Мишо, Юлиан Александрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Юлиан Мишо»)
Перейти к: навигация, поиск
Юлиан Мишо

Юлиан Мишо,
старший учитель фехтования
Личная информация
Полное имя

рус. Юлиан Александрович Мишо
польск. Julian Michaux

Гражданство

Российская империя Российская империя
Польша Польша

Специализация

фехтование

Дата рождения

1868(1868)

Дата смерти

11 декабря 1925(1925-12-11)

Юлиа́н Алекса́ндрович Мишо́ (польск. Julian Michaux; 1868, Российская империя — 11 декабря 1925[1], Польша) — российский и польский фехтовальщик и тренер (сабля).



Биография

Сын поэта и журналиста Александера Мишо (1839—1895), предки которого переехали в Польшу из Бельгии.[2]

Учился у лучших французских и итальянских фехтовальщиков. В первой половине 1890-х годов при открытии в Варшаве военного фехтовально-гимнастического зала был приглашён туда старшим учителем фехтования.[3] Преподавал фехтование на саблях по итальянской методике (в основном, работает не кисть, а рука от локтя[4]). Не слишком известная в Польше итальянская школа быстро обрела популярность, и вскоре Мишо стал преподавателем фехтования ещё в нескольких спортивных обществах Варшавы.[5] Одним из учеников Мишо был П. А. Заковорот — будущий известный российский фехтовальщик, а позднее — один из основоположников советской школы фехтования. Он оставил воспоминания о своём первом занятии с учителем:

Показав мне на первом занятии, как держать эспадрон и как стать в позицию, Мишо взял оружие и приказал защищаться. Не успел я подумать, что, пожалуй, сумею устоять перед своим не особенно сильным с виду противником, как Мишо сделал выпад, сабля его блеснула в воздухе, а моя со звоном полетела на землю. Я поднял оружие и снова приготовился к обороне. Отбиваю первый удар, но клинок Мишо тут же упирается в мою грудь.

— воспоминания Петра Заковорота[6]

Мишо принял участие в ряде международных соревнований, в частности:

  • В 1900 году стал одним из первых российских участников Олимпийских игр — в соревнованиях по фехтованию на саблях среди маэстро (то есть, фактически среди профессионалов) занял 5-е место (его ученик Пётр Заковорот был 7-м): в полуфинальной группе одержал 6 побед при 1 поражении, в финальной — 3 победы при 4 поражениях.[7] За этот результат он получил 400 франков (в пересчёте — 152 рубля).[8]
  • В 1910 году на крупном турнире по фехтовании в Париже в соревнованиях на саблях занял 5-е место (Пётр Заковорот был 3-м).[9]

Умер Мишо в 1925 году; похоронен в Варшаве на кладбище Старые Повонзки.[1]

Напишите отзыв о статье "Мишо, Юлиан Александрович"

Примечания

  1. 1 2 [cmentarze.um.warszawa.pl/pomnik.aspx?pom_id=2551 Antonina Michaux] // Warszawskie Zabytkowe Pomniki Nagrobne (польск.)
  2. [ipsb.nina.gov.pl/index.php/a/aleksander-adam-michaux Aleksander Adam Michaux] // Rościsław Skręt, Polski Słownik Biograficzny, 1975 (польск.)
  3. Вестник Общества русских ветеранов Великой войны в Сан-Франциско. — San Francisco : Б.и., 10/1986, № 257. — [books.google.ru/books?id=LxoXAQAAIAAJ&q=Юльян+Мишо&dq=Юльян+Мишо&hl=ru&sa=X&ved=0CB4Q6AEwAGoVChMIxdz_84STxgIVxcByCh2c6QKK С. 17]
  4. Булочко К. Т. Фехтование. Учебник для учащихся институтов. — М.: «Рипол Классик», 2013. — [books.google.ru/books?id=6OL9AgAAQBAJ&pg=PA18 С. 18]
  5. Maciej Łuczak. [dlibra.bg.ajd.czest.pl:8080/Content/834/kultura_fizyczna_8.-55.pdf Wpływ myśli teoretycznej i praktycznej szkoleniowców węgierskich na sukcesy polskiej szermierki] // PRACE NAUKOWE Akademii im. Jana Długosza w Częstochowie. — Seria: Kultura Fizyczna, 2009, z. VIII. — P. 56 (польск.)
  6. Быков М. [bmsi.ru/doc/2c5e1406-9d57-494f-8f9e-fc145107f976/html М-СКРИЖАЛИ: Многоборцы русской гвардии. Часть 2] // «Московский спорт». — № 2, 2009. — С. 84—89
  7. [www.sports-reference.com/olympics/athletes/mi/yulian-michaux-1.html Юлиан Мишо] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
  8. Жизлов А. [www.sports.ru/tribuna/blogs/beneath_stands/571939.html Заковорот Мишо. Первые русские олимпийцы рубили и доставляли] // блог sports.ru
  9. Фехтование. Справочник / Составитель В. Я. Базаревич. — М.: «Физкультура и спорт», 1975. — С. 11.

Отрывок, характеризующий Мишо, Юлиан Александрович

С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?