Вроньский, Юзеф

Юзеф (Иосиф) Вроньский
Józef Maria Hoene-Wroński
Дата рождения:	24 августа 1776(1776-08-24)
Место рождения:	Вольштын, Польша
Дата смерти:	9 августа 1853(1853-08-09) (76 лет)
Место смерти:	Париж, Франция
Научная сфера:	математика, философия
Известные ученики:	Лазар Оже

Ю́зеф Мари́я Вро́ньский (польск. Józef Maria Hoene-Wroński), настоящая фамилия — Хёне или Гёне (польск. Hoene) (24 августа 1776, Вольштын, Польша — 9 августа 1853, Париж, Франция), польский математик и философ-мистик.

Биография

Сын чешского архитектора Антония Хёне. Учился в Познани. После смерти матери поступил в артиллерийскую школу. В 1794 году Вроньский принимал в качестве офицера артиллерии участие в защите Варшавы от русских войск. В Мацеёвицкой битве он был взят в плен, но генерал Тормасов отпустил его, после чего Вроньский поступил офицером в русскую армию, где служил в штабе Суворова. В 1797 вышел в отставку и отправился в Германию, где изучил юридические науки. Затем отправился в Париж и Марсель, где поступил в польский легион, но вскоре снова отправился в Германию, чтобы изучать там историю философии и высшую математику. В 1811 году, возвратившись в Париж, сменил урождённую фамилию Хёне на Вроньский, под которой начал публиковать свои научные труды.

Философские воззрения

Особенностью его подхода являлось стремление включить в круг своих занятий так называемые универсальные идеи. Руководящей его идеей был мессианизм, как он сам её назвал и который, по учению Вроньского, должен вести человечество по пути к абсолютной правде и абсолютному добру. Он учил, что только теперь человеку кажется, будто абсолют для него недоступен, но придёт время, когда взгляд этот переменится. К осуществлению этого идеала в будущем призваны славяне; в особенности он возлагал большие надежды на Россию; свои взгляды на этот предмет он изложил в открытом письме, написанном в 1851 году в Меце и адресованном русскому императору. В религиозном отношении Вроньский был горячим приверженцем католицизма, хотя признавал, что все догматы, будучи только гипотезами, имеют временную силу и будут сменены абсолютными истинами.

Научные достижения

Математические работы Вроньского отмечены широтой охвата материала и общностью постановки задач. Лагранж был того мнения, что теории Вроньского могут произвести переворот в науке. Но болезненная гордость Вроньского, его склонность к мистицизму и, наконец, сложность обозначений, использованных в его сочинениях, привели к тому, что его труды остались незамеченными современниками. Уже после смерти Вроньского исследователи его трудов во второй половине XIX века обнаружили, что ему принадлежит авторство значительного числа методов и некоторых утверждений, которые к тому времени были заново открыты другими математиками. Несмотря на это, имя Вроньского присутствует в современных курсах математического анализа из-за введённого им впервые в 1812 году функционального определителя (так называемого вронскиана).

Сочинения

• «Introduction à la philosophie de mathématique» (1811)
• «Resolution générale des équations de tous les dégrés» (1812)
• «Philosophie de l’infini» (1814)
• «Canon des logarithmes» (1829; русский перевод, 1845)
• «Messianisme» (1831)
• «Instruction pour l’anneau arithm étique» (1833)
• «Metapolitique» (1840)
• «Prolégomènes de messianisme ou le destin de la France, de l’Allemagne et de la Russie» (1843)
• «Adresse aux nations Slaves» (1847)
• «Adresse aux nations civilisées» (1848)
• «Cents pages decisives» (1849)
• «Epitre à S. M. l’Empereur de Russie» (1851)
• «Philosophie absolue de l’histoire» (1852)

Литература

• Вроньский, Юзеф // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Вронский Гёне // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Вроньский, Юзеф

И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.