Юйцзюлюй Ути

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Юйцзюлюй Ути (кит. упр. 郁久闾吴提, пиньинь: Yùjiǔlǘ Wútí) (тронное имя. Чилянь [1] Хан (敕連可汗)) — четвёртый каган жужаней с 429 года по 444 год н. э.

Юйцзюлюй Ути
郁久闾吴提
Каган Жужаней
429 — 444
Предшественник: Юйцзюлюй Датань
Преемник: Юйцзюлюй Тухэчжэнь
 
Смерть: 444(0444)
Род: Юйцзюлюй
Отец: Юйцзюлюй Датань
Супруга: Сихай Гунчжу
Дети: Юйцзюлюй Тухэчжэнь


Правление

В 432 году вэйцы захватили 20 жужаньских воинов на границе, но Тоба Тао помиловал их и Ути прислал ему подарки за это. В 435 году Ути женился на Сихай Гунжу, а свою сестру отдал в наложницы Тоба Тао. Её сопровождал брат Ути Тулугай, он подарил императору 2 000 лошадей. В 436—437 Ути неожиданно нарушилл мир и напал на границу. Тоба Тао ответил объявлением войны жужаням. Для войны с жужанями была собрана армия: лэпьхинван Пьхи и хэдунгун Хэдоло с 15 армиями — восточное крыло, Гянь и Мушею с 15 армиями — западное крыло, Тоба Тао — центр. Поход закончился ничем, так как у вэйцев закончилась провизия, а скот жужаней они не захватили. В 440 Тоба Тао ударил по жужаням с запада, но Ути пользуясь слабой защитой границы решил неожиданно напасть на столицу Пинчэн. Губернатор столицы Чансунь Даошэн имел совсем немного сил, но решил встретить кагана у горы Тутуйшань. Тобасцы встретили только разрозненные отряды жужаней. От захваченного принца Цилецзюя они узнали, что Северная Лян ударила в тыл жужаням. 10 000 жужаней табгачи убили, а каган бежал в степь.

В 444 Тоба Тао начал новый поход на жужаней 4 путями. По традиции: по 15 армий на каждом крыле и императорский центр. В долине Лухунь жужани были разгромлены, каган бежал к реке Эгэнь и там был повторно разбит, вэйцы дошли до реки Шишуй.

В 444 Ути скончался. Его сын Тухэчжэнь стал каганом.

Предшественник:
Юйцзюлюй Датань
Каган жужаней
429-444 год
Преемник:
Юйцзюлюй Тухэчжэнь

Напишите отзыв о статье "Юйцзюлюй Ути"

Примечания

  1. «Божественный Хан» на языке сяньби


Отрывок, характеризующий Юйцзюлюй Ути

«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.