Список персонажей романа «Королевская битва»

Основными персонажами романа «Королевская битва» являются ученики третьего класса «Б» младшей средней школы. В рамках правительственной программы вымышленного государства Народная Республика Дальневосточная Азия, каждый год отбираются пятьдесят классов, учеников доставляют на необитаемый остров и заставляют сражаться друг с другом, пока не останется один победитель. В интервью автор романа Косюн Таками рассказывал, что с самого начала придумал только образ главного героя Сюи Нанахары, а остальных «додумывал» по ходу действия.

Основные персонажи

Сюя Нанахара

Сюя Нанахара (яп. 七原秋也 Нанахара Сю:я) — ученик номер 15, главный герой романа. Сюя — один из немногих персонажей, которые выжили в Программе, но, как замечает рецензент журнала Time, это происходит благодаря удачному стечению обстоятельств, а не инстинкту убийцы. Поначалу, после попадания в Программу, Сюя не верит, что его одноклассники действительно будут убивать друг друга, и планирует объединить класс, чтобы придумать какой-то план и бежать с острова. Когда становится ясно, что часть его бывших друзей начала сражаться за победу, Сюя частично оставляет эти планы и старается защитить Норико Накагаву, в которую был влюблён его лучший друг Ёситоки Кунинобу. В книге его оружие — охотничий нож.

Норико Накагава

Норико Накагава (яп. 中川典子 Накагава Норико) — ученица номер 15, центральный женский персонаж произведения. Она тайно влюблена в Сюю, как и многие девочки из класса, а к Ёситоки Кунинобу относится по-дружески и не замечает его чувств. Норико ведёт себя тихо и скромно, но преображается в том случае, если Сюе грозит опасность. По словам рецензента сайта «Прочтение», она «воплощает в романе все лучшие качества прекрасной половины — красоту, здравомыслие, проницательность, любовь». В фильме её роль исполняет Аки Маэда. В книге ей в качестве оружия достался бумеранг.

Сёго Кавада

Сёго Кавада (яп. 川田章吾 Кавада Сё:го) — ученик номер 5, который перевёлся в их класс за два месяца до начала Программы и на год старше остальных детей. По словам Сюи, «небритой рожей Сёго скорее напоминал бандита». Он необщителен, спокоен и уверен в себе, хотя в классе ходили слухи, что раньше Сёго был крутым «гопником» и пропустил год учебы из-за страшной драки. Он весь покрыт шрамами, а на левом плече были заметны два пулевых ранения. Как выясняют впоследствии Норико Накагава и Сюя, он уже участвовал в одной Программе и вышел победителем, теперь же по несчастливой случайности выбран повторно. Ещё в первый раз его отец, врач, пытался протестовать против участия сына, а потому был убит, хотя по словам инструктора Кинпацу Сакамоти, Сёго сказал: «Скатертью дорога. Он все равно был ублюдком». Создатель манги Масаюки Тагути описывал этого героя, как «своеобразную взрослую версию Сюи»: «Он несколько раз подумает, прежде чем что-то сделать. Он знает, что логика работает не всегда». Судя по тексту романа, отлично разбирается в электронике и компьютерах. Сёго — индивидуалист, но его индивидуализм «все же опирается на его личную систему ценностей и кодекс чести», поэтому он на протяжении всей Программы защищает Сюю и Норико, а потом помогает им бежать. В книге вооружён дробовиком. В фильме его роль исполняет Таро Ямамото.

Кадзуо Кирияма

Кадзуо Кирияма (яп. 桐山和雄 Кирияма Кадзуо) — ученик номер 6, сколотивший собственную банду («Семья Кириямы»). Легендарная личность в городе: прекрасно рисует, играет на скрипке, является лучшим учеником класса и одним из сильнейших спортсменов. Отец Кадзуо был президентом крупной корпорации. Незадолго до его рождения, его родители попали в автокатастрофу, и в его мозг ещё до рождения проник шплинт. А его отец и знаменитый доктор, хвалившийся успешно проведенной операцией, в свою очередь не знали о том, что в результате введения шплинта мозг Кадзуо лишился целого участка нервной ткани. Вследствие этого, Кадзуо ни разу не испытал ни единой эмоции. Сакамоти поставил деньги на его победу в Программе. В фильме роль исполняет Масанобу Андо. В фильме его образ несколько изменен. Во-первых, он является не учеником, а добровольцем, играющим ради своего удовольствия. Кроме того, здесь у Кириямы нет своей банды. Во-вторых, в фильме видно, что Кадзуо не чужды человеческие чувства, но они ограничиваются исключительно садистским удовольствием от причинения боли и страданий другим людям. За весь фильм герой Андо произносит только одно слово, да и то невозможно услышать из-за помех в громкоговорителе, которым он воспользовался.

