Юлия, или Новая Элоиза

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юлия, или Новая Элоиза
Julie ou la Nouvelle Héloïse

Юлия между Сен-Прё (слева) и де Вольмаром.
Гравюра к первому изданию 1761 года[i 1].
Жанр:

роман

Автор:

Жан-Жак Руссо

Язык оригинала:

французский

Дата написания:

1757—1760

Дата первой публикации:

1761

Текст произведения в Викитеке

«Ю́лия, и́ли Но́вая Элои́за» (фр. Julie ou la Nouvelle Héloïse) — роман в письмах в направлении сентиментализма, написанный Жан-Жаком Руссо в 1757—1760 гг. Первое издание вышло в Амстердаме в типографии Рея в феврале 1761 года. Вторая часть названия отсылает читателя к средневековой истории любви Элоизы и Абеляра, на которую похожа судьба главных героев романа Юлии д'Этанж и Сен-Прё. Роман пользовался огромным успехом у современников. За первые 40 лет «Новая Элоиза» только официально переиздавалась 70 раз, — успех, какого не имело ни одно другое произведение французской литературы XVIII века[1].





История создания

В «Письме к д'Аламберу» Pуссо называет «Клариссу» лучшим из романов. Его «Новая Элоиза» написана под очевидным влиянием Ричардсона. Pуссо не только взял аналогичный сюжет — трагическую судьбу героини, погибающей в борьбе целомудрия с любовью или соблазном, — но и усвоил себе самый стиль чувствительного романа. Форма романа — эпистолярная; он состоит из 163 писем и эпилога. Читателям XVIII века такая форма нравилась, так как письма представляли лучший повод к бесконечным рассуждениям и излияниям во вкусе того времени. Все это было и у Ричардсона.

Pуссо внёс в «Новую Элоизу» много и своего, им лично пережитого и ему дорогого. Сен-Прё — это он сам, но вознесённый в сферу идеальных и благородных чувств; женские лица романа — образы женщин, оставивших след в его жизни; Вольмар — его друг Сен-Ламбер, сам предложивший ему развлекать графиню д’Удето; театр действий романа — его родина; наиболее драматические моменты романа разыгрываются на берегу Женевского озера. Всё это усиливало впечатление, которое производил роман. Но главное его значение — в данных им новых типах и новых идеалах. Pуссо создал тип «нежного сердца», «прекрасной души», расплывающейся в чувствительности и слезах, всегда и во всём руководящейся во всех случаях жизни, во всех отношениях и суждениях — чувством[2].

В своей «Исповеди» Руссо пишет, что к февралю 1758 «Новая Элоиза» была готова едва наполовину, а завершена зимой 1758—1759. Однако по свидетельству современников Руссо, уже в декабре 1757 он читал полностью написанный роман своему другу Дидро, хотя окончательное редактирование и могло продолжаться ещё год после этого.

Как уже было отмечено чуть выше, на сюжет романа несомненно повлияли личные переживания Руссо. Весной 1756 года он поселился в Эрмитаже, вилле около Монморанси, куда его пригласила д'Эпине, почитательница французских энциклопедистов и подруга Гримма. Там Руссо задумывает роман о любви учителя к его ученице, первые две главы которого были готовы к концу года.

Весной следующего года на виллу приезжает 26-летняя Софи д'Удето (фр. Sophie d’Houdetot), родственница г-жи д'Эпине. 44-летний Руссо вскоре влюбляется в неё и признаётся в своих чувствах. Однако Софи, влюблённая тогда в поэта Сен-Ламбера и ждущая его возвращения из Германии, попросила Руссо удовольствоваться ролью друга. В изменённом и идеализированном виде эта история была использована Руссо в развитии сюжета его произведения[3].

Состав романа

Роман состоит из 6 частей. На титульном листе размещён эпиграф на итальянском, взятый из сонета Петрарки на смерть Лауры:

Non la conobbe il mondo, mentre l’ebbe:   Мир не знал её, пока она была жива,
Conobill’io ch’a pianger qui rimasi.   Но знал я и остался её оплакать.

— Сонет CCCXXXVIII

На фронтисписе издатель романа Рей хотел поместить личный девиз Руссо «vitam impendere vero» («посвятить жизнь истине»), взятый писателем из 4-й сатиры Ювенала. Однако Руссо посчитал дурным вкусом размещать на одном развороте книги тексты на трёх разных языках (французском, итальянском и латинском)[4].

За названием романа следует подзаголовок: «Письма двух любовников, живущих в маленьком городке у подножия Альп. Собраны и изданы Ж.-Ж. Руссо». Таким образом Руссо придавал большую достоверность излагаемой истории, выступая не как сочинитель, а как знакомый героев, собравший и опубликовавший из письма.

