Юлий II

Юлий II Iulius PP. II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
216-й папа римский
1 ноября 1503 — 21 февраля 1513
Интронизация:	26 ноября 1503
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Пий III
Преемник:	Лев X
Имя при рождении:	Джулиано делла Ровере
Оригинал имени при рождении:	Giuliano della Rovere
Рождение:	5 декабря 1443(1443-12-05) Альбисола-Супериоре, Генуэзская республика
Смерть:	21 февраля 1513(1513-02-21) (69 лет) Рим, Папская область
Принятие священного сана:	неизвестно
Епископская хиротония:	1481
Кардинал с:	16 декабря 1471
Юлий II на Викискладе

Юлий II (лат. Iulius PP. II), в миру — Джулиано делла Ровере (итал. Giuliano della Rovere; 5 декабря 1443, Альбисола-Супериоре, Генуэзская республика — 21 февраля 1513) — папа римский с 1 ноября 1503 года.

Биография

Ранние годы

Джулиано делла Ровере родился 5 декабря 1443 года в Альбиссоле, около Савоны. Он был сыном Рафаэлло делла Ровере, брата папы Сикста IV (Франческо делла Ровере) и гречанки Феодоры Манеролы.

В юности он служил в качестве министранта папы. По инициативе дяди он был отправлен в монастырь францисканцев и получил хорошее образование в университете Перуджи. Однако к ордену он, вероятно, не присоединился и оставался членом светского духовенства до своего возведения в сан епископа Карпентра во Франции в 1471 году. Вскоре после его дядя занял папский престол.

Кардинал

Делла Ровере был назначен кардиналом той же церкви, что и его дядя до него — Сан-Пьетро-ин-Винколи. Благодаря возвышению дяди, Джулиано энергично взялся за укрепление влияния своей семьи в папском государстве. Он приобрел не менее восьми епархий, в том числе Лозанну в 1472 году и Кутанс в 1476 году.

В качестве папского легата делла Ровере был отправлен во Францию в 1480 году, где он оставался четыре года, и проявил недюжинные дипломатические способности, благодаря которым он вскоре приобрел огромное влияние в Коллегии кардиналов. Причем, это влияние не только не снизилось при папе Иннокентии VIII, а продолжало расти. Вскоре после этого, в 1483 году, у Джулиано родилась внебрачная дочь Феличе делла Ровере.

Главным противником Джулиано с этого времени стал кардинал Родриго Борджиа, ставший в 1492 году папой Александром VI. Делла Ровере обвинил Борджиа в том, что он купил голоса кардиналов и сговорился с Асканио Сфорца. Он решил укрыться от гнева Борджиа в Остии, а через несколько месяцев отправился в Париж, где уговорил Карла VIII пойти на завоевание Неаполя.

Сопровождая молодого короля в его кампании, он вошел в Рим и пытался спровоцировать созыв совета для расследования поведения понтифика с целью его низложения. Но папа Александр нашел союзника в лице министра Карла VIII Гийома Бриссоне, благодаря которому он разрушил козни противника.

Папа Александр умер в 1503 году, а его сын, Чезаре Борджиа, тяжело заболел. Делла Ровере не поддержал кандидатуру кардинала Пикколомини в Сиене, который, тем не менее, был 8 октября 1503 года освящен под именем папы Пия III. Однако новый понтифик умер двадцать шесть дней спустя.

Избрание

После смерти папы Александра VI вступил в борьбу за Святой престол, убеждая кардиналов-выборщиков, что является поборником мира и независимости папства. Пользуясь слабостью позиций Чезаре Борджиа, он подкупом и обещаниями стал завоевывать симпатии кардиналов. В итоге собравшийся конклав отдал тиару ему. Он был избран под именем Юлия II почти единогласным голосованием. Его избрание заняло всего несколько часов, а против был подан лишь один голос — его главного конкурента Жоржа д’Амбуаза, ставленника французской монархии.

Папство

Фактически его понтификат был непрерывной чередой войн, в которых папа часто принимал личное участие, сражаясь иногда в первых рядах армии (см. Осада Мирандолы). Во время военных походов Юлий II приказывал нести перед собой дарохранительницу со Святыми Дарами.

