Квятек, Юзеф

Юзеф Квятек
польск. Józef Kwiatek
Псевдонимы:	Тадеуш, Лысый, Альберт Мюллер
Дата рождения:	22 января 1874(1874-01-22)
Место рождения:	Плоцк
Дата смерти:	20 января 1910(1910-01-20) (35 лет)
Место смерти:	Краков
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Партия:	Польская социалистическая партия
Основные идеи:	социализм, независимость Польши
Род деятельности:	функционер ППС, журналист
Награды:

Юзеф Квятек (польск. Józef Kwiatek; 22 января 1874, Плоцк — 20 января 1910, Краков) — польский социалист еврейского происхождения. Активист Польской социалистической партии, известный партийный публицист. Участник вооружённой борьбы за независимость Польши и революционного движения 1905.

Студент-бунтарь

Родился в семье ассимилированных польских евреев. Учился на медицинском факультете Варшавского университета. В апреле 1894 был арестован за участие в нелегальной польской организации. Месяц отбыл в тюрьме, после освобождения вновь арестован на полгода. После освобождения в марте 1895 исключён из университета и поставлен под гласный надзор полиции.

В мае 1896 административно выслан на два года и отправлен на военную службу в дисциплинарный батальон. Служил в Херсоне и Туркестане. Досрочно комиссован по состоянию здоровья. Вернулся на родину в Плоцк.

В 1898 Юзеф Квятек поступил на юрфак Тартуского университета. Был активистом Польской социалистической партии (ППС), интенсивно занимался агитацией, в том числе в войсках. В 1899 исключён за участие в студенческих беспорядках, но вскоре восстановился. В 1902 окончил курс, но не был допущен к экзаменам.

Публицист и боевик

Юзеф Квятек был делегатом VI съезда ППС, состоял в Варшавском комитете, с августа 1904 — в Центральном исполнительном комитете партии, редактировал партийную газету Robotnik. Являлся одним из инициаторов создания в партии Еврейского комитета. Организовывал социалистические группы еврейской интеллигенции, издавал партийные материалы на идиш. Носил подпольные псевдонимы Тадеуш и Лысый.

Некоторое время Квятек жил в Берлине. Активно занимался политической публицистикой. Отстаивал идею польской независимости в полемике с Францем Мерингом. После возвращения в Польшу в 1903 снова был кратковременно арестован.

Юзеф Квятек, наряду с Валерием Славеком и Болеславом Бергером, выступил одним из организаторов демонстрации на Гржибовской площади в Варшаве 13 ноября 1904. Акция была направлена против мобилизации поляков в армию Российской империи на русско-японскую войну. Демонстрация вылилась в ожесточённые столкновения с полицией, сопровождалась применением оружия.

В январе 1905 Квятек организовал крупную забастовку, также переросшую в столкновения. Был арестован и заключён в Варшавскую цитадель. После оправдания по суду временно эмигрировал, но вскоре вновь вернулся в Польшу и в июле 1906 участвовал в варшавской конференции ППС.

В конце октября 1906 Квятек в очередной раз был арестован. Он пытался скрыться под псевдонимом Альберт Мюллер, но после опознания в марте 1907 приговорён к 2 годам 6 месяцам лишения свободы. В тюрьме у него развился туберкулёз. Был досрочно освобождён 26 февраля 1908.

Последние годы

После выхода из тюрьмы Юзеф Квятек жил в Цешине, затем в Кракове. Выступал за единство ППС, пытался преодолеть партийный раскол. Занимался политической журналистикой и деятельностью в Народном университете имени Адама Мицкевича. Сыграл видную роль в создании Польской социал-демократической партии Галиции и Силезии-Цешина. Работал секретарём в суде.

Самоубийство

20 января 1910 Юзеф Квятек покончил с собой в краковском отеле. Причиной являлось знание о неизлечимости болезни и нежелание обременять близких и друзей.

Похоронен на Новом еврейском кладбище Кракова.

Память

В декабре 1930 Юзеф Квятек посмертно награждён Крестом Независимости с мечами. В 1934 одна из улиц Плоцка была названа его именем. На фасаде здания, где он родился, установлена мемориальная доска.

Отрывок, характеризующий Квятек, Юзеф

– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.