Бриннер, Юл

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Юл Бриннер»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Бриннер.
Юл Бриннер
Yul Brynner

Юл Бриннер в Сараево 1969.
Имя при рождении:

Юлий Борисович Бринер

Место рождения:

Владивосток,
Дальневосточная республика Дальневосточная республика

Гражданство:

СССР СССР
США США

Профессия:

актёр

Награды:

«Оскар» (1957)

Юл Бриннер (англ. Yul Brynner, 11 июля 1920, Владивосток — 10 октября 1985, Нью-Йорк), при рождении Юлий Борисович Бринер — американский актёр театра и кино русского происхождения.





Биография

Предыстория

Юл родился под именем Юлий Борисович Бринер (позже к фамилии была добавлена вторая «н») 11 июля 1920 года во Владивостоке. Его дед был выходцем из Швейцарии, в 16 лет вместе с родителями переехавший в Россию. — Жюль Бринер. Вначале Жюль Бринер поселился в Иокогаме (Япония), обзавёлся семьёй, но потом бросил её, перебрался во Владивосток и вторично женился на Наталии Иосифовне Куркутовой (чья мать была наполовину буряткой). В семье родилось шестеро детей — трое мальчиков и три девочки. Один из сыновей — Борис — после окончания гимназии поступил в Санкт-Петербургский университет, где изучал минералогию. В Санкт-Петербурге он познакомился со студенткой Санкт - Петербургской консерватории, Марией Дмитриевной Благовидовой [1] , дочерью пензенского врача, жившего во Владивостоке, Дмитрия Евграфовича Благовидова . [2] и его жены, Анны Тимофеевны Кареевой ( оба были русские). В 1914 году они поженились, а 11 июля 1920 года у них родился сын, которого они назвали Юлием в честь деда.

Юлий Борисович Бринер в течение жизни делал неоднократно ничем не подтверждённые заявления о своём происхождении, что послужило причной его разрыва с сестрой, Верой, в частности, он уверял, [3][4], что один из его родителей был цыганского происхождения. Он принимал активное участие в создании в 1978 году Международного Союза Цыган (англ. International Romani Union‎; IRU) и был его почётным президентом.

Детство

Когда Юлу было 4 года, его отец познакомился в Москве с актрисой Екатериной Корнаковой и влюбился в неё. Она была женой Алексея Дикого, будущего народного артиста СССР. После этого он бросил семью и уехал с Корнаковой в Харбин (Китай). Позднее в Харбин перебралась и Мария Бринер с детьми — Юлом и Верой. В Харбине проявилась творческая одарённость юных Бринеров: у Веры был хороший голос, а Юл активно участвовал в домашних спектаклях.

В Париже

В 1934 году семья Бринеров перебралась в Париж, где Юл поступил учиться в лицей, а Вера стала брать уроки пения. Впоследствии она вышла замуж за русского пианиста, переехала в Нью-Йорк и выступала на оперной сцене, а затем сама учила пению начинающих певиц.

Однажды Юл оказался в ресторане, где выступали русские цыгане. Их выступление настолько потрясло его, что он решил научиться игре на гитаре, и 15 июня 1935 года в большом парижском кабаре состоялся первый концерт Юла Бриннера, исполнявшего цыганские песни. В Париже 1930-х он подружился с цыганским артистом Алёшей Димитриевичем, который тогда был ещё известен только как танцор[5]. Тридцать лет спустя, когда Дмитриевич начал петь, они записали в Париже совместный музыкальный альбом «The gypsy and I» (1967)[5][6].

Потом он увлёкся цирком и некоторое время выступал с номером «летающий клоун», который пользовался большим успехом у зрителей. Но после несчастного случая, когда он повредил позвоночник, об этой работе пришлось забыть. Некоторое время Юл увлекался наркотиками. Это свело его с Жаном Кокто, известным поэтом, драматургом, художником-авангардистом. Он познакомил Юла со своими друзьями Пабло Пикассо, Сальвадором Дали, Марселем Марсо, Жаном Марэ.