Мицуко Сома

Мицуко Сома (яп. 相馬光子 Со:ма Мицуко) — ученица номер 11, один из главных отрицательных персонажей романа. До Программы она общалась с двумя девочками из класса — Хироно Симидзу и Ёсими Яхаги — вместе с которыми издевалась над одноклассницами, крала и занималась проституцией. В качестве оружия Мицуко достался серп. Она с самого начала хотела одержать победу в Программе, поэтому убила семерых учеников, включая бывшую подругу Ёсими Яхаги. В книге неоднократно подчёркивается её ослепитальная красота — «внешность поп-идола», — а Мицуко пользуется ангельским личиком, чтобы ввести противника в заблуждение, а затем убить ударом в спину. Косюн Таками назвал её своим любимым женским персонажем и добавил, что доволен созданным образом. В фильме её играет Ко Сибасаки.

Хироки Сугимура

Хироки Сугимура (яп. 杉村弘树 Сугимура Хироки) — ученик номер 11. Тайно влюблён в девочку по имени Каёко Котохики; большинство одноклассников, заблуждаясь, думало, что Хироки влюблён в Такако Тигусу. В течение всего времени игры разыскивает двух этих девочек: вторая умирает у него на руках, а первая случайно смертельно ранит его.

В фильме роль Хироки исполняет Сосукэ Такаока.

Синдзи Мимура

Синдзи Мимура (яп. 三村信史 Мимура Синдзи) — ученик номер 19. По словам Масаюки Тагути, Синдзи умен и более мягок, нежели Сюя. В интервью Косюн Таками рассказывал, что Синдзи был одним из его любимых героев, после смерти которого «некоторые читатели… посылали письма, в которых говорили, что… уже не были заинтересованы в дальнейшем действии». Рецензент сайта «Прочтение» назвал Синдзи «определившимся оппозиционером» и добавил, что «его желание противостоять диктатуре понятно, вот только в своей борьбе Мимура уподобляется тем „пламенным революционерам“, что не прощают другим малейших слабостей и в своей нетерпимости во многом смыкаются с ненавистной властью». В фильме его роль исполняет Такаси Цукамото.

Кинпацу Сакамоти

Кинпацу Сакамоти (яп. 坂持金発 Сакамоти Кимпацу) — инструктор, который объясняет детям правила «игры». В манге Battle Royale его зовут Ёнэми Камон (яп. 嘉門 米美 камон ёнэми), а в фильме — Китано (яп. キタノ) (его роль исполняет Такэси Китано). В книге он описан, как коренастый, хорошо сложенный человек с очень короткими ногами. Особенно привлекала внимание причёска: «он носил волосы до плеч, точно женщина в полном расцвете лет».

Второстепенные персонажи

Мальчики

Ёсио Акамацу

Ёсио Акамацу (яп. 赤松義生 Акамацу Ёсио) — ученик номер 1 и первый, кто покидает школу после инструктажа. Несмотря на внушительный рост и вес (самый полный в классе), робок, пуглив и труслив. Всегда становился мишенью для шуток и оскорблений. Сразу же после начала «игры» он спрятался на крыше и застрелил Маюми Тэндо из арбалета, таким образом, стал первым, кто по-настоящему участвовал в Битве. Затем он безуспешно попытался убить Сюю. В интервью Косюн Таками объяснял, что, по его мнению, «главный герой нуждался в небольшом экшне сразу после выхода из школы… Для этого я создал Акамацу — слабого, но опасного парня». В конце-концов, Сюя оставляет Ёсио лежащим без сознания около школы, и его добивает Кадзуси Ниида. В фильме его роль исполняет Син Кусака.

