Южный Буг

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Южный Буг

Южный Буг возле села Долгая Пристань (Николаевская область)
Характеристика
Длина

806 км

Бассейн

63 700 км²

Расход воды

160 м³/с

[tools.wmflabs.org/osm4wiki/cgi-bin/wiki/wiki-osm.pl?project=ru&article=Южный+Буг Водоток]
Исток

Подолье

— Местоположение

2 км к С-З от с. Холодец (Хмельницкая область)

— Высота

333,1 м

— Координаты

49°37′52″ с. ш. 26°25′43″ в. д. / 49.6313139° с. ш. 26.4288583° в. д. / 49.6313139; 26.4288583 (Южный Буг, исток) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=49.6313139&mlon=26.4288583&zoom=15 (O)] (Я)

Устье

Бугский лиман

— Высота

0 м

— Координаты

46°59′11″ с. ш. 31°58′46″ в. д. / 46.986639° с. ш. 31.979611° в. д. / 46.986639; 31.979611 (Южный Буг, устье) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.986639&mlon=31.979611&zoom=12 (O)] (Я)Координаты: 46°59′11″ с. ш. 31°58′46″ в. д. / 46.986639° с. ш. 31.979611° в. д. / 46.986639; 31.979611 (Южный Буг, устье) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.986639&mlon=31.979611&zoom=12 (O)] (Я)

Уклон реки

0,375 (0,4 ‰) м/км

Расположение
Водная система

Чёрное море


Страна

Украина Украина

— исток, — устье

К:Реки по алфавитуК:Водные объекты по алфавитуК:Реки до 1000 км в длинуК:Карточка реки: заполнить: РегионЮжный БугЮжный Буг

Ю́жный Буг (укр. Південний Буг) — река на юго-западе Украины; в пределах Хмельницкой (122 км), Винницкой (324 км), Кировоградской (70 км) и Одесской (40 км; по границе с Кировоградской), а также в Николаевской (250 км) областях. Длина — 806 (до лимана 792—806) км, площадь бассейна 63 700 км².

Относится к числу больших рек бассейна Чёрного моря; единственная крупная река Украины, полностью протекающая по её территории.[1]





Название

В. В. Лобода в своём словаре пишет, что река была известна у древних греков под названиями Гипанис, Ипанис, в летописях — Богъ, Бъоугъ; Точное значение неизвестно. Польский языковед Тадеуш Лер-Сплавинский название выводит из балто-славянского Bog («течение») или bougb («отклоняюсь, изгибаюсь»). Французский гидрограф Элизе Реклю связывает его со словом Бог. Ян Розвадовский и Макс Фасмер (Этимологический словарь) выводят гидроним от др.-в.-нем. Bach, bah («ручей»).
Ещё одна версия, имеющая право на существование, связана с именем вождя антов — Бож (Боз, Бус) (IV век; упоминается в «Слове о полку Игореве»).

Тюркские народы называли реку Ак-Су («Белая вода»), из-за белых бурунов клокочущей воды у многочисленных речных порогов.

Рельеф бассейна, гидрография

Южный Буг берёт начало в Подолье, в Волочисском районе (к востоку [В-С-В] от Волочиска) и 90 км западнее Хмельницкого из болот на Волыно-Подольской возвышенности [меж Волынской и Подольской возвышенностями, на восточных (С-В) пологих склонах узкой холмистой гряды (пасма) Толтры (Тернопольские, Подволочисские) — Медоборы — дна (рифов) и берегов сарматского моря[2]], оттуда течёт на восток через Винницу, вблизи которой меняет направление на юго-восточное и впадает в Бугский лиман, затем образуя вместе с Днепром (Днепровским лиманом)[3] Днепро-Бугский лиман (вблизи раскопок древнего города Ольвия), и далее в Чёрное море.

