Южнокушитские языки

Южнокушитская
Таксон:	группа
Ареал:	Танзания, Кения
Число носителей:	около 550 тыс. чел.
Классификация
Категория:	Языки Африки
Афразийская макросемья Кушитская семья
Состав
западная группа, языки аса и квадза
Коды языковой группы
ISO 639-2:	—
ISO 639-5:	—
См. также: Проект:Лингвистика

Южнокуши́тские языки́ — южная группа языков кушитской семьи. Распространены на севере и северо-востоке Танзании, а также на востоке Кении. Численность носителей — около 550 тыс. чел. По данным ЮНЕСКО два южнокушитских языка являются вымершими (аса и квадза), язык дахало отнесён к исчезающим, язык бурунге — к уязвимым. Языки бесписьменные.

Состав ветви и ареал

В состав южнокушитской ветви включаются следующие языки:

• Ираквская группа:
  • иракв (ираку, мбулу; Iraqw) — 462 тыс. говорящих, самый крупный по числу носителей среди южнокушитских языков; народ обычно называется ираку;
  • горова (гороа, фиоме; Gorowa) — 50 тыс. чел.
  • алагва (алагве, алава, алагуа, васи; Alagwa) — 30 тыс. чел.
  • бурунге (мбулунге; Burunge) — около 13 тыс. чел.
• Асах (аса, аса-араманик; Aasax, Asa) — по данным на 1999 год оставалось около 350 человек, знающих этот язык
• Квадза (нгомвиа; Kwadza) — вымерший.

В Танзании языки южнокушитской группы образуют островные ареалы среди ареалов языков банту и нилотских языков. Самый крупный остров размещён между озёрами Эяси и Маньяра и к югу от них на юго-западе области Аруша, на западе области Маньяра и на севере области Додома. Он включает ареал языков иракв, горова и алагва. К югу от основного южнокушитского ареала размещён небольшой островной ареал языка бурунге (в окружении языков банту, а также койсанского языка сандаве и нилотского языка масаи, область Додома). К востоку от основного ареала в степи Масаи живут носители практически исчезнувшего языка аса. Ареал вымершего языка квадза находился в области Маньяра.

Ситуация с языком дахало (санье, Dahalo, Sanye) остаётся неясной. После тщательного анализа имеющегося материала Rowe (2000) приходит к выводу, что дахало не похож на южнокушитские и в то же время не особо близок и к восточнокушитским. Похожая ситуация наблюдается по данным лексикостатистики: дахало оказывается одинаково близок как южно-, так и к восточнокушитским языкам (ок. 15–16% совпадений) и, по мнению Блажека, образует отдельную ветвь в составе кушитских языков (Blažek 1997). Носители языка дахало, в котором используются очень редко встречающиеся щёлкающие звуки, населяют районы рядом с устьем реки Тана в Прибрежной провинции Кении. Число говорящих на дахало не более 400 человек.

Язык ма’а (мбугу) является фактически смешанным языком, в котором сочетается южнокушитская лексика с бантусской морфологией и восточнокушитским влиянием.

Внешняя классификация

Родство языков иракв-бурунге с кушитскими было предложено ещё Майнхофом (1906). Дж. Гринберг (1955:51) включил в их в состав кушитских в качестве отдельной ветви, хотя их точное положение там до сих пор остаётся не вполне ясным. Более подробно родство с остальными кушитскими было разработано в работе Х. Флеминга (1969).

Если Гринберг считал их отдельной ветвью, то Р. Хецрон (1980:70 ff) и К. Эрет (1995:490) предположили, что южнокушитские являются частью равнинной группы (Lowland East Cushitic) восточнокушитской ветви.

Морфологические связи восточно- и южнокушитских подробно рассматриваются в Kießling (2002), а лексические — в Kießling & Mous (2003:36–40). Общий вывод этих авторов сводится к тому, что пока мы не сможем с уверенностью сказать, являются ли эти связи доказательством более тесного родства восточно- и южнокушитских или следствием тесных контактов в прошлом южнокушитских и некоторых групп восточнокушитских (в частности, оромо). В первом случае существенное лексическое своеобразие южнокушитских может объясняться тем, что восточнокушитский предок южнокушитских вступил в тесные контакты с носителями койсанских (возможно родственных хадза и/или сандаве) и в нём произошла частичная релексификация. Одним из возможных аргументом в пользу этого рассматривается высокая частота абруптивных аффрикат /tsʼ/ и /tɬʼ/, встречающихся чаще чем такие «простые» согласные как /p, f, w, ɬ, x/. Kießling & Mous (2003) предполагают, что эти абруптивы могут быть рефлексами щёлкающих согласных из койсанских [39].