Кэйта Иидзима

Кэйта Иидзима (яп. 飯島敬太 Иидзима Кэйта) — ученик номер 2, в качестве оружия получил мясницкий нож (в фильме — дзиттэ). Одиночка и бывший друг Синдзи Мимуры. В конце второго года обучения Синдзи и Кэйта решили сходить в кинотеатр, Кэйта зашёл в книжный магазин за комиксами, а к оставшемуся на улице Синдзи подошли трое старшеклассников и стали требовать денег. Как раз в это время Кэйта вышел из магазина, но понял, что назревает драка, тут же вернулся обратно и даже не вызвал полицию. За этот трусливый поступок Кэйта Иидзима поплатился жизнью: он хотел присоединиться к Синдзи и Ютаке Сэто, но Синдзи решил, что «в этой игре из-за подобной обыденной истории вполне можно погибнуть» и велел Кэйте убираться. Кэйта отказался, тогда Синдзи направил на него пистолет и выстрелил, чтобы припугнуть, но случайно убил мальчика. В фильме его роль исполняет Рэн Мацудава.

Тацумити Оки

Тацумити Оки (яп. 大木立道 О:ки Тацумити) — ученик номер 3, новенький, который от страха потерял контроль над собой и попытался убить Сюю и Норико Накагаву. В схватке с Сюей погиб от собственного топорика (в манге — мачете). В фильме его роль исполняет Гоки Нисимура.

Тосинори Ода

Тосинори Ода (яп. 織田敏憲 Ода Тосинори) — ученик номер 4. Он получил бронежилет, поэтому какое-то время успешно избегал гибели, задушил Хироно Симидзу. Был сыном президента крупной пищевой компании, жил в шикарном доме, считался талантливым скрипачом, побеждал на конкурсах и готовился к поступлению на музыкальный факультет Токийского университета. По характеру заносчив, раздражителен, считает себя гением, а остальных — неудачниками и «вульгарными массами». С ненавистью и презрением относится ко всем одноклассникам, но особенно ненавидит Сюю за привлекательную внешность и любовь к рок-музыке.

Убит Кадзуо Кириямой, который не ограничивался стрельбой в живот, а всегда добивал противников контрольным выстрелом в лицо. В фильме его роль исполняет Сигэхиро Ямагути.

Ёситоки Кунинобу

Ёситоки Кунинобу (яп. 国信慶時 Кунинобу Ёситоки) — ученик номер 7, лучший друг Сюи. Они были друзьями, ещё когда малышами жили в католическом сиротском приюте «Дом милосердия», где была заведующей добрая женщина Рёко Анно. Получил прозвище «Господин Нобу», потому что производил впечатление человека взрослого и умудрённого опытом. Ёситоки очень добр и привязан к Рёко Анно. Погиб ещё до начала Битвы. Он узнал, что Рёко Анно не соглашалась с участием Ёситоки и Сюи в игре, поэтому была изнасилована. Ёситоки в ярости кинулся на инструктора Сакамоти и был моментально застрелен за «оппозицию правительству». Он был тайно влюблён в Норико Накагаву, поэтому после смерти Ёситоки Сюя поклялся защищать Норико. В фильме его роль исполняет Юкихиро Котани.

Ёдзи Курамото

Ёдзи Курамото (яп. 倉元洋二 Курамото Ё:дзи) — ученик номер 8. Тихий мальчик, который встречался с Ёсими Яхаги. В книге его оружием является ржавый кинжал, а в манге — канцелярский нож для резки бумаги. После встречи с Ёсими, Ёдзи забрал её пистолет, заявив, что никогда не любил Ёсими. Возлюбленные мирятся, но в этот момент их убивает Мицуко Сома. В фильме его роль исполняет Осаму Ониси.

