Гедройц, Юзеф Арнульф

Юзеф Арнульф Гедройц
Князь Юзеф Арнульф Гедройц
Религия:	христианство
Титул:	епископ
Дата рождения:	24 июля 1754(1754-07-24)
Место рождения:	Литва
Дата смерти:	17 июля 1838(1838-07-17) (83 года)
Место смерти:	Литва
Награды:

Князь Юзеф Арнульф Гедройц (1754—1838) — епископ жемайтский; публицист, просветитель и переводчик; член Российского библейского общества.

Биография

Юзеф Арнульф Гедройц родился 24 июля 1754 года в имении Коссаковщизне (лит. Kamaraučizna) близ Вильны в семье потомка древнего литовского княжеского рода ротмистра войск литовских князя Яна.

В 1771 году он поступил в Виленскую духовную семинарию и ещё во время пребывания там, при поддержке именитого дяди, получил звание каноника Инфлянтского.

В 1781 году Гедройц был посвящён в капелланы с назначением плебаном в Лажев и уехал в Рим для получения дальнейшего образования. Прожив там до 1785 года, путешествовал по Италии и Франции, год пробыл в Париже и через Голландию и Германию вернулся на родину.

После возвращения из-за границы он был назначен в 1786 году схоластиком жемайтским, в 1788 году — первым прелатом и архидиаконом жемайтским и в 1790 году — коадъютором своего дяди, епископа жемайтского князя Яна Стефана Гедройца, и епископом Ортозийским «in partibus infidelium». В этом же году он был награждён польским орденом Святого Станислава.

В 1795 году Юзеф Арнульф Гедройц ездил в Санкт-Петербург в качестве делегата от духовенства и обывателей княжества жемайтского и получил от Екатерины II бриллиантовый крест. В 1801 году, по смерти своего дяди, сделался епископом жемайтским. В 1829 году он был награждён орденом Святой Анны 1-й степени.

Будучи членом Российского библейского общества, он, вопреки традициям римской католической церкви, не желающей делать Священное Писание доступным для народа, он, при поддержке могилевского архиепископа Станислава Богуш-Сестренцевича перевел Новый Завет на литовский язык, посвятил свой перевод Александру І и напечатал за свой счёт. Перевод этот, не вполне соответствующий Вульгате, навлек на Гедройца порицание и выговор папы римского и был изъят из обращения.

Князь Юзеф Арнульф Гедройц умер 17 июля 1838 года в Ольсядах (лит. Alsėdžiai) и был погребен в Ворнях, в усыпальнице жемайтских епископов.

В конце XIX — начале XX века на страницах Русского биографического словаря под редакцией А. А. Половцова говорилось: «Кн. Г. принадлежит к числу замечательных литовских деятелей. Когда Литва перешла под власть России, он учил словом и примером, что духовная и умственная деятельность и народное просвещение на Литве должны исходить от образованных литвинов, и до самой смерти был занят изысканием средств к просвещению жемайтского народа: основывал приходские школы, уездные училища и гимназии…»

Литература

• Dunin-Borkowski, «Almanach błękitny», 30.
• «Wielka Encyklopedya powszechna illustrowana», t. XXIII, 990—991;

Отрывок, характеризующий Гедройц, Юзеф Арнульф

– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.