Юкин, Владимир Яковлевич

Владимир Яковлевич Юкин
Дата рождения:	9 июня 1920(1920-06-09)
Место рождения:	Мстёра
Дата смерти:	10 июля 2000(2000-07-10) (80 лет)
Место смерти:	Владимир
Гражданство:	→
Жанр:	живопись
Награды:

Владимир Яковлевич Юки́н (9 июня 1920, Мстёра — 10 июля 2000, Владимир) — один из крупнейших советских пейзажистов второй половины XX века, заслуженный художник РСФСР (1987), народный художник Российской Федерации (1995), один из основателей художественной группировки «Владимирская школа пейзажной живописи». Картины В. Я. Юкина находятся в российских и зарубежных музеях и частных коллекциях.

Биография

Родился во Владимирской области в 1920 году в посёлке Мстёра, который издревле был известен своими иконописцами, а позже реставраторами. Отец был фельдшером. Среди родственников был известный художник Фёдор Александрович Модоров. Дядя, Павел Иванович, был реставратором, работал под руководством И. Э. Грабаря. При поддержке дяди он поступает в Ивановское художественное училище, где с 1936 по 1940 год учился у Михаила Семёновича Пырина, ученика Валентина Серова.

Участник Великой Отечественной войны. В начале августе 1941 года его часть была окружена и Юкин попадает в плен, где находился более трёх лет, до 17 марта 1945 года. После освобождения из плена уже в марте 1945 года принимает участие в боях в районе Вроцлава (Бреслау). Награждён медалями «За победу над Германией» и «За освобождение Праги», орденом Отечественной войны II степени (1985). После войны продолжил службу в армии, по сентябрь 1947 года работал художником в Доме офицеров города Львова. В 1947—1948 два года учился во Львовском институте прикладного и декоративного искусства. Из-за болезни матери был вынужден прервать обучение после второго курса и вернуться на родину во Владимирскую область.

После возвращения поступает на работу во Мстёрскую художественно-промышленную школу, где работает преподавателем рисунка и живописи. Через год впервые принимает участие в областной художественной выставке.

А в 1950 году его картины выставляются уже в Москве на республиканской художественной выставке, где были отмечены критикой. Картина «Весна» была удостоена Диплома Комитета по делам искусств при Совете Министров РСФСР.

С 1952 года — член Союза художников СССР.

Внешние изображения
	[vgv.avo.ru/1/1/1270/007_4.HTM дом где с 1952 по 2000 года жил и работал художник]
	[vgv.avo.ru/1/1/1270/007_4_10.HTM мемориальная доска]

В 1959 года Юкин переезжает во Владимир и с тех пор почти не покидает Владимирскую область. После того, как в 1960 году на выставке «Советская Россия» критикой были замечены и получили положительную оценку картины владимирских художников (В. Юкин, К. Бритов и В. Кокурин), регулярно выставляется на всесоюзных и зарубежных выставках. С 1960 года возглавлял городскую изостудию любителей искусства (позже художественный центр). Среди произведений, созданных художником, картины «Везут сено», «Зимка», «Осень» (все 1959), «Начало весны» (1963), «Март» (1967), «Осенняя мелодия», «Снег и цветы» (обе 1973), «Мартовский вечер», «Осенью» (обе 1974) и другие.

Учился на пейзажах Исаака Левитана, восхищался работами Игоря Грабаря, интересовался колористическими экспериментами А. Куинджи, А. Рылова, Л. Туржанского. Стремился как можно реже смешивать краски, работал с чистыми тонами. Ему импонировала пластика мастеров «Бубнового валета».

Чтобы создать живописный язык, отражащий жизнь родной владимирской земли во всей красе, представлял яркий контраст серости, натуралистичности и бездуховности, которые были характерны для его пейзажей. Художник достигает этого за счет фактуры — он экспериментирует с грунтами, подмешивает в краску опилки.

Звания и награды

• Член Союза художников СССР (1952)
• Заслуженный художник РСФСР (1987)
• Серебряная медаль Академии Художеств СССР (1991)
• Государственная премия РСФСР (1991) — за серию живописных произведений «Край родной»
• Лауреат Государственной Премии России (1992)
• Народный художник России (1995)

Умер 10 июля 2000 года во Владимире. На доме (ул. Княгиниская, 7В), где он жил и работал более 40 лет, установлена мемориальная доска.

Источники

• Республиканская художественная выставка «Советская Россия». Каталог. — М: Советский художник, 1960. — с. 95.
• Вторая республиканская художественная выставка «Советская Россия». Каталог. — М: Советский художник, 1965. — с.45.
• Третья республиканская художественная выставка «Советская Россия». Каталог. — М: Министерство культуры РСФСР, 1967. — с.63.
• Пятая республиканская выставка «Советская Россия». — М: Советский художник, 1975. — с.53.
• И.Соболева [www.art.vladimir-city.ru/painter/00000046/inf0001.htm Владимирский живописец Юкин] // Журнал «Юный художник». — 1991. — № 4.
• [www.vladmuseum.ru/files/katalog/30.pdf Произведения В.Я. Юкина в собрании Владимиро-Суздальского музея-заповедника] / Сост. Н.И. Севастьянова. — Владимир: Владимиро-Суздальский музей-заповедник, 2010. — 64 с.  (2,6 MБ)

Отрывок, характеризующий Юкин, Владимир Яковлевич

Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.