Оссолинский, Юзеф Кантий
| Юзеф Ян Кантий Оссолинский польск. Józef Jan Kanty Ossoliński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Юзеф Кантий Оссолинский</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1757 — 1775 | |||
| Предшественник: | Франтишек Салезий Потоцкий | ||
| Преемник: | Иероним Януш Сангушко | ||
| Рождение: | 1707 | ||
| Смерть: | 18 ноября 1780 Рыманув | ||
| Род: | Оссолинские | ||
| Отец: | Франтишек Максимилиан Оссолинский | ||
| Мать: | Катажина Миончинская | ||
| Супруга: | Тереза Стадницкая | ||
| Дети: | Юзеф Салезий, Максимилиан, Анна Тереза, Марианна | ||
| Награды: |
| ||
Юзеф Ян Кантий Оссолинский (1707 — 18 ноября 1780, Рыманув) — государственный деятель Речи Посполитой, польский магнат, хорунжий надворный коронный (с 1738 года), воевода волынский (1757—1775), староста сандомирский и хмельницкий.
Биография
Представитель польского магнатского рода Оссолинских герба «Топор». Старший сын подскарбия великого коронного, графа Франтишека Максимилиана Оссолинского (1676—1756) и Катажины Миончинской (ум. 1731).
В 1721 году Юзей Кантий Оссолинский учился в Краковской академии, в августе 1727 года находился в Париже, где был под присмотром кардинала Андре де Флёри. Его прибывание во Франции было связано с подготовкой к утверждения на польском престоле Станислава Лещинского. Вместе с французским полковником Бледовским в 1729 году прибыл во Вроцлав. В том же самом году при поддержке своего отца Франтишека был избран послом на гродненский сейм от Инфлянт.
Служил комендантом хоругви в пехотном полку артиллерии коронной под командованием Яна Клеменса Браницкого в чине капитана или майора в 1730 году. В 1756 году — ротмистр панцирной хоругви в полку Браницкого.
26 июня 1729 года получил во владение сандомирское и хелминское староства. 13 февраля 1730 года принес торжественную клятву в звании старосты сандомирского.
В 1732 и 1733 годах дважды был избран послом от Черниговского воеводства на сейм в Варшаве. После смерти Августа II Сильного Юзеф Кантий Оссолинский вместе с отцом поддержал кандидатуру Станислава Лещинского на польский королевский престол.
7 июня 1734 года руководил сеймиком Саноцкой земли, который принял решение об организации воеводской милиции. 14 марта 1735 года признал Августа III Веттина новым королём Речи Посполитой.
В 1738 году Юзеф Кантий Оссолинский посетил своего отца в Люневиле (Лотарингия), получив имущество в Варшаве и имения Гарбатка, Тахомин, мебель и дворцы, которые разделил вместе со своим братом Томашем.
С 1738 года Юзеф Кантий Оссолинский, будучи послом, принимал участие в работе парламента по военным вопросам, в том числе требовал вывода русского военного контингента, находившегося на территории Речи Посполитой с 1733 года, добился заявления о нейтралитете во время русско-турецкой войны. 17 декабря 1738 года был назначен хорунжим надворным коронным.
В октябре 1744 года участвовал в работе Гродненского сейма, где был оскорблен послом Юзефом Вильчевским, что он вместе с другими послами принял деньги от прусского правительства и добивался закрытия сейма. Посл этого инцидента потребовал извинения, угрожая сорвать работу сейма. В 1746 и 1750 годах дважды избирался послом на сеймы. В 1757 году при поддержке гетмана великого коронного Яна Клеменса Браницкого Юзеф Кантий Оссолинский был назначен воеводой волынским.
В 1757 году стал кавалером Ордена Белого орла. 7 мая 1764 года подписал манифест, в котором заявлял о незаконности конвокационного сейма, созванного в присутствии русских войск. В 1767 году присоединился к Радомской конфедерации.
После смерти Августа III воевода волынский Юзеф Кантий Оссолинский поддержал просаксонскую партию и выступал против избрания на польский престол Станислава Августа Понятовского, пользовавшегося поддержкой России. В противостоянии с пророссийской партией Фамилией" потерпел поражение, выступал вмешательства царского правительства во внутренние дела Речи Посполитой и безуспешно требовал вывода русских войск.
Во время Барской конфедерации (1768—1772) воеводы волынский Юзеф Кантий Оссолинский оказывал поддержку восставшим конфедератам деньгами и людьми. Когда Юзеф Оссолинский вернулся в своё имение, он был арестован русскими солдатами и заключен в темницу, где провёл несколько месяцев из-за своих антироссийских манифестов. Вскоре был освобожден и в течение нескольких лет пытался сотрудничать с пророссийской партией, но в 1775 году отказался от должности воеводы волынского и ушел из политической деятельности.
После поражения барской конфедератов и первого раздела Речи Посполитой Юзеф Кантий Оссолинский, несмотря на наличие замков в Дукле и Леско, поселился в Рымануве. В Тахомине возвёл небольшой деревянный дворец.
В 1780 году Юзеф Кантий Оссолинский построил в Рымануве костёл, в котором он и был похоронен.
Семья
В 1731 году женился на Терезе Стадницкой (ум. 6 мая 1776), владелице замка Леско. Дети:
- Юзеф Салезий Оссолинский (1734—1789), староста сандомирский, хмельницкий и соколовский, воевода подляшский
- Максимилиан Гиларий Оссолинский (1734—1791), полковник французской гвардии, староста сандомирский
- Анна Тереза Оссолинская (1746—1810), жена с 1760 года кравчего великого коронного Юзефа Потоцкого (1735—1802)
- Марианна Оссолинская (1731—1802), жена с 1769 года хорунжего великого коронного Юзефа Яна Вандалина Мнишека (1742—1797).
- Игнацы Оссолинский (1745—1750)
Напишите отзыв о статье "Оссолинский, Юзеф Кантий"
Ссылки
- [www.ossolinski.info Historia i genealogia rodziny Ossolińskich]
- [mariusz.eu.pn/genealogia/rody/ossolinscy02.html Родославная рода Оссолинских]
Отрывок, характеризующий Оссолинский, Юзеф Кантий
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
