Юйцзюлюй Поломэнь

Юйцзюлюй Поломэнь (кит. упр. 郁久閭婆羅門, пиньинь: Yùjiǔlǘ Póluómén) (тронное имя. Миоукэшэгоу Хан (彌偶可社句可汗)) — каган жужаней с 521 года по 524 год н. э.. Был признан в качестве кагана большей частью князей жужаней, но международного признания не получил. Так с 521 по 524 у жужаней было два кагана: Анагуй — бежавший в Китай и Поломэнь в землях жужаней.

Поломэнь 郁久閭婆羅門
Каган Жужаней
521 — 524
Предшественник:	Юйцзюлюй Анагуй
Преемник:	Юйцзюлюй Тефа
Смерть:	524(0524)
Род:	Юйцзюлюй
Отец:	Юйцзюлюй Нагай (?)

Правление

Когда каган Юйцзюлюй Анагуй бежал из ставки орды, его дядя Поломэнь собрал несколько тысяч войска и разгромил мятежных жужаней. Поскольку Анагуй бежал в Северную Вэй, Поломэнь счёл возможным провозгласить себя каганом Миоукэшэгоу. Китайский двор отправил посла Цзюйжиня, который должен был узнать намерения Поломэня и призвать его принять Анагуя. Поломэнь не стал разговаривать с послом, который отказался отдать ему почесть как суверенному владыке. За послом была установлена слежка, а каган велел передать, что Анагуй может вернуться.

Вскоре в каганате снова начались волнения, чем воспользовались гаоцзюйцы и напали на Поломэня. Каган был вынужден перенести ставку к Лянчжоу (Центральное Ганьсу) и просил принять его в китайское подданство. В целом Поломэнь утратил власть над жужанями и те стали грабить друг друга. Вэйский двор прислал Даунь Хуана, который объявил, что жужани будут теперь разделены на две орды, Поломэнь будет восточным ханом со ставкой близ Кукунора, а Анагуй будет править на западе. Поломэнь собирался восстать и со своими воинами бежать к родственникам, но китайские войска арестовали его и в 522 отвезли в Лоян. В Лояне Поломэнь жил под арестом во дворце Лонананьгуань, где умер в 524 году. После смерти получил почётный титул Гун.

Предшественник: Юйцзюлюй Анагуй

Каган жужаней 521-524 год

Преемник: Юйцзюлюй Тефа

Отрывок, характеризующий Юйцзюлюй Поломэнь

– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.