Юкаку

Юкаку (яп. 遊廓 Ю:каку, «двор развлечений», «квартал развлечений») — загородный квартал в Японии XVII — первой половины XX века, в котором работали разрешённые властью публичные дома. Другое название: курува (яп. 廓 «двор»). Название происходило от внешнего вида квартала: он был окружен рвом и походил на замковый двор. Бо́льшая часть таких кварталов была изолирована от городской жизни с целью профилактики преступлений, распущенности и частной проституции.

Краткие сведения

Первые небольшие кварталы юкаку появились в Японии во второй половине XVI века. Они возникали стихийно в результате расширения и обогащения городов. Объединитель Японии Тоётоми Хидэёси положил начало санкционированным властью кварталам публичных домов в Киото и Осаке, запретив стихийную проституцию. Его курс продолжили сёгуны Токугава, создавшие в стране около 20 законных кварталов и определившие правила их застройки и использования.

К основным кварталам публичных домов XVII—XIX веков относятся: Ёсивара в Эдо, Мироку в Сумпу, Аюквава на острове Садо, Сибай в Оцу, Роккэн в Цуруге, Симабара в Киото, Сюмоку в Фусими, Кицудзи в Наре, Симмати в Осаке, Исоно в Хёго, Инари в Симоносеки, Янаги в Хакате, Маруяма в Нагасаки и другие. До запрета сёгунатом частной проституции большинство кварталов юкаку находились в центральных городских районах у святынь или на перекрёстке важных торгово-транспортных путей. К примеру, популярный в периоде Эдо квартал Фуруити (яп. 古市) вырос у храма Исэ. Паломники, потратившие две недели на то, чтобы добраться из столицы к храму, после поклонения шли в юкаку.

В XVIII—XIX веках, с распространением гедонистических настроений в городах и постоялых дворах, где отсутствовали кварталы публичных домов, возник большой спрос на услуги частных куртизанок. Поэтому сёгунат и региональная власть ханов были вынуждены разрешить существование полуофициальной проституции. В городах возникли так называемые «чайные кварталы» (яп. 茶屋町 тяя мати), аналоги юкаку, а в постоялых дворах — команды «официанток» (яп. 飯盛女 мэсимори-онна), которые за невысокую цену «снимали усталость» путешественников. В результате такой уступки правительства в трёх крупнейших японских городах — Эдо, Киото и Осаке — стихийно сформировались новые кварталы: Фукагава, Гион и Симаноути. Сёгунат не лицензировал их, но ликвидировать не смог из-за популярности. Неспособность власти контролировать частную проституцию проявилась и в середине XIX века, когда после краха курса сакоку возникли стихийные кварталы публичных домов для иностранцев в Иокогаме и Хакодатэ.

• 82b Yoshiwara Girls.jpg

  Куртизанки из Ёсивары (1869)

• FrenchManWithGeisha1861.JPG

  Ойран с французом (1861)

• 82 Yoshiwara Girls.jpg

  Куртизанки из Ёсивары (1869)

После реставрации Мэйдзи в 1869 году Япония начала вестернизацию. В 1872 году правительство страны приняло закон, по которому строго запрещалась проституция в любых формах. Однако публичные дома остались, сменив свои названия из «домов терпимости» на «дома одалживания». Их взяло под свой контроль Министерство внутренних дел Японии и полиция. В 1900 году был принят закон, окончательно разделивший «кварталы красных фонарей» и места найма гейш. В результате правительство добилось ликвидации частной проституции, путём установления новых легализованных кварталов публичных домов и жёсткой системы надзора за ними. По данным на 1929 год в стране существовало 546 подобных кварталов, в которых работало 49 377 куртизанок и проституток. Отличительной чертой этих кварталов нового времени от «дворов развлечений» XVII—XIX веков было то, что они потеряли свою роль культурно-развлекательных центров, превратившись в простые ведомства по предоставлению сексуальных услуг. После Второй мировой войны и оккупации Японии легальная проституция была запрещена, однако в городах подпольно продолжали действовать особые кварталы «красных фонарей».

В апреле 1958 года Парламент Японии принял закон, который окончательно запретил проституцию в стране и ликвидировал кварталы публичных домов.

Источники и литература

•  (яп.) [kotobank.jp/word/遊廓 遊廓]『日本大百科全書（ニッポニカ）』小学館、1984〜1994年 (Юкаку // Энциклопедия Ниппоника. — Сёгакукан, 1984—1994.)
• Гейши: история, традиции, тайны / Джозеф де Бекер; [пер. с англ. А. И. Шмелева]. — Москва : Центрполиграф, 2010. — 317 с. — ISBN 978-5-9524-4800-1

Ссылки

•  (яп.) [www.jmam.net/b/kindai/yukaku.htm Список кварталов развлечений в Японии на 1929 год]
•  (яп.) [www.tabiken.com/history/doc/S/S245C100.HTM Юкаку] // Исторический словарь онлайн
•  (яп.) [yosiwarasaiken.net/ Повторное исследование квартала Ёсивара]

Отрывок, характеризующий Юкаку

На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.