Юнгвальд-Хилькевич, Георгий Эмильевич

Георгий Юнгвальд-Хилькевич
Дата рождения:	22 октября 1934(1934-10-22)
Место рождения:	Ташкент, СССР
Дата смерти:	11 ноября 2015(2015-11-11) (81 год)
Место смерти:	Москва, Россия
Гражданство:	СССР СССР→ Россия Россия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, художник, продюсер,
Награды:

Георгий Эмильевич Юнгвальд-Хилькевич (22 октября 1934 года, Ташкент — 11 ноября 2015 года, Москва) — советский и российский кинорежиссёр, сценарист, художник, продюсер, Заслуженный деятель искусств РСФСР (1990 год), Заслуженный деятель искусств Украины (1995 год). С 1966 года по 1990 год был штатным режиссёром на Одесской киностудии.

Биография

Родился 22 октября 1934 года в Ташкенте, где его родители очутились, «бегая от репрессий». Мать Нина Ивановна Буйко — балерина, из русских столбовых дворян. Дед Иван Петрович Буйко служил полковником в царской армии, был комендантом Варшавы. В 1917 году перешёл на сторону большевиков.

Дед по отцовской линии происходил из польского шляхетского рода, владел железными дорогами на Западной Украине. Его жена, по семейному преданию, была итальянкой, родной сестрой оперной певицы Лины Кавальери. Сам Эмиль Иосифович, «не будучи коммунистом, был депутатом Верховного совета пяти (четырёх) созывов». Главный режиссёр и художественный руководитель Ташкентского русского оперного театра им. Я. М. Свердлова и Государственного узбекского театра оперы и балета с момента основания.

В возрасте 14 лет, занимаясь спортом, получил травму ноги, вследствие чего заболел остеомиелитом и четыре года пролежал в гипсе практически без движения. В это время, будучи прикованным к больничной койке, с удовольствием читал взахлёб произведения А. Дюма и О. де Бальзака. Как Георгий Эмильевич признался в одном из интервью, именно произведения Дюма «спасли его разум от сумасшествия».

В 1956 году окончил Ташкентский архитектурный институт, а в 1963 году — Ташкентский театрально-художественный институт имени А. Н. Островского. Работал художником в ташкентских театрах, художником на «Узбекфильме» и «Таджикфильме», был художественным руководителем Ташкентского мюзик-холла.

В 1966 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссёров при «Мосфильме» и снял на Одесской киностудии свой режиссёрский дебют — фантастическую комедию «Формула радуги». В 1969 году Юнгвальд-Хилькевич выпустил сразу два фильма, один из которых — «Опасные гастроли» — принёс режиссёру первую известность. Главные роли в этом фильме сыграли Владимир Высоцкий, Николай Гринько, Ефим Копелян. В 1971 году Юнгвальд-Хилькевич поставил картину «Дерзость», отмеченную дипломом кинофестиваля в Праге.

Всесоюзную славу и любовь зрителей Георгию Юнгвальд-Хилькевичу принесла киноэпопея «Д’Артаньян и три мушкетёра», снятая им в 1978 году. Этот фильм стал классикой советского кинематографа и превратил Михаила Боярского в кумира миллионов телезрителей. Не менее известными стали такие его фильмы, как «Ах, водевиль, водевиль…» (1979), «Сезон чудес» (1985) с участием А. Пугачёвой и М. Боярского, «Выше Радуги» (1986), «Узник замка Иф» (1988) с Виктором Авиловым в главной роли, «Искусство жить в Одессе» (1989), все продолжения истории о мушкетёрах.

В 1990 году переехал на постоянное жительство в Москву, где в 1997 году стал главным режиссёром, сценаристом и художником в Театре кошек Юрия Куклачёва. В качестве художника-постановщика оформил множество спектаклей в театрах Одессы, Москвы, Ташкента, Парижа.

В начале 1997 года Георгий Юнгвальд-Хилькевич снял как режиссёр музыкальный клип на песню композитора Валерия Разумовского «Аленький цветок» в исполнении эстрадного певца Игоря Наджиева. В этом клипе также снялась актриса Евгения Крюкова.

Является автором автобиографической книги «НАШЕ КИНО. За кадром» (в соавторстве со старшей дочерью, Натальей Юнгвальд-Хилькевич), которая была выпущена издательством «Центрполиграф» в 2000 году.

С 2003 года работал художником-оформителем в Театре Сатиры.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич открыл для отечественного кинематографа таких артистов, как Александр Трофимов, Дмитрий Марьянов, Анна Самохина и Сергей Шнырёв, впервые сняв их в своих картинах.

