Юлиан Странноприимец

Святой Юлиан Странноприимец (Странноприимник, Гостеприимный, Госпиталит, Госпитальер) (англ. Julian the Hospitaller) или Юлиан Бедный — один из католических святых, память 12 февраля; святой покровитель путников. По мнению учёных, его история является лишь мифом.

Легенда

Существуют три различные версии о месте его рождения: Ле-Ман (Le Mans), Франция, Ат (Ath), Бельгия, около 7 г н. э., Неаполь, Италия.

Согласно легенде, Юлиан уехал от своих родителей и вскоре женился на девушке из знатного рода. Когда родители приехали к нему в гости, он был на охоте. Жена накормила их и уложила спать. Тем временем Сатана, обернувшись человеком, встретил Юлиана и сказал тому, что его жена ему изменяет, и если Юлиан поспешит, он застанет её в постели с любовником. В гневе Юлиан ворвался в спальню, увидел под одеялом очертания мужчины и женщины, и в ярости изрубил их мечом. Когда же он вышел из спальни, то встретился с женой, сообщившей ему радостную весть о приезде родителей.

Юлиан был безутешен, но жена поддержала его, сказав, что искупление он найдёт во Христе. С того времени Юлиан потратил всё своё богатство на возведение больниц (их он построил 7) и домов для паломников и нуждающихся путников (25).

Однажды к нему явился Иисус Христос в образе нищего, поражённого проказой паломника, и когда Юлиан принял его — простил ему его грехи и благословил вместе с женой. В подробной версии, чтобы искупить свою вину, он основал приют у переправы через реку, чтобы путники могли найти там прибежище. Однажды он переправил замерзающего паломника и отдал ему постель. На следующий день нищий превратился в ангела, который объявил Юлиану прощение.

В искусстве

В изобразительном искусстве

В готических соборах Франции циклы на тему жития св. Юлиана. В ранней французской и итальянской живописи Ренессанса есть отдельные сцены, изображающие сцену убийства и сцену переправы (иногда наподобие изображения св. Христофора).

Атрибуты Юлиана: сокол, извлечённый из ножен меч, реже весло. Может изображаться верхом или рядом с оленем; с рекой и лодкой на заднем плане.

В литературе

Ему посвящён рассказ Г. Флобера «Легенда о св. Юлиане Милостивом», переведён на русский язык И. С. Тургеневым.

В музыке

Опера французского композитора Камилла Эрланже́ «Легенда о св. Юлиане Милостивом» (Saint Julien l’Hospitalier, 1888) — драматическая легенда по одноимённому рассказу Флобера.

Почитание

Он является святым покровителем путников и содержателей постоялых дворов. Его имя используется для именований церквей, больниц и гостиниц.

Святой Юлиан особенно почитался Мальтийским орденом (госпитальеров) с XV в. Один из городов на Мальте носит его имя. Кроме того, его почитают в Италии. В образе св. Юлиана изобразил себя Андреа дель Кастаньо.

По одной из версий, имя Юлиана Гостеприимного носит старейшая церковь Парижа — Церковь Сен-Жюльен-ле-Повр.

Источники

• [saints.sqpn.com/saintj31.htm Страница Юлиана в списке святых]

Отрывок, характеризующий Юлиан Странноприимец

Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.