Кондрат, Юзеф

Юзеф Кондрат
Józef Kondrat
Дата рождения:	3 марта 1902(1902-03-03)
Место рождения:	Пшемысль, Австро-Венгрия
Дата смерти:	7 августа 1974(1974-08-07) (72 года)
Место смерти:	Варшава, Польша
Гражданство:	Польша Польша
Профессия:	актёр, певец
Направление:	кинематограф, театр, радио, телевидение
Награды:

Юзеф Кондрат (польск. Józef Kondrat; 3 марта 1902 — 7 августа 1974) — польский актёр театра, кино, радио и телевидения, также певец.

Биография

Юзеф Кондрат родился в Пшемысле. Дебютировал на сцене в любительских спектаклях в 1922 году в Пшемысле. В 1924 году сдал актёрский экзамен, а затем был актёром театров в разных городах (Львов, Луцк, Люблин, Познань, Варшава, Белосток, Жешув, Быдгощ). Выступал в спектаклях «театра телевидения» в 1959—1969 годах и во многих радиопередачах «Польского радио», пел в радио и на эстраде. Умер в Варшаве. Похоронен на кладбище Воинское Повонзки.

Его брат — актёр Тадеуш Кондрат, племянник — актёр Марек Кондрат.

Избранная фильмография

• 1933 — Каждому можно любить / Każdemu wolno kochać 
• 1933 — История греха / Dzieje grzechu
• 1933 — Двенадцать стульев / Dvanáct křesel / Dwanaście krzeseł
• 1933 — Ханка / Zabawka
• 1935 — Антек-полицмейстер / Antek Policmajster
• 1935 — Люби только меня / Kochaj tylko mnie
• 1936 — Пан Твардовский / Pan Twardowski
• 1936 — Его большая любовь / Jego wielka miłość
• 1936 — Фред осчастливит мир / Fredek uszczęśliwia świat
• 1937 — Женщина и дипломатия, или Варшавский скандал / Dyplomatyczna żona
• 1937 — Три повесы / Trójka hultajska
• 1938 — Королева предместья / Królowa przedmieścia
• 1938 — Страхи / Strachy
• 1939 — Чёрные бриллианты / Czarne diamenty
• 1941 — Возвращение / Heimkehr
• 1953 — Дело, которое надо уладить / Sprawa do załatwienia
• 1954 — Под фригийской звездой / Pod gwiazdą frygijską
• 1954 — Валтасаров пир / Uczta Baltazara
• 1958 — Король Матиуш I / Król Maciuś I
• 1958 — Прощания / Pożegnania
• 1962 — Комедианты / Komedianty
• 1962 — Дом без окон / Dom bez okien
• 1962 — Семья Милцареков / Rodzina Milcarków
• 1964 — Прерванный полёт / Przerwany lot
• 1965 — Выстрел / Wystrzał
• 1967 — Отец / Ojciec
• 1970 — Нюрнбергский эпилог / Epilog norymberski

Признание

• 1970 — Кавалерский крест Ордена Возрождения Польши.

Ссылки

• [www.filmpolski.pl/fp/index.php/118271 Актёр] на сайте filmpolski.pl  (польск.)
• [www.e-teatr.pl/pl/osoby/15975,karierateatr.html#start Актёр] на сайте e-teatr.pl  (польск.)
• [fototeka.fn.org.pl/strona/wyszukiwarka.html?search_type=osoba&key=Kondrat+J%C3%B3zef Фотографии на сайте fototeka.fn.org.pl]

Отрывок, характеризующий Кондрат, Юзеф

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.