Мозамбикско-южноафриканские отношения

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мозамбикско-южноафриканские отношения

ЮАР

Мозамбик

Мозамбикско-южноафриканские отношения — двусторонние отношения между Мозамбиком и Южно-Африканской Республикой. Дипломатические отношения между Португальской Восточной Африкой и Южно-Африканским Союзом были установлены в 1928 году. Протяжённость государственной границы между странами составляет 496 км[1].





Сравнительная характеристика

Мозамбик ЮАР
Население 24,692,144 54,956,900
Территория 801,590 км² 1,221,037 км²
Плотность населения 28.7 чел./км² 42.4 чел./км²
Столица Мапуту Претория
Крупнейший город Мапуту Йоханнесбург
Правительство президентская республика парламентская республика
Язык португальский английский
Основная религия христианство христианство
ВВП 36.925 млрд долларов США (1,327 $ на душу населения) 742.461 млрд долларов США (13,321 $ на душу населения)
ИРЧП 0.416 0.666

История

В 1994 году закончилась эпоха апартеида в Южной Африке, что послужило толчком для укрепления отношений между странами в сфере экономического сотрудничества и инвестиций. Это сотрудничество привело к реализации многих экономических проектов: 20 июля 1994 года было подписано Соглашение по созданию совместной постоянной комиссии по сотрудничеству, а в 1997 году был создан двусторонний экономический форум. Правительство ЮАР считает партнёрство с Мозамбиком стратегически важным, регулярно проходят двусторонние встречи на уровне глав государств. Многие граждане Мозамбика работают в шахтах Южно-Африканской Республики, заработанные денежные средства являются ценным валютным поступлением для экономики Мозамбика.

Напишите отзыв о статье "Мозамбикско-южноафриканские отношения"

Примечания

  1. [www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/mz.html The World Factbook]

Ссылки

  • [www.dfa.gov.za/foreign/bilateral/mozambique.html Двусторонние отношения на сайте МИД ЮАР]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Мозамбикско-южноафриканские отношения

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!