Южно-Стаффордширский полк

Южно-Стаффордширский полк
Кокарда с головного убора военнослужащих полка
Годы существования	1881 — 1959
Страна	Великобритания Великобритания
Подчинение	Британская армия
Входит в	Мерсийская бригада
Тип	линейная пехота
Численность	два регулярных батальона, два батальона резерва/милиции, от двух до трёх территориальных или добровольческих батальонов
Дислокация	Уиттингтонские казармы, Личфилд
Прозвище	Насос и черепаха (англ. The Pump and Tortoise), Стаффордширские узлы (англ. The Staffordshire Knots)
Цвета	зелёный, красный, золотой
Марш	Come, Lasses and Lads
Талисман	Стаффордширский бультерьер
Участие в	Восстание махдистов Осада Хартума Вторая англо-бурская война Первая мировая война Западный фронт Первой мировой войны Война за независимость Ирландии Вторая мировая война Западный фронт Второй мировой войны Арнемская операция Средиземноморский театр военных действий Второй мировой войны Сицилийская операция Итальянская кампания Североафриканская кампания Бирманская кампания

Южно-Стаффордширский полк (англ. South Staffordshire Regiment) — полк линейной пехоты Британской армии, существовавший на протяжении 68 лет. Полк был создан в 1881 году после реформ Хью Чайлдерса путём объединения 38-го (1-го Стаффордширского) и 80-го (Стаффордширского добровольческого) пехотных полков. Полк участвовал в англо-бурской и обеих мировых войнах, а также ряде локальных конфликтов.

Сокращённый до батальона после Второй мировой войны, Южно-Стаффордширский полк в 1959 году объединён с Северно-Стаффордширским полком принца Уэльского в новый Стаффордширский полк, который в 2007 году, в свою очередь, объединился с Чеширским полком и полком вустерширских и шервудских лесничих в Мерсийский полк, унаследовавший традиции Южно-Стаффордширского полка.

Формирование и предшественники

Полк образован в ходе реформ Хью Чайлдерса путём объединения 38-го и 80-го пехотных полков, которые преобразовались в 1-й и 2-й батальоны полка. В состав полка вошли также подразделения милиции и стрелков-добровольцев юга графства Стаффордшир. Были образованы следующие батальоны:

• 1-й батальон: бывший 38-й (1-го Стаффордширский) пехотный полк, образован в 1705 году в Личфилде как полк полковника Люка Лиллингстоуна, номер получил в 1751 году, почётное название «1-го Стаффордширский» — в 1782 году.
• 2-й батальон: бывший 80-й (Стаффордширский добровольческий) пехотный полк, образован в 1793 году по распоряжению лорда Уильяма Генри Пэйджета из членов Стаффордширской милиции.
• 3-й батальон милиции: бывший 1-й батальон личной Его Величества 1-й Стаффордширской милиции
• 4-й батальон милиции: бывший 2-й батальон личной Его Величества 1-й Стаффордширской милиции
• 1-й добровольческий батальон: 1-й Стаффордширский стрелковый добровольческий корпус
• 2-й добровольческий батальон: 3-й Стаффордширский стрелковый добровольческий корпус
• 3-й добровольческий батальон: 4-й Стаффордширский стрелковый добровольческий корпус

Резервные батальоны полка были созданы в 1908 году по Акту 1907 года о Территориальных и резервных силах: два батальона милиции стали 3-м и 4-м батальонами Особого резерва. Три добровольческих батальона были включены в Территориальные силы: 1-й батальон и 1-я Северно-Мидлендская полевая роты королевских инженеров; 5-й батальон как дополнение ко 2-му батальону и 3-й батальон вместе с 6-м батальоном территориальных сил.

1881—1914

1-й батальон отправился в Египет в 1882 году в составе британского корпуса. При высадке в Александрии батальон пронёс полковое знамя через весь город, что было последний раз в военной истории Великобритании. В 1885 году батальон прошёл вдоль реки Нил к Судану, предприняв неудачную попытку осады Хартума. Батальон также разбил наголову арабские войска в битве при Кирбекане: именно тогда последний раз Южно-Стаффордширский полк сражался, будучи в традиционной красной униформе.