15 октября 2015 года, за неделю до своего последнего дня рождения, Георгий Эмильевич презентовал спектакль к 25-летию Театра кошек Юрия Куклачёва, где в последние годы был главным режиссёром. Тот день был последним, когда Юнгвальд-Хилькевич появился на публике.

Скончался 11 ноября 2015 года на 82-м году жизни в Москве в реанимации хирургического отделения Боткинской больницы, куда он был госпитализирован неделей ранее. Причиной смерти стала сердечная недостаточность. Похоронен 13 ноября на Троекуровском кладбище.

Семья

• Отец — Эмиль Иосифович Юнгвальд-Хилькевич (1898—1971), оперный режиссёр, Народный артист Узбекской ССР (1939)
• Мать — Нина Ивановна Юнгвальд-Хилькевич (урождённая Буйко, 1909—1992)
• Первая жена — Светлана Валериановна Маркова (род. 1934), художник по костюмам на Одесской киностудии (развелись в 1970 году)
  • Дочь от первого брака — Наталья Юнгвальд-Хилькевич (род. 16 августа 1960 года), журналист, четыре года работала администратором композитора Юрия Чернавского
• Вторая жена — Татьяна Дмитриевна Чернова (род. 1937), ассистент на многих картинах Юнгвальд-Хилькевича, в том числе на фильме «Д’Артаньян и три мушкетёра»)
• Третья жена (официально — с 1995 года) — Нодира Султановна Мирзаева (род. 27 июля 1969), исполнительница роли Гайде в фильме «Узник замка Иф»
  • Дочь от третьего брака — Нина Юнгвальд-Хилькевич (род. 4 сентября 1997)

Фильмография

Режиссёр

1. 1966 — Формула радуги
2. 1969 — Внимание, цунами!
3. 1969 — Опасные гастроли
4. 1971 — Дерзость
5. 1971 — Весна двадцать девятого
6. 1972 — Петька в космосе
7. 1976 — Туфли с золотыми пряжками
8. 1978 — Д’Артаньян и три мушкетёра
9. 1979 — Ах, водевиль, водевиль…
10. 1981 — Куда он денется!
11. 1983 — Двое под одним зонтом
12. 1985 — Сезон чудес
13. 1986 — Выше Радуги
14. 1988 — Узник замка Иф
15. 1989 — Искусство жить в Одессе
16. 1992 — Мушкетёры двадцать лет спустя
17. 1993 — Тайна королевы Анны, или Мушкетёры тридцать лет спустя
18. 1997 — Аферы, музыка, любовь
19. 2003 — Новогодний романс
20. 2003 — С ног на голову
21. 2005 — Адам и превращения Евы
22. 2007 — Возвращение мушкетёров, или Сокровища кардинала Мазарини

Продюсер

1. 1992 — Мушкетёры двадцать лет спустя
2. 1993 — Тайна королевы Анны, или Мушкетёры тридцать лет спустя

Автор сценария

1. 1979 — Ах, водевиль, водевиль…
2. 1988 — Узник замка Иф (совместно с Марком Захаровым)
3. 1989 — Искусство жить в Одессе
4. 1992 — Мушкетёры двадцать лет спустя (совместно с Георгием Николаевым)
5. 1993 — Тайна королевы Анны, или Мушкетёры тридцать лет спустя (совместно с Георгием Николаевым)
6. 1997 — Аферы, музыка, любовь
7. 2003 — С ног на голову
8. 2005 — Адам и превращения Евы
9. 2007 — Возвращение мушкетёров, или Сокровища кардинала Мазарини

Актёрские работы

1. 1969 — Внимание, цунами! — эпизод
2. 1969 — Если есть паруса — художник
3. 1978 — Д’Артаньян и три мушкетёра — хозяин шхуны (в титрах не указан, озвучил Алексей Булдаков)
4. 1981 — Куда он денется! — председатель жюри конкурса (в титрах не указан)
5. 1985 — Сезон чудес — эпизод
6. 1986 — Выше Радуги — фотограф (в титрах не указан)
7. 1988 — Узник замка Иф — Артаньяк
8. 2003 — Новогодний романс
9. 2003 — С ног на голову — дедушка девочки Нины
10. 2007 — Возвращение мушкетёров, или Сокровища кардинала Мазарини — придворный

Библиография

• 2000 — Георгий Юнгвальд-Хилькевич, Наталья Юнгвальд-Хилькевич. За кадром. — М.: Центрполиграф, 2000. — 384 с.

Ссылки

• Георгий Юнгвальд-Хилькевич (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [turbomush.narod.ru Страница, посвященная фильму «Д’Артаньян и три мушкетера» и другим]
• vk.com/club59721202 на сайте в контакте есть группа посвященная Георгию Юнгвальд-Хилькевичу

Отрывок, характеризующий Юнгвальд-Хилькевич, Георгий Эмильевич

Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.