Однако увлечение опиумом давало о себе знать, и Юл решил избавиться от наркотической зависимости. Поэтому он поехал в Швейцарию, где жила его тётя Вера с дочерью Иреной. У неё он прожил год, интенсивно лечился от наркомании.

В 1938 году по возвращении в Париж Юл устроился работать рабочим в русский театр.

Харбин

С приближением Второй мировой войны Бринеры решили уехать из Европы: сестра уехала в Нью-Йорк, а Юл с матерью вернулись в Харбин. В Харбине Юл встретился с отцом и познакомился с его женой Екатериной Корнаковой, которая много рассказывала ему о Московском Художественном театре, о системе Станиславского и о своём учителе Михаиле Чехове.

Первые годы в США

В 1941 году у матери Юла обнаружили лейкемию, и он вывез её в США для лечения. Кроме того, он надеялся, что в США сможет поступить на курс актёрского мастерства, к Михаилу Чехову, жившему в Америке. Это ему удалось. Причём он не только брал уроки актёрского мастерства у Чехова, но также работал водителем грузовика, на котором возил декорации и реквизит. 2 декабря 1941 года Юл впервые выступил в маленькой роли Фабиана в спектакле «Двенадцатая ночь» по пьесе Уильяма Шекспира.

Чтобы помочь матери оплатить лечение, молодому человеку приходилось много работать. Он был шофёром, вышибалой, исполнял романсы, пел цыганские песни. В те же годы он познакомился с киноактрисой Вирджинией Гилмор, которая уже имела опыт выступлений и съёмок в кино, хотя была всего на год старше.

Вирджиния влюбилась в Юла почти сразу. И, как окажется впоследствии, — на всю жизнь (она не сможет пережить его и на полгода)…

Женитьба

В 1943 году умерла мать Юла. Вирджиния уехала в Голливуд на съёмки нового фильма. Однажды Юл, не выдержав тоски и одиночества, позвонил ей и попросил выйти за него замуж. Вирджиния дала согласие, и 6 сентября 1943 года они сочетались законным браком. По возвращении в Нью-Йорк Вирджиния стала играть в одном из бродвейских театров, а Юл — продолжил зарабатывать исполнением романсов и цыганских песен. Вскоре он расширил репертуар, включив в него и песни в стиле «кантри». Этому способствовало расширение словарного запаса.

Начало творческой деятельности

В 1945 году Юл Бриннер (он добавил вторую букву «н» к фамилии) был приглашён в бродвейский театр «Плимут» на главную роль в мюзикле «Песня лютни». Премьера этого спектакля состоялась 6 февраля 1946 года. Хотя критики и оценили его работу, как среднюю, многие называли его самым перспективным бродвейским актёром. В декабре 1946 года Вирджиния родила сына, которого они назвали Рокки. Юл много гастролировал по Америке, побывал в Лос-Анджелесе, где пробовался на роль в кино. Потом состоялись годичные гастроли в Лондоне.

В 1948 году Вирджиния и Юл стали хозяевами первого в истории телевизионного ток-шоу «Мистер и Миссис», которое выходило на Си-Би-Эс ежедневно в течение 13 недель.

Театр: первый успех

26 февраля 1951 года на Бродвее состоялась премьера мюзикла «Король и я» об английской учительнице, приехавшей в Сиам учить королевских детей. В этой постановке Юл Бриннер сыграл роль короля Сиама и сыграл её настолько хорошо, что авторы поспешили специально сместить акценты в пьесе так, чтобы роль стала главной. Эта постановка имела огромный успех у публики и не сходила со сцены 3 года. В 1956 году по этой пьесе был снят фильм с Юлом Бриннером в главной роли, и уже в 1957 году за лучшее исполнение главной мужской роли он получает престижную награду Американской киноакадемии — «Оскар».