1-й батальон долгое время нёс гарнизонную службу в Гибралтаре, Египте, Великобритании и Ирландии. После начала второй англо-бурской войны батальон был переброшен в Южную Африку, сражаясь в составе 8-й пехотной дивизии. Батальон провёл ряд небольших боёв с бурами, но нёс много небоевых потерь из-за эпидемий и плохого снабжения. В 1904 году 1-й батальон Южно-Стаффордширского полка вернулся в Великобританию, где оставался до 1911 года, пока не был призван в Гибралтар. Тогда же король Георг V пожаловал батальону новое знамя: церемония состоялась 31 января 1912. В 1913 году батальон вернулся в Южную Африку.

2-й батальон в 1881 году начал службу в Индии, перебравшись вскоре в ирландское местечко Трали: там батальону пришлось вести бои против ирландских военизированных националистических группировок. На остров Великобритания батальон прибыл спустя два года. С 1889 по 1891 годы нёс службу в землях Карраг, в 1893 году из Элдершота отплыл в Египет. До 1907 года служил в Южной Индии и Бирме, потом четыре года отслужил в южноафриканской Претории. В Великобританию вернулся в 1911 году.

Воинские почести

К 1914 году у Южно-Стаффордширского полка на знамени были изображены следующие надписи, символизирующие участие самого полка и его предшественников в кампаниях:

• Guadeloupe 1759 (с 1909 года)
• Martinique 1762 (с 1909 года)
• Rolica (с 1831 года у 38-го полка)
• Vimiera (с 1821 года у 38-го полка)
• Corunna (с 1831 года у 38-го полка)
• Busaco (с 1831 года у 38-го полка)
• Badajos (с 1831 года у 38-го полка)
• Salamanca (с 1817 года у 38-го полка)
• Vittoria (с 1831 года у 38-го полка)
• St Sebastian (с 1817 года у 38-го полка)
• Nive (с 1831 года у 38-го полка)
• Peninsula (с 1815 года у 38-го полка)
• Ava (с 1826 года у 38-го полка)
• Moodkee (с 1847 года у 80-го полка)
• Ferozeshah (с 1847 года у 80-го полка)
• Sobraon (с 1849 года у 80-го полка)
• Pegu (с 1853 года у 80-го полка)
• Alma (с 1855 года у 38-го полка)
• Inkerman (с 1855 года у 38-го полка)
• Sevastopol (с 1855 года у 38-го полка)
• Lucknow (с 1863 года у 38-го полка)
• Central India (с 1863 года у 80-го полка)
• South Africa 1878-79 (с 1882 года)
• Egypt 1882
• Kirbekan
• Nile 1884–85
• South Africa 1900–02

1914—1918

Полк во время Первой мировой войны был расширен до 18 батальонов, которые сражались на Западном фронте, в Италии, Турции и Египте. 10 почестей были присуждены полку и изображены на его знамени:

• Mons
• Marne, 1914
• Aisne, 1914, '18
• Ypres, 1914, '17
• Loos
• Somme, 1916, '18
• Cambrai, 1917, '18
• St Quentin Canal
• Vittorio Veneto
• Suvla

2/5-й и 2/6-й батальоны Территориальных сил, части 176-й (2/1-й Стаффордширской) бригады 59-й (2-й Северо-Мидлендской) дивизии, участвовали в подавлении Пасхального восстания: солдаты Южно-Стаффордширского полка причастны к массовому расстрелу граждан в районе Норт-Кинг-Стрит.