В верховье (до устья Иквы) течёт по открытой заболоченной местности в низких берегах (долина шириной 600—1200 м) и имеет характер равниной реки [средний уклон 0,37 м/км]. Ниже, в среднем течении — в глубокой долине, берега повышаются, долина суживается до 200—600 м; в местах, где на поверхность выходят кристаллические породы (граниты, гнейсы), долины Буга и его притоков узкие, с крутыми склонами, в русле реки имеются пороги (а также перекаты, быстрины) — «Бугские пороги» (Печерские) в районе села Печера и др., а также осередки-острова (с рукавами-воложками); средний уклон 0,46 м/км. На участках, где граниты залегают глубже (в коих кристаллические породы перекрыты толщей осадочных пород), течение спокойнее (на участке Гнивань-Тывров — 0,2 м/с, ниже Ладыжина 0,5 м/с), долины речек с широкими террасами. В среднем течении Буг течет меж Подольской и Приднепровской возвышенностями (Буго-Днестровским и Днепро-Бугским водоразделами), представляющими собой волнистую лёссовую равнину (абсолютные высоты 200—362 н.у.м.), и образует так называемый дол (широкую долину), подол [хотя, собственно Подолия (и Подольская возвышенность) располагается к западу, между бассейнами Южного Буга и Днестра; таким образом Южный Буг протекает через три исторические местности — Подолье, Брацлавщину {Винницкая лесостепная обл. — Подольское Побужье} и Побужье (в узком смысле; в широком смысле, Побужье — это весь бассейн Южного Буга)].

От Первомайска до села Александровки на протяжении свыше 70 км берега высокие (до 90 м), почти везде крутые, скалистые, русло узкое, порожистое.

Наибольшие пороги — Мигейские, Богдановские, Бугский Гард[4], возле с. Александровки, и др. [Основные пороги сосредоточены на участке от Винницы до Бугского (выше п. Александровки)] Средний уклон 0,92 м/км. Ниже Александровки в пределах Причерноморской низменности долина и русло речки расширяются. Возле Николаева ширина русла достигает 2 км, течение практически приостанавливается. Ниже гирла Ингула начинается лиман (воронкообразный, наподобие эстуария) — затопленный устьевой участок (речных долин), какие создают удивительную сеть водных плёсов.

Гидрология

Питание снеговое и дождевое (преобладает), а также за счёт подземного стока. Половодье с конца февраля до середины апреля — начала мая, межень с июня по февраль; паводки редки. Сток реки характеризуется значительной изменчивостью. Средний расход воды [в 132 км от устья] возле с. Александровка 92,1 м³/сек (наибольший — 5320 м³/сек, наименьший — 2,6 м³/сек). Доля весеннего стока составляет (от годового) — 61 %, летнего — 9 %, осеннего — 12 %, зимнего — 18 %. Сток реки, практически, мало зарегулирован. Южный Буг не имеет каскада водохранилищ, крупных ГЭС (как, например, Днепр). Замерзает почти регулярно в ноябре (декабре) — феврале, вскрывается к середине марта; ледовый режим не постоянный, зачастую зимой наблюдается повторное таянье и замерзание. В нижнем течении в тёплые зимы ледостав отсутствует. Минерализация воды в створе с. Александровка (в районе Южно-Украинской АЭС) составляет: весеннее половодье — 600 мг/дм³; летне-осенняя межень — 674 мг/дм³; зимняя межень — 701 мг/дм³.[5].