Кинематограф

Свою первую роль в кино Юл Бриннер сыграл в 1949 году. Это был фильм «Порт Нью-Йорк». Затем, во время гастролей с мюзиклом «Король и я», Юл снимается в фильме «Десять заповедей» в роли фараона Рамзеса II. После шумного успеха третьего фильма с его участием (уже упомянутая экранизация мюзикла «Король и я») Юл становится признанной кинозвездой и… покорителем женских сердец, бившихся в груди известнейших актрис американского и мирового кино. В результате отношения с женой становились всё более натянутыми, и в конце концов завершились разводом. / Вирджиния Гилмор (26 июля 1919 — 28 марта 1986) никогда больше не выйдет замуж. Юл будет женат ещё трижды./

Успех мюзикла привёл к тому, что Юла Бриннера стали чаще приглашать сниматься в кино. В 1956 году он сыграл одну из ролей в фильме «Анастасия» об, якобы уцелевшей после расстрела, дочери последнего русского императора Николая II. Этот фильм снимал выходец из России (Российской империи) Анатоль Литвак, а главную роль исполнила выдающаяся шведская киноактриса Ингрид Бергман.

В 1958 году Юл Бриннер сыграл роль Дмитрия Карамазова в фильме по роману Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Во время съёмок Юл повредил спину и весь фильм играл, превозмогая острую боль. В том же году ему предложили заменить внезапно умершего актёра и сыграть в фильме «Соломон и царица Савская», в котором его партнёршей стала Джина Лоллобриджида. За работу в этой кинокартине он получил 1 000 000 долларов, но система налогообложения была такова, что от этих денег мало что осталось.

В 1959 году Юл выкупил у Акиры Куросавы права на съёмку фильма по сюжету знаменитой картины «Семь самураев». Вестерн, получивший название «Великолепная семёрка», был поставлен режиссёром Джоном Стерджесом и вышел на экраны в ноябре 1960 года. Кинокритики довольно прохладно приняли фильм. Картина имела огромный кассовый успех во всём мире, в том числе и в СССР.

Фильм повествовал о том, как семеро стрелков были наняты жителями нищей мексиканской деревушки для защиты от банды, регулярно грабившей их. В неравном бою стрелки побеждали бандитов. В фильме был продемонстрирован целый арсенал трюков: виртуозное владение оружием, скачки, опасные каскадёрские номера. Юл Бриннер сыграл в этом фильме главную роль — стрелка Криса, который получив предложение защитить деревушку, собирает ещё шестерых таких же отчаянных стрелков, готовых ввязаться в смертельную схватку.

В 1966 году было снято продолжение («Возвращение великолепной семёрки»), но фильм уже не имел такого успеха.

После успеха фильма «Великолепная семёрка» Юл Бриннер получал много предложений сниматься. И диапазон ролей был широкий: от Тараса Бульбы до израильского генерала, прототипом которого являлся Моше Даян. Тем не менее сам актёр довольно иронично относился к своему успеху и признавался, что американское кино ему не нравится. Снимался Юл и в европейском кинематографе, причём даже во второплановых (но характерных!) ролях: например, в англо-французском военно-шпионском фильме «Тройной крест» (1966), поставленном Теренсом Янгом, автором первых фильмов о Джеймсе Бонде.

Театр: возвращение Короля

Юл Бриннер всегда хотел вернуться к спектаклю, который принёс ему первый успех, — «Король и я». В 1972 году он поставил на телевидении сериал по мотивам спектакля «Анна и король», но сериал получился не слишком удачным.

В 1974 году композитор Митч Ли пригласил Юла на главную роль в своём новом мюзикле по мотивам «Одиссеи». Спектакль был слабый, однако зрители шли на него только для того, чтобы вживую увидеть Юла Бриннера. Такой успех позволил Юлу возродить старый спектакль «Король и я». В 1976 году началась работа над спектаклем, и 18 мая 1977 года состоялась премьера возрождённого спектакля. Спектакль с успехом прошёл во многих городах США, в Великобритании. Во время гастролей Юл Бриннер был принят королевой Великобритании. В общей сложности состоялось 4633 показа спектакля. Последний раз — 30 июня 1985 года, за три с небольшим месяца до смерти артиста.

