Юм, Аллан Октавиан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аллан Октавиан Юм
англ. Allan Octavian Hume
Дата рождения:

6 июня 1829(1829-06-06)

Место рождения:

Сент-Мэри Крей, Кент

Дата смерти:

31 июля 1912(1912-07-31) (83 года)

Место смерти:

Лондон

Страна:

Великобритания

Научная сфера:

орнитология

Награды и премии:
Систематик живой природы
Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Hume».


Страница на Викивидах

Аллан Октавиан Юм (Allan Octavian Hume; 6 июня 1829 — 31 июля 1912) — английский колониальный чиновник, сотрудник Индийской Гражданской Службы, инициатор создания Индийского Национального Конгресса (ИНК). Также известен как выдающийся учёный-орнитолог.





Ранняя биография и карьера в Британской Индии

Аллан Юм родился в Сент-Мэри Крей (графство Кент). Он был сыном Джозефа Юма, члена Палаты Общин от партии вигов. Аллан Юм учился в Ост-Индском колледже, позднее получил медицинское образование. В 1849 году он отправляется в Индию и поступает на службу в колониальную администрацию. В 1856—1867 гг. он служил коллектором в Итаве, участвовал в подавлении Сипайского восстания, за проявленную храбрость был награждён Орденом Бани. В Итаве Юм проводит ряд значимых преобразований в области образования, здравоохранения, городского самоуправления. Основанная Юмом школа в Итаве названа в его честь[1]. После ухода с поста коллектора Юм некоторое время служит комиссаром таможен Северо-Западных провинций, пока в 1871 году не возглавляет департамент доходов, сельского хозяйства и торговли в правительстве Индии[2]. А. Юм был известен как сторонник либеральных реформ в социальной и сельскохозяйственной сфере. Он резко критиковал политику вице-короля Р. Бульвер-Литтона и в результате в 1882 году был вынужден подать в отставку. В 1894 году Юм покинул Индию и поселился в Лондоне.

Создание Индийского Национального Конгресса

Во время своей службы Юм поддерживал дружеские отношения со многими образованными индийцами. После своей отставки он начал ратовать за создание организации, занимавшейся бы пропагандой реформ в социальной сфере. Хотя эта идея была непопулярна среди англичан в Индии, Юму удалось убедить нового вице-короля лорда Дафферина в том, что такая организация позволит правительству эффективней контролировать индийское общественное мнение. В 1884—1885 гг. Аллан Юм совершил поездки в Бомбей, Калькутту и Мадрас, убеждая членов провинциальных общественных организаций в необходимости объединения. Большую помощь Юму оказали его друзья по Теософскому Обществу.

В декабре 1885 года состоялась первая всеиндийская сессия конгресса в Бомбее. Кроме Юма и других либеральных британских чиновников, большую роль в новой организации стали играть образованные индийцы — Гопал Кришна Гокхале, Сурендранатх Банерджи, Ферозшах Мехта, Дадабхай Наороджи и др. Вскоре Конгресс отошёл от первоначальных идей помощи правительству и начал активно заниматься политической деятельностью, а впоследствии возглавил движение за независимость Индии.

Вклад в науку

С самого начала жизни в Индии Юм изучал фауну субконтинента. Его первая коллекция погибла во время восстания в 1857 году. В 1860-х Юм совершил несколько экспедиций для пополнения своего собрания.

Виды, впервые описанные Алланом Юмом

Эпонимы

Виды, названные в честь Юма:

Напишите отзыв о статье "Юм, Аллан Октавиан"

Примечания

  1. Никитин Д.С. [vital.lib.tsu.ru/vital/access/manager/Repository/vtls:000513627 "Друг Индии" : Аллан Октавиан Юм, 1829-1912]. — Новосибирск: [б.и.], 2015. — С. 38. — 156 с. — ISBN 978-5-600-01189-2.
  2. Wedderburn W. Allan Octavian Hume: “Father of the Indian National Congress”, 1829-1912. — New Delhi: Oxford University Press, 2002. — С. ci. — 165 с. — ISBN 019 565287 8.
  3. Brooks, W. E. (1878). «[www.archive.org/stream/strayfeathersjou71878hume#page/130/mode/1up On an overlooked species of (Reguloides)]». Stray Feathers 7 (1-2): 128–136.
  4. Thomas, Oldfied (1885). «[www.archive.org/stream/proceedingsofgen86zool#page/53/mode/1up On the mammals presented by Allan O. Hume, Esq., C.B., to the Natural History Museum]»: 54–79.

Отрывок, характеризующий Юм, Аллан Октавиан

– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.