Судоходство

Судоходна на 156 км (от г. Вознесенск), на участке Гнивань — Сабаровская ГЭС — Винница — устье р. Згар (выше с. Лавровка) и на Ладыжинском вдхр. (более 45 км). В весенний период, когда уровни обеспечивают проход катеров на мелководных участках, лёгкие катера курсируют на участке протяжённостью св. 27 км от пгт Александровка до с. Прибужаны. Судоходство используется преимущественно для перевозки грузов. Среднённая продолжительность навигации — около 270 дней: с середины марта до декабря. Основные пристани: Винница, Ладыжин, Вознесенск, Новая Одесса, Матвеевка и Николаев (в нижнем течении); кроме того, крупными пристанями, включёнными в железнодорожно-водное сообщение, являются Александровка и Константиновка (ст. Баловное). Непрерывное судоходство по длине реки отсутствует в связи с наличием порогов в среднем и верхнем течении.
Южный Буг проходим для туристских байдарок и надувных судов. На реке развит водный туризм и по реке часто проводят сплавы и рафтинг.
В верхнем и среднем течениях Южного Буга и его притоков[6] раньше работало значительное количество малых ГЭС, часть из которых ныне бездействуют[7].

Речная система, притоки

Речная сеть в бассейне Южного Буга развита недостаточно. Средняя плотность составляет 0,14 км/км².

Южный Буг принимает более 70 притоков (15 мелких, без названия)[8]
Главные из которых: правые

Основные левые

Населенные пункты

Населённые пункты на Южном Буге:

Достопримечательности

На реке популярен туризм на байдарках и рыбалка[16] [в составе ихтиофауны Юж. Буга преобладают карп (Cyprinus carpio), Лещ (Abramis brama), плитка (Rutilus rutilus), краснопёрка, окунь, карась, а вблизи многочисленных плотин — подуст (Chondrostoma), марена (Barbus barbus), головень (Neogobius kessleri)].
На берегах также располагаются памятники архитектуры, истории и культуры, в том числе комплекс сооружений основанного Я. Потоцким доминиканского монастыря, костёл Успения (1561 года (?)) 1606—1638 гг.[17] в посёлке Летичев; развалины Черленковского замка XVI века около села Селище; монастырь доминиканцев 1742-1752 года, дворец Ярошинских XVIII века в посёлке Тывров; водяная трёхэтажная мельница (материал: камень и красный кирпич), датированная 1864 г. {Конецполь (?); Печера (?)}.

В Меджибоже — каменный замок-крепость с тремя башнями, самой внушительной из которой была пятигранная въездная; во внутренней части крепости сохранились церковь (1586) и две колонны часовни (XVII в.). Меджибож — место религиозного паломничества евреев-хасидов.

Умань (на р. Уманка, приток р. Ятрань, басс. Южного Буга) на Черкащине — Василианский [Базилианский] монастырь (1764—1784), торговые ряды (1780—1838), Николаевская церковь (1812 г.) и костёл Успения Богородицы (1826); дом отдыха на р. Паланка. Но самым выдающимся уманским наследием Потоцких является ансамбль ландшафтного парка «Софиевка» (1796; пл. 152 га), по праву считающегося наилучшим парком равнинной территории Украины и достойно соперничающим со знаменитыми старинными парками Европы: Бальби во Франции, Сан-Сусси в Потсдаме и Версалем близ Парижа. Характерной и оригинальной чертой заповедника-дендропарка «Софиевки» является большое количество разнообразных гидротехнических сооружений, стилистически объединённых с парково-архитектурными и художественными памятниками.

В с. Весёлые Боковеньки (Зелёный Гай) на Кировоградщине [у р. Боковенька, приток Ингульца, бассейн Днепра; в районе (Буго-Днепровского) водораздела и у р. Березовка, приток Ингула] — уникальный в своём роде дендрологический парк с игривым названием «Веселые Боковеньки» был заложен в 1893 Николаем Давыдовым (ныне 109 га; ранее, в СССР, пл. заповедника и базы для научно-исследовательской работы 543 га, в позднесоветское время — научно-экспериментальная база УкрНИИ лесного хоз-ва и агролесомелиорации УАСХН).

Часть долины Южного Буга и его притоков (Корабельная, Арбузинка, Мертвовод [в том числе имение В. П. Скаржинского], Бакшала и др.) — территории Арбузинского, Вознесенского, Доманевского и Первомайского районов (62,668 км²) — входят в региональный ландшафтный парк «Гранитно-Степное Побужье»[18] (Бужский Гард).

