Юнгер, Эрнст

Эрнст Юнгер
Ernst Jünger
Эрнст Юнгер в униформе после Первой мировой войны с орденом Pour le Mérite
Дата рождения:	29 марта 1895(1895-03-29)
Место рождения:	Гейдельберг
Дата смерти:	17 февраля 1998(1998-02-17) (102 года)
Место смерти:	Ридлинген
Страна:	Германия Германия
Направление:	Европейская философия
Период:	Философия XX века
Значительные идеи:	Консервативная революция
Награды:

Эрнст Ю́нгер (нем. Ernst Jünger; 29 марта 1895, Гейдельберг — 17 февраля 1998, Ридлинген) — немецкий писатель, мыслитель и офицер, внёсший значительный вклад в военную теорию. Один из главных теоретиков консервативной революции.

Детство и юность

Родился в Хайдельберге, в семье доктора философии Эрнста Георга Юнгера. Отец, имевший докторскую степень по химии, оставил академическую карьеру, и семья переехала в Шварценберг (Саксония), где Юнгер-старший стал владельцем аптеки. С 1901 по 1913 год Эрнст Юнгер учился в закрытой школе в Ганновере. В 1913 году убежал из дома, чтобы вступить во Французский Иностранный легион. Отец воспользовался дипломатическими каналами, чтобы его вернуть. Вместе с братом, Фридрихом Георгом Юнгером, участвовал в движении «Вандерфогель». Группа была известна как голос недовольной молодёжи среднего класса, и её участие в пеших прогулках по Германии было жестом протеста. По возвращении Юнгер заключил с отцом договор, по которому он должен был закончить своё обучение перед тем, как принять участие в экспедиции на Килиманджаро.

Участие в Первой мировой войне

На фронте с декабря 1914 по ноябрь 1918 гг. В августе 1914 года досрочно сдает экзамены, поступает в Гейдельбергский университет и записывается в 73-й ганноверский полк. С декабря 1914 года участвует в боевых действиях в качестве рядового солдата, после прохождения офицерских курсов командует взводом, потом ротой. Участвовал в сражениях при Сомме, Лангемарке, Битве при Камбре, в наступлении весной 1918 г.

Впервые был ранен в бою под Жилльмоном. Всего за годы первой мировой Юнгер был ранен 14 раз. Из них трижды получая двойное ранение, в том числе сквозное пулевое ранение головы (лоб-затылок), сквозное пулевое ранение левой стороны грудины, сквозное ранение правой стороны грудины, отрыв фаланги мизинца левой руки, отрыв фаланги указательного пальца левой руки (результат воздействия английских гранат). «Когда скучаешь лежа, ищешь всякие способы развеяться; так, однажды я проводил время, подсчитывая свои ранения. Я установил, что, не считая таких мелочей, как рикошеты и царапины, на меня пришлось в целом четырнадцать попаданий, а именно: пять винтовочных выстрелов, два снарядных осколка, четыре ручных гранаты, одна шрапнельная пуля и два пулевых осколка, входные и выходные отверстия от которых оставили на мне двадцать шрамов.

В этой войне, где под обстрелом были скорей пространства, чем отдельные люди, я все же удостоился того, что одиннадцать из этих выстрелов предназначались лично мне. И потому я по праву прикрепил к себе на грудь знак за ранение в золоте, присужденный мне в эти дни». Вернувшись на фронт в ноябре, назначается в дивизионную разведку и получает ранение под Сен-Пьер-Ваастом.

В январе 1917 года награждён Железным крестом.

В ноябре 1917 года награждён Рыцарским крестом Ордена дома Гогенцоллернов (второй по значимости орден за военные заслуги Германии, — см. фото справа, — он у Юнгера висит на правой стороне мундира на ленте) за взятие в плен 7 ротой которой он командовал, в количестве 80 человек, более 200 английских солдат.

В августе 1918 года полк предпринимает наступление вблизи Камбре. Несмотря на окружение, Юнгер, имея сквозное ранение в грудь, спасает свою роту от окружения. За проявленное мужество и самоотверженность перед лицом врага, будучи командиром единственного подразделения, которое смогло избежать пленения, Юнгер, в сентябре 1918 года, был удостоен ордена «Pour le Mérite» — высшей военной награды Кайзеровской Германии. После войны служил лейтенантом в армии Веймарской республики до демобилизации в 1923 года. Во время войны пишет свою первую и самую популярную книгу «В стальных грозах» («In Stahlgewittern»). Издаёт её за свой счёт в 1920 году. Это произведение считалось в двадцатые годы образцовым в своём жанре и ценилось как милитаристами, так и пацифистами.