Ютака Сэто

Ютака Сэто (яп. 濑户丰 Сэто Ютака) — ученик номер 12, главный шутник класса и друг Синдзи Мимуры. Он был влюблён в Идзуми Канаи и после начала Битвы пытался найти её, чтобы спасти от смерти, но не смог, поэтому считал себя трусом и ничтожеством: «Я подумал, с ней ничего такого случиться не может, с ней все хорошо… я пытался себя в этом убедить». Ютака жаждет отомстить Сакамоти и вместе с Синдзи разрабатывают план уничтожения школы, который рушится из-за Кадзуо Кириямы. Его оружием оказалась обычная вилка. В фильме его роль исполняет Ютака Симада.

Юитиро Такигути

Юитиро Такигути (яп. 滝口優一郎 Такигути Ю:итиро:) — ученик номер 13. Наивный и добрый мальчик, получивший алюминиевую бейсбольную биту (в манге — пистолет Smith & Wesson). В классе он всегда считался придурковатым из-за любви к аниме. Поначалу решил, что безопаснее двигаться по острову ночью, а затем объединился с Тадакацу Хатагами. Практически сразу они столкнулись с Мицуко Сомой, которая чуть не убила Тадакацу серпом. Юитиро не поверил, что Мицуко желает им обоим смерти («твои глаза по-настоящему грустные и добрые»), поэтому защитил её от Тадакацу. В результате, Тадакацу, целящийся в Мицуко из револьвера, смертельно ранил Юитиро, так что тот не мог двигаться, а добила его уже сама Мицуко. В фильме его роль исполняет Дзюнити Найто.

Кадзуси Ниида

Кадзуси Ниида (яп. 新井田和志 Ниида Кадзуси) — ученик номер 16, спортсмен. Его «оружие» — банджо. На выходе из школы он обнаружил бессознательного Ёсио Акамацу, рядом валялся арбалет; Кадзуси пристрелил Ёсио и забрал арбалет. После встречи с Такако Тигусой, он предлагает ей остаться с ним, после отказа угрожает изнасилованием. В результате жестокой схватки, в которой Кадзуси прострелил Такако ляжку, а она выдавила ему глаза, убит ножом для колки льда. В фильме его роль исполняет Хирохито Хонда.

Тадакацу Хатагами

Тадакацу Хатагами (яп. 旗上忠勝 Хатагами Тадакацу) — ученик номер 18; высокий, хорошо сложенный спортсмен, член школьной бейсбольной команды. Получил пистолет Smith & Wesson. До встречи с Мицуко Сомой, прятался в паре с Юитиро Такигути. Сначала Мицуко пытается соблазнить Тадакацу и перерезать ему шею бритвой, а затем избивает бейсбольной битой. Он вооружён пистолетом (в манге — битой). В фильме роль исполняет Сатоси Ёкомити.

Кёити Мотобути

Кёити Мотобути (яп. 元渕 恭一 Мотобути Кё:ити) — ученик номер 20, староста мальчиков класса. Аккуратный и умный мальчик, который очень старательно занимался. Его отец работал в правительстве префектуры на должности ответственного за охрану окружающей среды, поэтому Кёити думал, что его не могут выбрать для Битвы. Его оружие — Smith & Wesson M&P. Кёити напал на Сюю и был застрелен Сёго Кавадой.

Кадзухико Ямамото

Кадзухико Ямамото (яп. 山本和彦 Ямамото Кадзухико) — ученик номер 21, высокий и симпатичный парень, вооружён «Магнумом» калибра .357. У Каддзухико был давний роман с одноклассницей Сакурой Огава, и почти сразу после начала этой Битвы они совершили самоубийство, вместе прыгнув с утёса.

«Семья Кириямы»

• Хироси Куронага (яп. 黒長 博 Куронага Хироси); актёр в фильме: Юки Масуда.

Ученик номер 9, член банды Кадзуо Кириямы, куда также входили Рюхэй Сасагава, Сё Цукиока и Мицуру Нумаи. По мнению Мицуру, полное ничтожество. В книге и в манге его оружие неизвестно, в фильме — кинжал. Ещё во время инструктажа Кадзуо Кирияма передал четверым своим товарищам записку: «Если мы правда на острове, я буду ждать на южном конце», а затем убил всех, кроме Сё, не пришедшего на встречу.

• Рюхэй Сасагава (яп. 笹川竜平 Сасагава Рю:хэй); актёр в фильме: Го Сиро.