Болезнь и смерть

Внешние видеофайлы
[youtube.com/watch?v=JNjunlWUJJI Обращение Юля Бриннера] на YouTube

В апреле 1983 года во время гастролей в Сан-Франциско Юл Бриннер обратился к медикам, и они обнаружили у него рак лёгкого. Юл был заядлым курильщиком и выкуривал до 3 пачек сигарет в день.

Болезнь уже невозможно было вылечить, она прогрессировала: был затронут спинной мозг. Актёр испытывал страшные боли, но продолжал выступать. И никто, кроме его партнёров по сцене, не знал о том, какие муки он испытывает.

После смерти Юла Бриннера по телевидению неоднократно повторялось его короткое обращение о вреде курения, снятое незадолго до смерти по заказу Американского онкологического общества. Сидя перед телекамерой, он говорил:

Сейчас, когда меня уже больше нет, предупреждаю вас: не курите. Что бы вы ни делали, только не курение. Если бы я мог вернуться назад и бросить курить, не было бы повода обсуждать мой рак. Я в этом убеждён.

Это выступление впервые появилось на экранах в день смерти Юла Бриннера, 10 октября 1985 г.

Память о Юле Бриннере

  • 14 сентября 2005 года, во Владивостоке, на фасаде дома № 15 по Алеутской улице, в память о Юле Бриннере была установлена мемориальная доска.
  • С 2003 года на Международном фестивале стран АТР Pacific Meridian одному из фильмов-участников вручается приз имени Юла Бриннера, введённый по инициативе Рока Бриннера[7], сына Юла.
  • 28 сентября 2012 года, во Владивостоке, в сквере у дома, где родился актёр, был открыт его памятник.

Книги

  • Бриннер Р. Юл: Человек, который был бы королём. Воспоминания об отце и сыне / Пер. с англ. М. Немцова. — Владивосток: Тихоокеанское издательство «Рубеж», 2012. — 624 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-85538-081-1.

Награды

Дискография

  • Yul Brynner with Aliocha Dimitrievitch — «The Gypsy and I», 1967 год[5]

Фильмография

См. также

Напишите отзыв о статье "Бриннер, Юл"

Примечания

  1. ↑ [bryners.ru/content.php?material=17 Дополнительные материалы по Ирэне Бриннер]
  2. ↑ Абліцов В. «Галактика „Україна“. Українська діаспора: видатні постаті» — К.: КИТ, 2007. — 436 с.
  3. ↑ [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F50D17FA385513728DDDAD0894DE405B888BF1D3 'Gypsies Appeal to U.N. for Aid And Protection of Civil Rights'], The New York Times (June 4, 1978). Проверено September, 19 2008.
  4. ↑ [www.filmreference.com/film/8/Yul-Brynner.html Yul Brynner: Biography]. filmreference.com. Проверено 13 октября 2009.
  5. ↑ 1 2 3 [www.peoples.ru/art/music/classical/dmitrievich/ Алёша Димитриевич] на сайте peoples.ru, ссылающаяся на статью «В Париж он больше не вернётся…» газеты «Алфавит» (автор: Лев Дроздов)
  6. ↑ [farinafiles1.tripod.com/VanguardLPs.htm Каталог пластинок лейбла Vanguard]
  7. ↑ Официальный сайт [rockbrynner.com Рока Бриннера]

Ссылки

  •  (англ.) [rockbrynner.com/events.htm История семьи Бринеров на сайте Рока Бриннера]
  • [www.veraikona.com/communications/pao/ambassade_ch_moscou/pictures/BRYNER/BRYNER_Brochure.pdf Швейцарцы из. Владивостока. 130 лет истории семьи Бринеров.]
  •  (англ.) [yulbrynner.org Yul Brynner: The Magnificent King]

Отрывок, характеризующий Бриннер, Юл

На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бриннер,_Юл&oldid=81614161»