С самого начала Юлий II решил дистанцироваться от политики предшественников, в особенности, от политики Александра VI. В день своего избрания он заявил:

«Я не буду жить в тех же комнатах, где он [Александр VI] осквернил Святую Церковь, как никто до него узурпировавший папскую власть за счет помощи дьявола… Я запрещаю под страхом отлучения от церкви говорить или думать о Борджиа снова. Его имя и память должны быть забыты. Он должен быть вычеркнут из каждого документа. Его правление должно быть уничтожено. Все портреты Борджиа должны быть покрыты чёрным крепом, все гробницы Борджиа должны быть вскрыты, а их тела отправлены обратно туда, откуда они пришли — в Испанию»

. Апартаменты Борджиа действительно оставались закрытыми до XIX века.

Юлий II использовал своё влияние, чтобы примирить две мощные римские семьи — Орсини и Колонна, а, указами, принятыми в их интересах, он привлек к себе оставшуюся часть римской знати.

Главными противниками Юлия были Венеция и Франция. В результате войн, которые вел папа, территория его государства была значительно расширена. В 1504 году, находя невозможным убедить дожа Венеции, он добился союза с Францией и Священной Римской империей против Венеции. В 1506 году Юлий сумел освободить занятые венецианцами при Александре VI Перуджу и Болонью, свергнул местных деспотов — Джамполо Бальони и Джованни II Бентивольо соответственно.

В декабре 1503 года Юлий выпустил указ, позволявший Генриху VIII Английскому жениться на Екатерине Арагонской. Екатерина ранее была замужем за братом Генриха принцем Артуром, который скоропостижно скончался, и Екатерина утверждала, что осталась девственницей за шесть месяцев брака. Около двадцати лет спустя, когда Генрих влюбился в Анну Болейн, он попытался аннулировать брак, заявив, что он изначально был заключен не по закону. Отказ папы Климента VII дать развод привёл к английской Реформации.

В рамках программы восстановления славы Рима как христианской столицы Юлий II предпринял значительные усилия, чтобы представить себя в качестве своего рода императора-папы. На Вербное воскресенье 1507 года «вошел Юлий II в Рим… И как второй Юлий Цезарь, наследник величия императорской славы Рима, и в образе Христа одновременно». Юлий, позиционировавший себя как преемника Цезаря, лично повел армию через Апеннинский полуостров под имперским лозунгом «Изгоним варваров». Тем не менее, несмотря на имперскую риторику, кампании Юлия носили локальный характер.

Для защиты границ и привилегий папского государства Юлий II создал швейцарскую гвардию, состоящую из добровольцев, жителей Швейцарии, неженатых и опытных в военном искусстве. Их красочную униформу проектировал Рафаэль Санти. Стоящая ныне рядом с папой почётная стража является реликтом этого гарнизона, численность которого во времена Юлия была намного больше.

Камбрейская лига

В 1508 году международные события благоприятствовали планам Юлия, и он смог заключить Камбрейскую лигу с Людовиком XII, королём Франции, Максимилианом I, императором Священной Римской империи, и Фердинандом II, королём Арагона. Лига боролась против Венецианской республики во время «Войны Камбрейской лиги». Среди прочего, Юлий хотел присоединить занятую венецианцами Романью; Максимилиан I покусился на Фриули и Венеция, Людовик XII — на Кремону. а Фердинанд II — на порты Апулии.

Весной 1509 года Венецианская республика попала под интердикт Юлия. Во время «Войны Камбрейской лиги» альянсы распадались и собирались заново в новых составах. Например, в 1510 году Венеция и Франция поменялись местами, а в 1513 году договорились между собой.

Систо Гара делла Ровере, пятый и последний кардинал-племянник Юлия II, был настоятелем в Риме рыцарей госпитальеров

Участие в войне довольно скоро принесло успех папе в достижении его целей. После битвы при Аньяделло 14 мая 1509 года владычество Венеции в Италии было практически утрачено. Но король Франции и император Священной Римской империи не были удовлетворены лишь осуществлением целей папы, и Максимилиан счел необходимым заключить соглашение с венецианцами, чтобы защитить себя от тех, кто до того был его союзниками. Вскоре на сторону Венеции перешли и французы. Папа наложил на Францию интердикт, но это не принесло успеха, как и попытки вызвать разрыв между Францией и Англией. С другой стороны, на синоде, созванном в Туре в сентябре 1510 года, французские епископы отказались от послушания папе и решили с помощью императора Максимилиана добиться низложения Юлия. В ноябре 1511 года совет собрался для этой цели в Пизе.