Веймарская республика

1921—1923 годы — офицер в Рейхсвере, работал над новым руководством по подготовке пехоты, читал Шпенглера и исследовал мир демонологии и необычные возможности, предлагаемые различными психоактивными веществами. С 1921 по 1925 год в Лейпциге изучает зоологию и слушает философию у Крюгера.

В 1920 году появилась его книга «В стальных грозах», вторая книга «Борьба как внутреннее переживание» (издана в 1922 году) описывает войну в более широком масштабе, также пишет роман «Буря».

В 1925 году уходит в отставку, в 1926 году оставляет учёбу в университете, в 1927 году переезжает в Берлин, где завязывает контакты с консервативно-революционным движением. Пишет статью для национал-социалистической газеты Völkischer Beobachter («Народный обозреватель») под названием «Revolution und Idee» («Революция и идея»), в которой проповедует революционный национализм и необходимость диктатуры. Также пишет в «Штандарты», «Арминий», «Наступление». Сотрудничает с Фридрихом Хильшером, Эрнстом Никишем.

З августа 1926 года женится. Первый сын, Эрнст, родился 1 мая 1926 года. В 1934 году рождается второй сын, Александр.

Наряду с созданием множества политических очерков для различных журналов, Юнгер привнёс большой элемент политики в свои книги о войне. Третье издание «Стальных гроз» было выполнено в стиле радикального национализма, а в книгах «Лесок 125» (Das Wäldchen 125) и «Огонь и кровь» (Feuer und Blut) военный опыт ставится на службу радикальному революционному техницистскому национализму, осмысленному в рамках тоталитарной структуры. Большой очерк «Рабочий» (Der Arbeiter, 1932) является кульминацией тоталитарных взглядов этого периода жизни, однако, к тому же времени Юнгер начинает разочаровываться в политике.

Период нацистской диктатуры

После первой мировой войны Эрнст Юнгер вместе с братом Фридрихом Георгом увлекается идеями национал-социализма. В частности, он посвящает экземпляр «Огня и крови» Гитлеру («dem nationalen Führer Adolf Hitler»), который даже назначил встречу с ним, неожиданно отменённую в последний момент. С приходом Гитлера к власти Юнгер начинает отдаляться от НСДАП, отвергая предложения о месте в избирательном списке НСДАП и оскорбительно отзываясь о Геббельсе, впрочем, сохраняя свои взгляды. Противодействие попыткам национал-социалистов заявить свои права на получившего к тому времени известность автора книг о войне выразилось и в отказе Юнгера в 1933 году от места в подвергнутой чистке Поэтической академии (Dichterakademie) и, как следствие, обыском гестапо в его доме. Несмотря на свободомыслие Юнгера, он остаётся неприкосновенным, поскольку Гитлер испытывает к нему пиетет, как к герою Первой мировой войны, участником которой Гитлер был сам.

Он пишет собрание очерков «Листки и камни» (Blätter und Steine, 1934), где скрыто критикует расизм нацистов, роман «Африканская игра» (Afrikanische Spiele, 1936), значительно изменяет «Сердце искателя приключений» (Das abenteuerliche Herz, 1938) и, наконец, создаёт роман «На мраморных скалах» (Auf den Marmorklippen). Изображение фигуры главного лесничего (Oberförster) в этом романе принято понимать как критику нацистского режима. Книга критиковалась за эстетизацию насилия.

Вторая мировая война

Незадолго до Второй мировой войны был произведен в чин капитана и назначен командиром пехотной роты XIX полка. С ноября 1939 по май 1940 его рота находилась на Западном валу вдоль франко-германской границы, вначале в Грефферне, затем в Иффецгейме.

Действия Юнгера сводились лишь к отстраненному наблюдению. В 1941 году, после периода несения караульной службы со своей ротой в Париже, Юнгер переводится в отдел кадров штаба генерала Карла фон Штюльпнагеля, командующего германской армией во Франции, а затем участника Сопротивления.

В 1942 Юнгер был отправлен на Кавказ для расследования предполагаемого морального состояния войск, имея в виду возможное покушение на Адольфа Гитлера. Там он продолжил вести записи в дневнике под названием «Кавказские заметки», которые позже были включены в «Излучения».

