ||||||||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Знак Транскрипция IPA |
h [h] |
l [l] |
ḥ [ħ] |
m [m] |
q [q] |
w [w] |
s² [ɬ] |
r [r] |
b [b] |
t [t] |
s1 [s] |
k [k] |
n [n] |
ḫ [x] |
s³ [s̪] |
f [f] |
ʾ [ʔ] |
ʿ [ʕ] |
ḍ [ɬʼ] |
g [g] |
d [d] |
ġ [ɣ] |
ṭ [tʼ] |
z [z] |
ḏ [ð] |
y [j] |
ṯ [θ] |
ṣ [tˢʼ] |
ẓ [θʼ] | |||
Другие варианты транскрипции | ś,š | š,s | s,ś |
По форме букв | ||||||||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Знак Транскрипция IPA |
r [r] |
ʿ [ʕ] |
w [w] |
q [q] |
y [j] |
ṯ [θ] |
ṣ [tˢʼ] |
ẓ [θʼ] |
h [h] |
ḥ [ħ] |
ḫ [x] |
ʾ [ʔ] |
s1 [s] |
k [k] |
ġ [ɣ] |
b [b] |
n [n] |
g [g] |
l [l] |
m [m] |
s² [ɬ] |
s³ [s̪] |
t [t] |
f [f] |
z [z] |
d [d] |
ḏ [ð] |
ḍ [ɬʼ] |
ṭ [tʼ] | |||
Округлые | Y | Π | Вертикальные | Диагональные | Квадратные |
Юникод
[www.unicode.org/charts/PDF/U10A60.pdf Южноаравийское письмо в Юникоде] | ||||||||||||||||
0 | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | A | B | C | D | E | F | |
U+10A6x | 𐩠 | 𐩡 | 𐩢 | 𐩣 | 𐩤 | 𐩥 | 𐩦 | 𐩧 | 𐩨 | 𐩩 | 𐩪 | 𐩫 | 𐩬 | 𐩭 | 𐩮 | 𐩯 |
U+10A7x | 𐩰 | 𐩱 | 𐩲 | 𐩳 | 𐩴 | 𐩵 | 𐩶 | 𐩷 | 𐩸 | 𐩹 | 𐩺 | 𐩻 | 𐩼 | 𐩽 | 𐩾 | 𐩿 |
Примеры
Напишите отзыв о статье "Южноаравийское письмо"
Ссылки
- [www.ancientscripts.com/s_arabian.html Южноаравийская письменность на сайте Ancient scripts]
- [www.mnh.si.edu/epigraphy/e_pre-islamic/musnad-al-janubi.htm Краткая информация о письменности]
- [www.omniglot.com/writing/southarabian.htm Южноаравийское письмо на сайте Omniglot]
- www.academia.edu/17313734/Al-Jallad._2015._A_Thamudic_B_Abecedary_in_the_South_Semitic_Letter_Order_w._A._al-Manaser
Отрывок, характеризующий Южноаравийское письмо
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.