Ученик номер 10, убит так же, как и Хироси Куронага. В книге его оружие — Ingram MAC-10, в фильме — пистолет-пулемет «Узи», в манге — автомат AK-47.

• Сё Цукиока (яп. 月岡彰 Цукиока Сё:)

Ученик номер 14, гомосексуалист и член банды Кадзуо Кириямы. Получил прозвище «Дзуки». Его отец был заведующим гей-бара, так что Сё привык бывать в подобных заведениях. Он считает себя девочкой, уделяет огромное внимание внешности и даже во время Битвы занят тем, что смотрится в зеркальце и поправляет причёску. Постоянно курит сигареты «Вирджиния слимс». Сё, как и четыре его товарища из банды Кадзуо, получил записку с предложением встретиться на южной оконечности острова, но стал единственным, кто на встречу не явился. Таким образом, он не погиб от рук Кадзуо, а двинулся вглубь острова и плутал в лесу некоторое время, затем решил, что «убивать невинных детей — это так вульгарно», а куда лучше будет спрятаться за спиной у Кадзуо и переждать, пока будет убивать остальных. У Сё был талант тихо преследовать людей, поэтому он был уверен, что сможет незаметно красться за Кадзуо, а затем просто убьёт его выстрелом с спину, таким образом, оставшись победителем в игре. Однако Сё попадает в ловушку Кадзуо и оказывается в запретной зоне, поэтому мгновенно погибает от взорвавшегося ошейника. В качестве оружия получил дерринджер.

• Мицуру Нумаи (яп. 沼井 充 Нумай Мицуру)

Ученик номер 17; был воспитан в многодетной семье, «умом не блистал, и какими-то особыми дарованиями тоже не отличался». Он всегда старался поддерживать свой авторитет в драках и однажды столкнулся сразу с четырьмя учениками на два года старше его. Мицуру прижали к полу и стали для развлечения ломать пальцы на руке, когда появился Кадзуо и с лёгкостью расправился с хулиганами. С тех пор восхищённый Мицуру верно служил Кадзуо, считая себя самым близким его другом и соратником. После того, как Мицуру получил записку, он направился к южной оконечности острова, всей душой веря, что Кадзуо найдёт выход из положения и расправится с Сакамоти. В рюкзаке Мицуру нашёл пистолет Walther P-99 и компас. На месте встречи он обнаружил мёртвые тела членов банды и случайно оказавшейся рядом девочки Идзуми Канаи, но до последнего момента верил, что «Босс Кадзуо» не совершал такое предательство. После короткого разговора застрелен Кадзуо.

Девочки

Мидзуо Инада

Мидзуо Инада (яп. 稲田瑞穂 Инада Мидзуо) — ученица номер 1, подруга Мэгуми Это. Считала себя космической воительницей по имени Прексия Дикианна Мидзуо, единственной представительницей клана святой Дикианны. Носит на груди «магический кристалл» из горного хрусталя (на самом деле, обычная стекляшка), через который якобы общается с богом Ахурамаздой. Божество возложило на неё миссию борьбы со злом и наполнило душу космическим светом, теперь Мидзуо должна убить «демона» Кадзуо Кирияму. Однако Кирияма с лёгкостью застрелил её саму. В качестве оружия Мидзуо получила обоюдоострый нож, в её воображении превратившийся в огромный меч. В фильме роль исполняет Цуяко Киносита.

Мэгуми Это

Мэгуми Это (яп. 江藤 惠 Это: Мэгуми) — ученица номер 3, маленькая, хрупкая и пугливая. Мэгуми тайно влюблена в Сюю. Она вышла из школы шестой, сразу убежала и спряталась в одном из домов, решив там забарикадироваться. Мэгуми понимала, что не в состоянии совершить убийство, поэтому надеялась, что сможет хорошо спрятаться и уцелеть. Она пряталась под кухонным столом, когда внезапно вспомнила, что прямо перед поездкой мать купила мобильный телефон; она моментально набрала номер своего дома в надежде дозвониться до родителей, но на другом конце раздался голос инструктора Кинпацу Сакамоти. Мэгуми бросила трубку, а Сакамоти, решив пошутить, перезвонил ей и предложил отключить звук у мобильного, чтобы «случайный звонок» не выдал её местоположение. Звонок Сакамоти услышала Мицуко Сома и убила Мэгуми. По книге её оружием был обоюдоострый нож ныряльщика, в фильме — электрошокер.

