Немцевич, Юлиан

Юлиан Урсын-Немцевич
Julian Ursyn Niemcewicz
Портрет кисти Антония Бродовского, 1820
Дата рождения:	16 февраля 1757(1757-02-16)
Место рождения:	Скоки около Бреста
Дата смерти:	21 марта 1841(1841-03-21) (84 года)
Место смерти:	Париж
Род деятельности:	писатель, историк и общественный деятель, личный адъютант Тадеуша Костюшки
Язык произведений:	польский
Награды:

Юлиа́н Урсын-Немце́вич (польск. Julian Ursyn Niemcewicz; 16 февраля 1757, д. Скоки Берестейского повета — 21 мая 1841, Париж) — польский писатель, историк и общественный деятель.

Биография

Родился 16 февраля 1757 года в деревне Скоки около Брест-Литовска. Представитель шляхетского рода Немцевичей, пользовавшихся придомком Урсын (или Урсин), являющегося аллюзией на изображение медведя (лат. ursus) в гербе Немцевичей «Равич». В 1770—1777 годах учился в Варшавском кадетском корпусе. Был адъютантом Адама Казимира Чарторийского. Путешествовал по Западной Европе: посетил Францию, Англию, Италию.

Был послом на Четырёхлетний сейм (1788—1792), где проявил себя как оратор и активный сторонник реформ. Участвовал в разработке Конституции 3 мая. С 1791 года состоял в Эдукационной комиссии.

После победы Тарговицкой конфедерации и отмены Конституции эмигрировал в Саксонию, а после в Австрию и Италию. В эмиграции завязал тесные сношения с Тадеушем Костюшко. Принимал активное участие в восстании 1794 года в качестве адъютанта Костюшко. Был ранен в битве при Мацеевицах, попал в плен и был заключён в Петропавловской крепости. Освобождённый Павлом I, в 1796 году вместе с Костюшко уехал в Соединённые Штаты, где женился на американке Сьюзен Ливингстон Кин и принял американское гражданство.

В 1807 году возвратился в Польшу и поселился около Варшавы. Занимал должность секретаря Сената Герцогства Варшавского. В 1809 году был награждён орденом святого Станислава. С 1813 года был секретарём Сената Царства Польского. В этот период своей жизни совершал поездки по территории бывшей Речи Посполитой, где искал и описывал памятники истории.

Во время восстания 1830—1831 годов Немцевич вошёл в состав Временного правительства, избирался сенатором-каштеляном. После поражения восстания эмигрировал в Париж, где сблизился с консервативным лагерем польской эмиграции во главе с Адамом Ежи Чарторийским. В этот период занимался преимущественно литературным трудом. Скончался 21 мая 1841 года в Париже.

Творчество

В литературном творчестве придерживался эстетики классицизма. Его исторические взгляды были основаны на концепции школы Адама Станислава Нарушевича с её идеей об упадке Речи Посполитой.

Громадный успех имела его комедия «Возвращение депутата» (Powrót posla, 1791 год), в которой на канве любовной интриги дана едкая сатира на крепостническую реакцию. Еще больший успех имела драма «Казимир Великий» (Kazimierz Wielki, 1792 год).

Вернувшись из эмиграции в 1807 году, Немцевич продолжал писать трагедии, комедии и басни, но более всего прославил себя «Историческими думами» (Spiewi historyczne, 1816), своего рода поэтической хрестоматией по польской истории. Они оказали большое влияние на творчество поэта-декабриста Кондратия Рылеева, который посвятил Немцевичу свои «Думы», часть из которых представляет собой перевод «Spiew’ов». Также Немцевич дружил со знаменитым русским поэтом князем Петром Андреевичем Вяземским, служившем в Варшаве в 1817-21 гг.

Исторический роман Немцевича «Ян из Тенчина» (Jan z Tęczyna, 1825), написанный в духе произведений Вальтера Скотта, обогатил польскую литературу новой жанровой разновидностью. Продолжая отстаивать либеральные идеи, в романе «Лейбе и Сарра» (Leibe i Siora, 1821) Немцевич проповедует терпимость по отношению к еврейству.

Под конец жизни Немцевич стал консерватором, выступал за лояльную политику по отношению к России. После восстания 1830—1831 годов, уже в эмиграции, он продолжал бороться против радикалов и начал писать роман, направленный против Лелевеля и демократов, но не успел закончить его.

Литература

• Czartoryski A. J. [books.google.pl/books?id=dSoEAAAAYAAJ&pg=PA9&dq=niemcewicz+skokach&hl=pl&ei=VFycTO_0MoWV4gacmvW0DQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCcQ6AEwAA#v=onepage&q=niemcewicz%20skokach&f=false Żywot J. U. Niemcewicza]. — Berlin-Pozhan: E. Bock, 1860.
• Tyrowicz M. Działność publiczna J. O. Niemcewicza w latach 1807—1813. — Wilno, 1930.
• Majchrowski M. O Julianie Niemcewiczu: opowieść biograficzna. — Ludowa Spółdzielnia Wydawnicza, 1982.
• Wójcicki J. Julian Ursyn Niemcewicz: pisarz, historyk, świadek epoki. — Wydawn. DiG, 2002. ISBN 83-7181-248-5
• Czaja A. Julian Ursyn Niemcewicz: fragment biografii 1758—1796. — Grado, 2005. ISBN 83-89588-47-1

Отрывок, характеризующий Немцевич, Юлиан

Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.