Любовицкий, Юлиан Викторович

Юлиан Викторович Любовицкий
Генерал-майор Ю. В. Любовицкий, 1878 год
Дата рождения	15 октября 1836(1836-10-15)
Дата смерти	16 февраля 1908(1908-02-16) (71 год)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	Лейб-гвардии Гренадерский полк, 1-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии, 2-я гвардейская пехотная дивизия, 9-й армейский корпус
Сражения/войны	Крымская война, Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святого Георгия 4-й ст. (1871), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1878), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1878), Золотое оружие «За храбрость» (1878), Орден Святого Георгия 3-й ст. (1879), Орден Святой Анны 1-й ст. (1880), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1883), Орден Святого Александра Невского (1902).

Юлиан Викторович Любовицкий (1836—16 февраля 1908) — русский генерал от инфантерии (6 декабря 1899), участник войн Крымской и русско-турецкой 1877—1878 гг.

Биография

Родился в 1836 году и воспитывался во 2-м кадетском корпусе, из которого был выпущен 10 июня 1855 года прапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк с прикомандованием к офицерским классам Михайловского артиллерийского училища. Католик.

Командированный в Свеаборг, Любовицкий 28 июля при бомбардировке крепости англо-французской эскадрой и при начавшемся пожаре порохового погреба потушил полами шинели загоревшуюся деревянную трубу. За этот подвиг Любовицкий был награждён орденом св. Георгия 4-й степени лишь в 1871 г. По окончании офицерских классов Михайловского училища Любовицкий поступил в Николаевскую академию Генерального штаба (в 1861 г.) и по окончании её был переведён в гвардейский генеральный штаб.

В 1873 г. он удостоился назначения флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству, а в 1876 г. назначен командующим лейб-гвардии Гренадерского полка, с которым и принял участие в войне 1877—1878 гг. с Турцией.

12 октября 1877 г., в сражении под Горным Дубняком под Любовицким была убита лошадь, сам он был ранен двумя пулями, но остался во главе полка, и, когда рядом с ним был убит барабанщик, Любовицкий снял с него барабан, надел его на себя и продолжал «бить наступление», которое и закончилось взятием редута. За это сражение лейб-гвардии Гренадерскому полку были пожалованы знаки отличия на головные уборы, а храбрый командир его 18 декабря 1877 г. был произведён в генерал-майоры с назначением в Свиту Его Императорского Величества и 30 марта 1879 г. награждён орденом св. Георгия 3-й степени № 575

В сражении под Горным Дубняком, 12 Октября 1877 года, в должности командующего Лейб-Гвардии Гренадерским полком, овладел с боя, несмотря на истинно адский огонь, передовыми ложементами и передовым редутом и тем окончательно обеспечил успех всего дела

За отличие, оказанное 12 ноября при взятии Этрополя, Любовицкий был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость». С 17 ноября по 21 декабря ему пришлось пробыть в лютую зимнюю пору на Златицком перевале, в непрерывных перестрелках, нередко соединённых с отбитием турецких атак, и при постоянных работах по укреплению позиций и расчистке путей, занесённых глубоким снегом.

За переход через Балканы Любовицкий был награждён орденом св. Владимира 3-й степени с мечами, а за отличие в бою под Филиппополем — орденом св. Станислава 1-й степени с мечами.

По окончании войны Любовицкий пробыл во главе полка ещё 10 лет, командуя одновременно с 1881 по 1888 г. и 1-й бригадой 2-й гвардейской пехотной дивизии; за это время получил ордена св. Анны 1-й степени (1880 г.) и св. Владимира 2-й степени (1883 г.). В 1888 г. он был произведён в генерал-лейтенанты и назначен начальником Санкт-Петербургской местной бригады. Перемещённый 10 марта 1895 г. на должность начальника 2-й гвардейской пехотной дивизии, Любовицкий был назначен в 1897 г. командиром 9-го армейского корпуса и через 2 года произведён в генералы от инфантерии.

Награждённый в 1902 г. орденом св. Александра Невского, он командовал корпусом до 6 декабря 1904 года. Оставил ряды войск он в 1905 г. и был назначен членом Государственного совета.

Обладая всесторонним военным образованием и значительным боевым опытом, Любовицкий неутомимо работал в мирное время над тактической подготовкой вверенных ему войск. Систематически воспитывая подчиненных и предъявляя им строгие служебные требования, Любовицкий сам был живым примером строгого отношения к долгу. Будучи умелым руководителем воспитания и образования войск, Любовицкий не забывал трудов своих подчиненных и отличался особой заботливостью о нижних чинах.

Источники

• [vivaldi.nlr.ru/bx000010401/view#page=148 Любовицкий Юлиан Викторович] // Список генералам по старшинству. Составлен по 1 сентября 1900 года. — СПб.: Военная типография, 1900. — С. 120.
• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Глиноецкий Н. П. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. СПб., 1882
• Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 г. СПб., 1886
• Список генералам по старшинству на 1886 год. СПб., 1886; То же на 1906 год. СПб., 1906
• Редакция журнала. [vivaldi.nlr.ru/pm000020463/view#page=417 Свиты Его Величества генерал-майор Ю. В. Любовицкий] // Иллюстрированная хроника войны. Приложение к «Всемирной иллюстрации» : журнал. — 1878. — № 104. — С. 427.

Отрывок, характеризующий Любовицкий, Юлиан Викторович

– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.