Внутренняя классификация

Гринберг рассматривал в качестве южнокушитских следующие языки: Burungi (Mbulungu), Goroa (Fiome), Alawa (Uwassi), Iraqw, Mbugu, Sanye [Greenberg 1966:49]. Позднее к ним были добавлены аса и квадза [Fleming 1969].

Внутренняя классификация была одновременно предложена Эретом (1968) и Флемингом (1969), различия между которыми заключались лишь в названиях (под)групп (первым в скобках даётся названия Эрета, после запятой — варианты Флеминга):

Южнокушитская ветвь:

• (a) Рифтская группа (Rift, Asa-Burunge)
  • (a.1) западнорифтская подгруппа (West Rift, Iraqw-Burunge): языки иракв, горова, алагва, бурунге
  • (a.2) восточнорифтская подгруппа (East Rift, Asa-Ngomvia): аса, квадза (нгомвиа)
• (b) Мбугуанская группа (Mbuguan, Ma'a/Mbugu): ма’а
• (c) Дахалоанская группа (Dahaloan, Sanye/Dahalo): дахало

В целом эту же схему повторяет Р. Бленч (2006; лишь отнеся языки дахало и маа к неклассифицированным в составе кушитских, в результате чего термин "рифтские" становится синонимичным термину "южнокушитские"); А. Долгопольский (1973:11–12; также без дахало и маа, предложил русские названия для западной (ираквские) и восточной (араманикские) подгрупп). Ветошкина (1990; 2010) повторяет классификацию Долгопольского, хотя упоминает о возможном включении языка санье (дахало). В Этнологе (2005; 2009; 2013) и работе Бурлак–Старостина (2005 ) агностически повторяется вариант Гринберга без разбиения на группы и с включением языка дахало (санье).

Позднее Эрет (1980:132) предложил более подробную классификацию западнорифтских языков:

• (a.1) западнорифтская подгруппа (West Rift)
  • (i) языки иракв, горова
  • (ii) алагва-бурунге (Alagwa-Burunge): языки алагва, бурунге

Kießling & Mous (2003) также исключают языки дахало и маа из состава собственно южнокушитских языков. Они предлагают следующую классификацию:

• западнорифтская группа (West-Rift)
  • северная западнорифтская подгруппа (Northern West-Rift)
    • ираквоидные языки (Iraqwoid): иракв, горова
    • алагвоидные языки: алагва
  • южная западнорифтская подгруппа (Southern West-Rift)
  • язык бурунге
•  ? восточнорифтская подгруппа (East-Rift): языки квадза (нгомвиа) и аасах

Помимо исключения дахало и маа основным отличием от классификации Эрета являются пересмотр места языка алагва. Kießling & Mous считают, что этот язык пережил тесные контакты с языком бурунге, результатом чего явилась заметная лексическая и частично грамматическая "бурунгизация" алагва, что приводило более ранним исследователей к объединению этих двух языков в одну группу. Однако морфологические инновации однозначно указывают на его большую близость к ираквоидным языкам. Восточнорифтские языки Kießling & Mous считают слишком малоизученными, чтобы уверенно говорить об их месте в классификации.

Вариант Kießling & Mous (2003) в целом принят в проекте Glottolog , где восточнорифтские языки названы просто «Unclassified South Cushitic».

По данным лексикостатистики (Blažek 1997; 2009 совместно с С.А. Старостиным) классификация южнокушитских выглядит следующим образом:

Южнокушитская (средний процент совпадений 31,3)

• квадза
• аса-иракв (36,6%)
  • аса
  • макро-иракв (72,2%)
    • иракв (очевидно с близким горова)
    • алагва-бурунге (89 %)

Изучение

Среди южнокушитских языков наиболее изученным является язык иракв. Одним из первых опубликовал работы по языку иракв лингвист У. Уайтли.

Примечания

Источники

Литература

1. Whiteley W. Studies in Iraqw. An introduction. — Kampala, 1953.
2. Whiteley W. A short description of item categories in Iraqw. — Kampala, 1958.
3. Elderkin D. Southern Cushitic // The Non-Semitic languages of Ethiopia. — East Lansing, 1976.

Отрывок, характеризующий Южнокушитские языки

– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.