1918—1939

С 1919 года 1-й батальон нёс службу в гарнизонах британских колоний: Сингапура, Бирмы, Индии и Судана. В 1929 году он вернулся на родину и оставался на территории Великобритании до 1938 года, пока не был переброшен в Палестину. 2-й батальон прибыл в ирландский Корк в 1919 году и участвовал в войне за независимость Ирландии. В Великобританию он вернулся в 1923 году, где оставался на протяжении 5 лет. После службы на Мальте, в Палестине и Египте батальон в 1932 году был отправлен в Индию. 3-й и 4-й батальоны Особого резерва с 1921 года де-факто не существовали, но приказ об их расформировании поступил только в 1953 году. После преобразования Территориальных сил в Территориальную армию преобразованию подверглись 5-й и 6-й батальоны. В 1939 году в преддверии войны численность Территориальной армии удвоилась, и были сформированы 2/6-й и 7-й батальоны.

В 1935 году Южно-Стаффордширскому полку даровали отличительный знак тёмно-жёлтого цвета из материала «Браун Холланд». Тем самым были отмечены 57 лет службы 38-го пехотного полка с 1707 по 1764 годы в Вест-Индии: униформа полка была настолько грязной и изношенной, что её пришлось зашивать мешковиной. В 1936 году жёлтые облицовки появились и в униформе южных стаффордширцев, заменив традиционные белые, которые использовались в полках с 1881 года.

1939—1945

Полк расширился во время Второй мировой войны: помимо двух регулярных и четырёх территориальных, были созданы дополнительные батальоны. Батальоны Южно-Стаффордширского полка сражались в Северо-Западной Европе, в Италии, Северной Африке и Бирме.

Батальоны регулярных войск

Регулярные батальоны вынуждены были примерить на себя новые обязанности: во время участия чиндитов в Бирманской кампании 1-й батальон служил в 77-й индийской пехотной бригаде, и некоторые солдаты 1-го батальона были отобраны для службы в рядах чиндитов и участия в операции «Четверг», второй чиндитской вылазке. Во время этой экспедиции в боях против японцев пал лейтенант Джордж Альберт Кэйрнз, посмертно награждённый Крестом Виктории. Батальон после ряда боёв с японцами покинул Бирму и был переведён в Парашютный полк, став парашютным подразделением. На его основе был создан 16-й (Стаффордский) парашютный батальон, который нёс службу в 50-й индийской парашютной бригаде, 44-й индийской воздушно-десантной дивизии.

2-й батальон служил в составе 31-й отдельной пехотной бригады до 1941 года, пока не был преобразован также в воздушно-десантные войска и переведён в 1-й воздушно-десантную бригаду 1-й воздушно-десантной дивизии. В 1943 году 2-й батальон в составе бригады (она была сокращена до двух батальонов) участвовал в Сицилийской операции, во время операции «Лэдброук» понёс тяжёлые потери и из-за этого был отправлен в Англию для подготовки к высадке в Нормандии. Участвовал в операции «Маркет Гарден» и Арнемской операции, где чуть не был уничтожен: из 867 солдат в Британию вернулись только 139. До конца войны он больше не участвовал в боях, а после войны солдаты Южно-Стаффордширского полка стали носить нарукавную нашивку с планером в память о службе своих батальонов в воздушно-десантных войсках.

Батальоны Территориальной армии

5-й, 1/6-й, 2/6-й и 7-й территориальные батальоны Южно-Стаффордширского полка служили 59-й (Стаффордширской) дивизии, как и батальоны Северно-Стаффордширского полка. 7-й батальон входил в 176-ю (2/1-ю Стаффордширскую), а 5-й, 1/6-й и 2/6-й — в 177-ю (2/1-ю Линкольнскую и Лестерскую) бригаду. Дивизия участвовала в битве за Кан в конце июня 1944 года, где отличилась и получила личную благодарность от фельдмаршала Бернарда Монтгомери как одно из лучших подразделений 21-й армейской группы. Однако из-за недостатка пехотинцев в Британской армии дивизию расформировали в августе 1944 года, а её солдат разделили по разным дивизиям, которые остро нуждались в пехотинцах.