Сакура Огава

Сакура Огава (яп. 小川さくら Огава Сакура) — ученица номер 4, возлюбленная Кадзухико Ямамото. Во время инструктажа Сакамоти она передала Кадзухико записку с предложением встретиться на северной оконечности острова. Когда-то давно её отец выступил против правительства и был застрелен полицейскими прямо в доме, на глазах у жены и дочери, поэтому Сакура с самого начала была уверена, что сопротивляться бессмысленно. Она и Кадзухико прыгнули с утёса, совершив самоубийство. В фильме роль исполняет Томоми Симаки.

Идзуми Канаи

Идзуми Канаи (яп. 金井泉) — ученица номер 5.Идзуми была дочерью городского чиновника, «милой, миниатюрной девочкой», её семья входила в пятерку самых богатых в городе. Погибла от рук Кириямы: в книге случайно оказалась на пляже, где он назначил встречу членам своей банды, в манге Хироси и Рюхей сами притащили её к Кирияме, чтобы изнасиловать. В фильме вместе с Хироси Куронага, Рюхэй Сасагава, Сё Цукиока и Мицуру Нумаи напала на Кирияму, но тот сумел перебить всех противников, а последней застрелил её. В книге в Идзуми был влюблен Ютака Сэто и хотел отомстить за неё.

Юкико Китано

Юкико Китано (яп. 北野雪子) — ученица номер 6, мягкая,добрая девочка. Юкико была лучшей подругой Юмико Кусаки. Вместе они решили убедить своих одноклассников отказаться от битвы. Воспользовавшись мегафоном Юкико, они стали громко объявлять: «Слушайте все! Перестаньте воевать и приходите сюда… Я уверена, что никто не хочет никого убивать. А значит, давайте просто здесь соберемся…» Их местоположение быстро определил Кадзуо Кирияма и застрелил обеих. В фильме роль исполняет Тукари Канасава.

Юмико Кусака

Юмико Кусака (яп. 日下友美子) — ученица номер 7. Энергичная, высокая девочка, которая играла под четвертым номером в школьной софтбольной команде. Погибла вместе с Юкико Китано. В фильме её роль исполняет Мисао Като.

Маяк

Юкиэ Уцуми (яп. 内海幸枝, оружие: пистолет Hi-Power; Эри Исикава) вместе с лучшей подругой Харукой Танидзавой (яп. 谷沢 はるか танидзава харука; Сатоми Исии.) собирает небольшую группу девочек, которые прячутся на маяке, отказываясь сражаться. В группу также входили Юка Накагава (яп. 中川有香 накагава ю:ка, оружие: пистолет Люгера), Сатоми Нода (яп. 野田聡美, оружие: Узи) и Тисато Мацуи (яп. 松井知里, оружие: пистолет Люгера) и Юко Сакаки (яп. 榊祐子 сакаки ю:ко, оружие: цианистый калий; Хитоми Хюга.).

В начале Программы Юко Сакаки стала случайной свидетельницей сражения Сюи Нанахары и Тацумити Оки и, увидев мертвого Тацумити, решила, что его убил Сюя. Когда раненного Сюю приносят в маяк, Юко почти сходит с ума от страха и решает отравить его цианистым калием, но отравленную пищу случайно пробует Юка Накагава. Она умирает практически моментально, а между остальными девочками начинается перестрелка, в которой выживает лишь сама Юко Сакаки. В страхе она убегает от Сюи, забирается на крышу маяка, подскальзывается и падает, а Сюя, несмотря на серьёзные ранения, старается втащить её обратно. Тогда Юка понимает, что он никогда не был убийцей и осознает, что из-за чрезмерной подозрительности стала виновницей смерти подруг. Она вырывается из рук Сюи и погибает, упав с маяка.

Отрывок, характеризующий Список персонажей романа «Королевская битва»

Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.