Райзман, Юлий Яковлевич

Юлий Райзман
Имя при рождении:	Юлий Яковлевич Райзман
Дата рождения:	2 (15) декабря 1903(1903-12-15)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	11 декабря 1994(1994-12-11) (90 лет)
Место смерти:	Москва, Российская Федерация
Гражданство:	СССР СССР→ Россия Россия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, театральный педагог
Направление:	социалистический реализм
Награды:

Ю́лий Я́ковлевич Ра́йзман (15 декабря 1903, Москва, Российская Империя — 11 декабря 1994, Москва, Российская Федерация) — советский кинорежиссёр, сценарист, педагог, профессор.

Народный артист СССР (1964). Герой Социалистического Труда (1973). Лауреат шести Сталинских премий (1941, 1943, 1946 — дважды, 1950, 1952), Государственной премии СССР (1983) и Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых (1986).

Биография

Ю. Я. Райзман родился 2 (15) декабря 1903 год в Москве. Сын портного Якова Ильича Райзмана (1872—1944), который имел к 1917 году солидное портновское дело на Кузнецком мосту, обшивал великих князей и считался «лучшим мастером фрака», по словам Эйзенштейна; известен тем, что шил костюмы бояр для фильма «Иван Грозный». Мать — Вера Александровна Райзман (урождённая Оцеп) (1880—1965), старшая сестра режиссёра Фёдора Оцепа.

Был женат на Сюзанне Андреевне Тэр.

В 1924 году окончил факультет общественных наук 1-го МГУ, после чего стал работать ассистентом режиссёра на киностудии «Межрабпом-Русь» у режиссёра Якова Протазанова.

С 1926 года — режиссёр к/ст «Госвоенкино» и «Востоккино», с 1931 года — режиссёр киностудии «Мосфильм». В 1948 году работал на Рижской киностудии.

Соавтор сценариев ряда своих фильмов.

В 1944—1964 годах — педагог ВГИКа, руководитель режиссёрско-актёрской мастерской. Профессор (1960). Член СК СССР.

Фильм Райзмана «Частная жизнь» был отмечен специальным призом МКФ в Венеции 1982 года (ещё одну награду Венецианского МКФ, приз за лучшую мужскую роль, получил сыгравший в этом фильме актёр Михаил Ульянов) и номинацией на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке» (1982) (премия в тот год досталась испанскому фильму «Начать сначала»).

В 1988 году Райзман стал первым в истории лауреатом премии «Ника» в номинации «Честь и достоинство».

Умер 11 декабря 1994 года. Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1941) — за фильм «Последняя ночь» (1936)
• Сталинская премия второй степени (1943) — за фильм «Машенька» (1942)
• Сталинская премия первой степени (1946) — за документальный фильм «К вопросу о перемирии с Финляндией» (1944)
• Сталинская премия первой степени (1946) — за документальный фильм «Берлин» (1945)
• Сталинская премия второй степени (1950) — за фильм «Райнис» (1949)
• Сталинская премия первой степени (1952) — за фильм «Кавалер Золотой Звезды» (1950)
• Государственная премия СССР (1983) — за фильм «Частная жизнь» (1982)
• Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых (1986) — за фильм «Время желаний» (1984)
• Герой Социалистического Труда (1973)
• народный артист СССР (1964)
• Народный артист Латвийской ССР (1949)
• два ордена Ленина (1967, 1973)
• два ордена Трудового Красного Знамени (1950, 1963)
• орден «Знак Почёта» (1940)
• орден Октябрьской революции
• орден Дружбы народов (1983)
• Московский кинофестиваль 1935 года Почётная грамота, фильм «Лётчики», 1935 (совместно с анимационно-игровым фильмом «Новый Гулливер»)
• Международная выставка декоративных искусств в Париже (Гран-при, фильм «Последняя ночь», 1937)
• МКФ в Канне (Большая Международная премия «За лучший полнометражный документальный фильм», фильм «Берлин», 1946)
• МКФ в Карловых Варах (Большая премия «Хрустальный глобус», фильм «Кавалер Золотой Звезды», 1951)
• МКФ в Картахене (Большая премия, фильм «Кавалер Золотой Звезды», 1951)
• МКФ в Венеции (Почетный диплом, фильм «Коммунист», 1958)
• Всесоюзный кинофестиваль (Первая премия по разделу художественных фильмов, фильм «Коммунист», 1959)
• Всесоюзный кинофестиваль (Первая премия за лучшую режиссёрскую работу, фильм «Коммунист», 1959)
• Всесоюзный кинофестиваль (Премия за лучшую режиссёрскую работу, фильм «Твой современник», 1968)
• МКФ в Лагове (Премия «Варшавская сирена» жюри клуба критиков, фильм «Твой современник», 1969)
• МКФ документального кино в Нионе (Гран-при «Золотой Сестерций» за участие в ретроспективе советских фильмов, 1974)
• МКФ в Венеции (Спец. приз «За артистическое и профессиональное сотрудничество», фильм «Частная жизнь», 1982)
• Всесоюзный кинофестиваль (Главный приз, фильм «Частная жизнь», 1983)
• кинопремия «Ника» в номинации «Честь и достоинство» (1987)

Фильмография

Актёрские работы

Внешние изображения
	[www.visualrian.ru/images/item/93346 Кинорежиссёр Юлий Райзман]
	[www.visualrian.ru/images/item/6688 На съемках фильма «Коммунист»]
	[www.visualrian.ru/images/item/6741 Народный артист СССР Ю. Я. Райзман]

• 1925 — «Шахматная горячка»

Режиссёрская работа

Ассистент Якова Протазанова:

Сорок первый (фильм, 1927)

• 1927 — «Круг»
• 1928 — «Каторга»
• 1930 — «Земля жаждет»
• 1932 — «Рассказ об Умаре Хапцоко» (к/м)
• 1935 — «Лётчики»
• 1936 — «Последняя ночь» (с Д. Васильевым)
• 1939 — «Поднятая целина»
• 1942 — «Машенька»
• 1944 — «Небо Москвы» (с А. Птушко)
• 1945 — «Берлин» (док.)
• 1948 — «Поезд идёт на восток»
• 1949 — «Райнис»
• 1950 — «Кавалер Золотой Звезды»
• 1955 — «Урок жизни»
• 1957 — «Коммунист»
• 1961 — «А если это любовь?»
• 1967 — «Твой современник»
• 1972 — «Визит вежливости»
• 1977 — «Странная женщина»
• 1982 — «Частная жизнь»
• 1984 — «Время желаний»

Сценарная работа

• 1936 — «Последняя ночь»
• 1961 — «А если это любовь?»
• 1967 — «Твой современник»
• 1972 — «Визит вежливости»
• 1982 — «Частная жизнь»

См. также

В 1962 году вышла написанная М. Е. Заком книга «Юлий Райзман».

Ссылки

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11221 Райзман, Юлий Яковлевич]. Сайт «Герои Страны».
• [www.kinoart.ru/ru/archive/2004/02/n2-article13 Нея Зоркая. Райзман: сгустки истории — Портрет режиссёра Юлия Райзмана // Искусство кино, 2004, № 2]
• [www.vida.ru/tvgrid/human.asp?id=6685 Краткая биография на сайте Vida.RU]

Отрывок, характеризующий Райзман, Юлий Яковлевич

Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.