Акватория Днепровско-Бугского лимана расположена в пределах Черноморского биосферного заповедника (Херсонская обл. (863,88 км²), а также Волыжин Лес (2,03 км²) и два острова — Очаковский район, Николаевская обл.).

Единственный степной природный заповедник на территории Правобережной Украины организован в Еланецком, частично в Новоодесском, районах Николаевской области (16,757 км²; пл. тер. зоопарка — 0,7 км²) — Еланецкая Степь, в долине бассейна р. Громоклеи (приток р. Ингул).

Интересные факты

  • Существует фирменный поезд «Южный Буг» № 65/66 [скорый круглогодичного обращения] сообщением Николаев Пасс. — Москва (Киевский) — Николаев Пасс.

Фото

Напишите отзыв о статье "Южный Буг"

Примечания

  1. Кравчук П. А. Рекорды природы. — Любешов: Эрудит, 1993. ISBN 5-7707-2044-1
  2. По происхождению Толтры — это 170-километровый барьерный риф, состоящий из остатков организмов с известковым скелетом (мшанок, моллюсков, кораллов, водорослей); образовался здесь 15 млн лет тому назад в море сарматского века и яруса, и существовавшем у внешнего края Карпат на протяжении нескольких миллионов лет.
    В этой местности, своеобразном расточье (локальном водоразделе) — Авратынская возвышенность, — берут начало также реки Збруч (бассейн Днестра), Случь и Горынь с истоками-рукавами (притоки Припяти, бассейн Днепра).
  3. Место слияния Бугского и Днепровского лиманов — маяк Нижний Хабловский (на границе Николаевской и Херсонской обл.), 46°39′22″ с. ш. 31°59′03″ в. д. / 46.656250° с. ш. 31.9842667° в. д. / 46.656250; 31.9842667 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.656250&mlon=31.9842667&zoom=14 (O)] (Я)
  4. [ukrainian.su/dostoprimechatelnosti-nikolaevskoy-oblasti/urochische-gard.html Урочище Гард]
  5. Водные ресурсы и качество речных вод бассейна Южного Буга/ Под ред. В. К. Хильчевского — Киев: Ника-центр, 2009. — 184 с. (укр). ISBN 978-966-521-516-5
  6. К примеру, на одной из них — р. Горный Тикич, в селе Буки на Черкащине (ниже по течению) — в 1928-29 по плану ГОЭЛРО была сооружена одна из первых на Украине сельская (малая) ГЭС (560 кВт). Буки расположены в завораживающе красивом месте на берегах живописного каньона реки Горный Тикич (исток р. Тикич, приток Синюхи, бассейн Юж. Буга). Перед входом в каньон воды Горного Тикича, как бы оправдывая название реки, стремительно скатываются с огромной многометровой глыбы гранита, образуя шумный 2-метровый водопад-перекат Выр.
  7. В последние годы, правда, наметилась тенденция воссоздания старых и сооружения новых гидроэлектростанций.
    См. также Список гидроэлектростанций Украины.
  8. Ресурсы поверхностных вод СССР. Описание рек и озёр и расчёты основных характеристик их режима. — Т. 6. Украина и Молдавия. Вып. 1. Западная Украина и Молдавия (без бассейна р. Днестра). — Л., Гидрометеоиздат, 1978. — с. 129 (табл. 10).
  9. Ниже по течению от Александровки пристанями являются также: Прибужье, Раково, Новогригоровка, Новопристань, Дорошовка, Дмитровка, Белоусовка (и Белоусовский Карьер), Покровка, Михайловка, Андреевка, Ковалёвка, Терноватое, Малая Корениха, Козырка и др. (а также Парутино на лимане)
  10. См. БУВР Южного Буга  (укр.)
  11. [ukrainaincognita.com/ru/vodyanye-melnytsy/mygyya-vodyanaya-melnytsa-skarzhynskogo Мигия]: Водяная мельница Йосифа Скаржинского
  12. ГРЭС/гидроузел на Октябрьском водохранилище, созданном на безымянной (?) речушке [левый приток Юж. Буга] и соединённым с Ингулецким каналом, близ г. Жовтневое (бывш. райцентр, ныне в черте г. Николаев); спад (напор) 39,6/21,8 (≈ 18 м).
  13. [ukrainaincognita.com/ru/dvortsy-y-usadby/sutysky Дворцы и усадьбы: Сутиски]
  14. На закате царизма в Хмельнике появилась очередная архитектурная достопримечательность, выстроенная на территории бывшего замка — дворец графа Ксидо (1911—1915 гг., арх. И. Фомин). Наиболее эффектный вид на дворец открывался со стороны реки, откуда хорошо виден и главный фасад с прямоугольным выступом посередине и две цилиндрические башни, фланкирующие сооружение с обеих сторон. Этот вид сейчас практически утрачен из-за сильно разросшихся перед дворцом деревьев. Внутренняя (задняя) часть дворца выполнена достаточно традиционно и скорее напоминает обычный усадебный дом средней руки конца XIX века.
  15. См. 29 ост. от Хмельника до Хмельницкого  (укр.)
  16. Буг Южный // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  17. Костёл знаменит своей иконой летичевской Божьей Матери — покровительницы Волыни и Подолья; ныне находится в Люблине. В настоящее время сооружения монастыря добротно отремонтированы, построен большой келейный корпус и, возможно, очередное пришествие святого образа на летичевскую землю не за горами (2005)
  18. [ukrainian.su/dostoprimechatelnosti-nikolaevskoy-oblasti/regionalnyiy-landshaftnyiy-park-granitno-stepnoe-pobuzhe.html РЛП «Гранитно-степное Побужье»]