Прочие батальоны

Полк подготовил ещё шесть батальонов перед войной, которые несли службу преимущественно на территории Великобритании, занимались подготовкой батальонов для службы в колониях или преобразовывались в новые батальоны. Так, 14-й батальон был подчинён Королевскому полку артиллерии, а на его основе в конце 1942 года появился 103-й противотанковый полк Королевской артиллерии, расформированный в августе 1943 года. 12-й батальон был преобразован в 91-й лёгкий противовоздушный полк Королевской артиллерии и был переведён в 4-ю пехотную дивизию. 11-й батальон был включён в 209-ю пехотную бригаду в качестве учебного.

После войны полку были присвоены следующие почести, отражённые в виде названий кампаний на его знамени:

• Caen
• Noyers
• Falaise
• Arnhem 1944
• North-West Europe 1940, '44
• North Africa 1940
• Landing in Sicily
• Sicily, 1943
• Chindits 1944
• Burma, 1944

Кавалеры Креста Виктории

Майор Роберт Генри Кейн, служивший в роте B 2-го батальона полка из Королевских нортумберлендских фузилёров, был награждён Крестом Виктории за участие в Арнемской операции: с 17 по 25 сентября 1944 его рота, отрезанная от батальона, сдерживала натиск немецких танков, самоходных орудий и пехотинцев. Майор Кейн лично вёл своих солдат в атаку: к концу битвы он, согласно отчёту, лично уничтожил шести танков и самоходных орудий, деморализовав противника. За подобное достижение Кейн заплатил временной потерей слуха, хотя он сам отказывался от медицинской помощи. За способность к лидерству и личную инициативу он был награждён Крестом Виктории. Более того, Роберт Генри Кейн стал единственным кавалером Креста Виктории, выжившим во время Арнемской операции.

Ленс-сержант Баскифилд, Джон Дэниэл из 2-го батальона был награждён Крестом Виктории посмертно. 20 сентября 1944 он был офицером в расчёте 6-фунтового противотанкового орудия у Остербека. Когда батальон был атакован, Баскифилд был тяжело ранен в ногу, а почти весь расчёт был перебит. Баскифилд отказался от эвакуации и остался у орудия, чтобы поднять боевой дух выживших. Он продолжил отстреливаться даже под плотным огнём и отказался уходить. В итоге он, переползая к другому орудию, был убит выстрелом из танка. Тело Баскифилда так и не нашли, однако в Стоуке-на-Тренте в 1990-е годы был всё же установлен памятник ленс-сержанту.

Награждение Крестами Виктории обоих сделало 2-й батальон Южно-Стаффордширского полка единственным британским батальоном, двое военнослужащих которого были награждены Крестами Виктории за одну операцию Второй мировой войны.

1945—1959

После признания независимости Индии в 1947 году все пехотные полки Британской армии были сокращены в размерах до батальона. Так, 1-й и 2-й батальоны были объединены в Личфилде в 1948 году в 1-й батальон (38-й/80-й). Он прибыл в Гонконг через год, а через два года попал в Северную Ирландию. 22 мая 1952 в Лисбурне батальону пожаловали новое знамя. В том же году он прибыл в расположение британских оккупационных войск на Рейне в Западной Германии. В 1954 году батальон был дислоцирован у Суэцкого канала, а затем прибыл на Кипр, на границу между турецкой и греческой частями острова.

В 1955 году в Личфилде прошли торжества по случаю 250-летия полка. 1-й батальон через два года прибыл в Германию, где и заканчивал свою службу. В июле 1957 года после издания очередного закона Южно-Стаффордширский и Северно-Стаффордширский полки были объединены в Мерсийскую бригаду. Официально это состоялось 31 января 1959 в немецком Миндене: появился 1-й батальон Стаффордширского полка (принца Уэльского).

В 1947 году после реформы Территориальной армии 5-й батальон Южно-Стаффордширского полка расширился: на момент расформирования полка он существовал без изменений в названии. В 1967 году и его упразднили после создания Добровольческого резерва Территориальной армии: правопреемником батальона стала рота штаб-квартиры Мерсийских добровольцев.

Ссылки

• [www.1914-1918.net/sstaffs.htm The South Staffordshire Regiment 1914-18 (1914-18.net), accessed 10 September 2007]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Южно-Стаффордширский полк

Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.