Тогда Юлий объединился с Фердинандом II Арагонским и венецианцами против Франции. На короткое время Генрих VIII, король Англии, и Максимилиан I также присоединились к этому альянсу. В последние месяцы жизни Юлий участвовал в переговорах с дипломатами Фердинанда, пытавшимися получить от папы идеологическое обоснование для вторжения арагонцев в Наварру.

В 1512 году папа созвал в Латеране XVIII Вселенский собор, который призван был обсудить реформу церкви. Это было вызвано единодушным требованием многих представителей тогдашнего западного христианства. Больной Юлий II не принимал участия в работе собора.

Юлий II, как и его предшественники, покровительствовал своим родственникам, назначая епископами и кардиналами членов рода делла Ровере и породненной с ним семьи Орсини. Тогда уже вошло в обычай, что самый близкий племянник папы (непот) получал кардинальскую шапку и занимал в Римской курии должность папского наместника. Юлий II позаботился о том, чтобы его внебрачные дети (а их было несколько) заключили выгодные браки, которые принесли им богатство и почёт и связали род делла Ровере со знатнейшими родами Европы.

Смерть

В 1512 году французы были изгнаны на север через Альпы, но это произошло ценой оккупации Италии со стороны других держав, и Юлий был вынужден отказаться от реализации своей мечты о независимом итальянском королевстве. Он умер 21 февраля 1513 года от лихорадки.

Распространенной ошибкой является указание на то, что Гробница Юлия II Микеланджело в Сан-Пьетро-ин-Винколи — место изначального захоронения папы. Эта могила не была завершена до 1545 года и представляет собой сокращенную версию запланированного оригинала, который был изначально предназначен для базилики Святого Петра. Сам же Юлий был изначально похоронен в соборе Святого Петра в Ватикане. Его останки, вместе с прахом его дяди Сикста IV, позднее были осквернены во время разграбления Рима в 1527 году. Ныне они покоятся в соборе Святого Петра в передней части памятника папе Клименту X.

Юлий II был первым папой, тело которого бальзамировали.

Папа-меценат

Юлий II вошел в историю не только как один из наиболее воинственных пап, но и как щедрый (хотя и деспотичный) меценат искусства. В 1506 году было начато строительство нового собора св. Петра в соответствии с планами архитектора Донато Браманте (1444—1514). В 1512 году были открыты для обозрения фрески в Сикстинской капелле, которые считаются вершиной творчества гениального Микеланджело Буонарроти (1475—1564). Этот же художник был создателем незаконченного надгробия Юлия II и прекрасного купола, венчающего Ватиканский собор. В 1508—1512 годах апартаменты Ватиканского папского дворца украшает ещё один знаменитый художник, Рафаэль Санти (1483—1520).

Юлий II обычно изображается с бородой после появления на знаменитом портрете Рафаэля. Тем не менее, папа носил бороду только с 27 июня 1511 года по март 1512 года в знак траура в связи с потерей Болоньи. При этом он стал первым папой со времен античности, который носил бороду. Юлий снова сбрил бороду незадолго до смерти, а его ближайшие преемники были гладко выбриты. Однако папа Климент VII снова отпустил бороду в знак траура после разграбления Рима в 1527 году. В дальнейшем все папы были бородатыми до смерти папы Иннокентия XII в 1700 году.

Юлий был не первым папой, имевшим детей до вступления на кафедру святого Петра. Его единственная известная дочь, Феличе делла Ровере, родилась в 1483 году. Матерью Феличе была Лукреция Норманни из знатной римской семьи. Вскоре после рождения Феличе Юлий II устроил брак Лукреции с Бернардино де Куписом. Бернардино был камергером двоюродного брата Юлия, кардинала Джироламо Бассо делла Ровере. [25]

Несмотря на наличие внебрачной дочери, слухи объявляли Юлия гомосексуалом. Активная деятельность неизбежно создавала папе врагов, а обвинение в содомском грехе в то время считалось одним из самых тяжёлых.

Литература

• Гревс И. М. Юлий, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www2.fiu.edu/~mirandas/bios1471.htm#Dellarovere Папа Юлий II в биографическом словаре кардиналов Католической церкви]

Отрывок, характеризующий Юлий II

Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.