Через несколько дней после первого выхода романа, 18 февраля 1761 года, Руссо отдельно опубликовал «Второе предисловие» к роману, написанное в форме диалога автора и издателя[4].

В парижское издание 1764 года был добавлен «Перечень писем» с кратким изложением каждого из них. Сам Руссо не принимал в этом участия, но позднее одобрил идею, и в полные издания романа его обычно включают[5].

Стандартной частью изданий стали и «Сюжеты гравюр», в которых Руссо детально описывает сюжеты и требования по исполнению всех 12 гравюр для первого издания.

Напротив, из прижизненных изданий Руссо исключил вставную новеллу «Любовная история милорда Эдуарда Бомстона», так как посчитал, что она по своему тону противоречит общему стилю романа и «трогательной простоте» его сюжета. Новелла была впервые напечатана уже после смерти Руссо в женевском издании 1780 года[6].

«Новая Элоиза» в России

Первое издание на русском языке было напечатано в 1769 году в переводе П. С. Потёмкина. В 1792 вышел ещё один, анонимный, перевод.

В XIX веке роман переводился дважды: А. А. Палицыным в 1803—1804 (второе издание в 1820—1821 гг.) и П. П. Кончаловским в 1892.

В советское время академическое издание романа с приложениями и с обширными комментариями вошло во второй том «Избранных сочинений» Руссо ( Жан-Жак Руссо. Избранные сочинения. — М.: Гослитиздат, 1961. — Т. 2. ). Части I—III переведены А. А. Худадовой, части IV—VI переведены Н. И. Немчиновой. Этот же перевод был использован в антологии 2008 года[7].

Основные герои

  • Юлия д'Этанж, в замужестве г-жа де Вольмар. Любит Сен-Прё, своего учителя, становится его тайной любовницей. После решительного отказа своего отца, барона д'Этанж, в разрешении на этот брак продолжает любить Сен-Прё, но выходит замуж за де Вольмара.
  • Сен-Прё — одарённый человек достаточно знатного происхождения, но обедневший, влюблён в Юлию д'Этанж. Его настоящее имя в романе не раскрывается. Сен-Прё (фр. Saint-Preux) — это псевдоним, который ему дала Юлия в начале их отношений, называя его «своим Витязем» (фр. mon Preux). Из записки к письму в третьей части романа выясняется, что инициалы его настоящих имени и фамилии «С. Г.»[8]
  • де Вольмар (его имя нигде в романе не упоминается) — французский дворянин польского происхождения, муж Юлии, близкий друг отца Юлии, в благодарность пообещавшего выдать за него свою дочь. Знает о любви и предыдущих отношениях Юлии и Сен-Прё, но доверяет их чувству долга и благородству.
  • Клара д'Орбкузина Юлии, её лучшая и верная подруга.
  • милорд Эдуард Бомстон — английский дворянин. В начале Сен-Прё вызывает его на дуэль из-за Юлии. Дуэль удаётся предотвратить, а милорд Эдуард (так его обычно называют в романе) становится самым близким другом Сен-Прё.

Сюжет

Сен-Прё, одарённый молодой человек знатного происхождения, работает домашним учителем дочери барона д'Этанж.

Влияние на развитие мировой литературы

Галерея изображений

Напишите отзыв о статье "Юлия, или Новая Элоиза"

Примечания

Комментарии

  1. Руссо хотел проиллюстрировать книгу 12 гравюрами, к которыи сам написал подробные инструкции для гравёра. Так как мастерская Гравело, где был размещён заказ, задерживала сроки сдачи, гравюры вышли отдельным приложением уже после публикации романа. Предлагаемая гравюра является седьмой в списке Руссо. Она иллюстрирует приезд Сен-Прё в имение Юлии де Вольмар и её мужа, который уже знает, что Сен-Прё был любовником Юлии, но доверяет благородству Сен-Прё и своей жены (Часть IV, письмо VI). Под гравюрой Руссо хотел поместить подпись «Доверие прекрасных душ»

Ссылки на источники

Литература

  • Жан-Жак Руссо. Избранные сочинения. — М.: Гослитиздат, 1961. — Т. 2.
  • Вольтер, Дени Дидро, Жан-Жак Руссо. Литература Французского Просвещения. — М.: Дрофа, 2008. — (Библиотека зарубежной классики). — ISBN 9785358029880.

Ссылки

  • [openlibrary.org/books/OL24356220M/Lettres_de_deux_amans_habitans_d%27une_petite_ville_au_pied_des_Alpes Сканированная копия первого издания романа 1761 года] (фр.). Open Library. Проверено 28 октября 2011. [www.webcitation.org/67jCqIjBq Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Юлия, или Новая Элоиза

Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.