См. также

Топографические карты

Литература

  • Буг // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  • Воейков А. И. Буг Южный // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [dir.icm.edu.pl/pl/Slownik_geograficzny/Tom_I/284 Boh] (польск.) в Географическом словаре Царства Польского и других стран славянских, том I (Aa — Dereneczna) от 1880 года
  • Сапожников И. В.. Хозяйство и культура населения Южного Побужья в позднем палеолите и мезолите. — Одесса — СПб., 1995. — 199 с. — Соавт. Г. В. Сапожникова (1) и Г. Ф. Коробкова (2)
  • Медведев Д. Н. На берегах Южного Буга / Послесл. В. Н. Немятого. — Киев: Политиздат Украины, 1987. — 382 с., портр. (о ВОВ)
  • Даниленко В. Н. Археологические исследования в зонах строительства ГЭС на Южном Буге в 1959—1960 гг. // КСИА АН УССР. — Вып. 12. — Киев, 1962. — С. 23-27.
  • Андреев П. Н. Иллюстрированный путеводитель по Юго-Западной Железной дороге. — 1899.
  • Водные ресурсы и качество речных вод бассейна Южного Буга/ Под ред. В. К. Хильчевского — Киев: Ника-центр, 2009. — 184 с. ISBN 978-966-521-516-5  (укр.)
  • Ресурсы поверхностных вод СССР. Описание рек и озёр и расчёты основных характеристик их режима. — Т. 6. Украина и Молдавия. Вып. 1. Западная Украина и Молдавия (без бассейна р. Днестра). — Л., Гидрометеоиздат, 1978. — с. 8, 15 (табл. 4), 19-21, 25-26, 129—137.

Ссылки

  • [www.encyclopediaofukraine.com/picturedisplay.asp?pic_path=pic/B/O/Boh_River_Map.jpg Карта русла реки]  (англ.)
  • [ukrainaincognita.com/ru/yuzhnyi-bug/vdol-yuzhnogo-buga Вдоль Южного Буга // Україна Інкогніта]  (рус.)  (укр.) (Пешеходный туризм)

Отрывок, характеризующий Южный Буг

– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.