Затем Юнгер вернулся в Париж, где работал в отеле "Мажестик", а жил в соседнем отеле "Рафаэль". Он отвечал за работу над операцией «Морской лев», занимаясь цензурой писем и отслеживая связи между армией и партией. Зимой он начинает работу над первым черновым вариантом книги «Мир» (Der Friede). После публикации в 1942 году книги «Сады и Улицы» (Garten und Strassen) и быстрого перевода её на французский язык под названием Jardins et Routes, Юнгер приобретает много почитателей в Париже и сближается с деятелями Сопротивления.

Он был знаком со многими участниками заговора Штауффенберга, и только личная протекция Гитлера спасла его от их участи, но из армии он всё же был уволен. 29 ноября 1944 года в боях за Италию погиб его сын Эрнст, по приговору военного трибунала направленный в дисциплинарный батальон. Когда он нашёл дневник сына, на первой странице он прочёл: «Далеко заходит тот, кто не знает куда идти…»

В 1945 году стала широко известна книга Юнгера «Мир», сам же он оставался в Кирххорсте. В качестве командира местного народного ополчения он настоял, чтобы его оборванная милиция не сопротивлялась американскому наступлению.

После войны в ФРГ

Союзники после оккупации Германии наложили запрет на издание его книг, который был снят только в 1949 году.

В 1950 году переселился в городок Вильфлинген в Нижней Швабии.

Первые его работы появились вне Германии: «Мир» — в Амстердаме в 1946 году, «Поездка по Атлантике» (Atlantische Fahrt) — в Лондоне, для германских военнопленных, в 1947 году и дневники путешествий «Из золотой раковины» (Aus der goldenen Muschel) — в Цюрихе в 1948 году. Кроме того, Юнгер отказался заполнить анкету по денацификации, что не ускорило снятие запрета.

В 1949 году военные дневники Юнгера были опубликованы под названием «Излучения» (Strahlungen) [впоследствии переделывались], также вышел квазифантастический роман «Гелиополь» — в образе Проконсула принято видеть немецкое офицерство, в образе Ландфогта — деятелей НСДАП. Кроме того, интересны описанные технические новшества — первое предвидение GPS и мобильной связи (правда, она была селекторной и осуществлялась на сверхдлинных волнах)

В 1950-е годы он занимается эссеистикой, единственным крупным его произведением этого периода явился роман «Стеклянные пчелы», затрагивающий проблемы технологии, надзора и симулякров. Пишет Эссе «Мировое государство»

1970-е годы Юнгер продолжает много путешествовать и коллекционировать награды в области литературы и культуры. Наиболее заметные работы этого периода:

• 1970 год — «Сближение: Наркотики и Опьянение» (Annäherungen. Drogen und Rausch) — автобиографический очерк, суммирующий размышления по поводу его различных опытов с наркотиками, от пивных вечеринок перед Первой мировой до путешествий в мир ЛСД вместе с Альбертом Хофманом.

• 1977 год — «Эвмесвиль» (Eumeswil). Рассказ ещё об одном фантастическом городе, во многом — продолжение «Гелиополиса». Более того, в нём начинается исследование идей пост-истории и вновь изучаются возможности индивидуума в борьбе за настоящую свободу.

В 1980-х Юнгер более заметен в качестве общественного деятеля, что несомненно связано с влиянием ХДС в германской политике. Дебаты по поводу «дела Юнгера» вновь разгорелись в 1982 году, когда городской совет Франкфурта решил присудить ему Премию Гёте. В 1984 году он принимает участие в церемонии памяти погибших в двух мировых войнах, в которой также присутствовали Гельмут Коль и Франсуа Миттеран, впоследствии посетившие его в Вильфлингене в 1985 году, когда ему исполнилось 90 лет.

В 1990 году издается сборник «Ножницы» (Die Schere) — сложная коллекция афоризмов на тему состояния современного/постсовременного мира. Прочие публикации Юнгера ограничиваются дальнейшими изданиями Siebzig Verweht, за исключением очерка под названием «Смена образа» (Gestaltwandel).

Столетний юбилей Юнгера был отпразднован в 1995 году с большой помпой. Он договорился о помещении своих бумаг в Архиве германской литературы в Марбахе-на-Некаре, где, с разрешения его вдовы, рукописи, печатные работы и оригиналы дневников доступны для академических исследований.

Основные произведения

• 1920 год — В стальных грозах, русское издание 2000 года (In Stahlgewittern)
• 1922 год — Der Kampf als inneres Erlebnis (Война как внутреннее переживание)
• 1932 год — Der Arbeiter. Herrschaft und Gestalt (Рабочий. Господство и гештальт, русские издания 2000 и 2002 года)
• 1934 год — Afrikanische Spiele (Африканская игра)
• 1939 год — Auf den Marmorklippen (На мраморных утёсах)
• 1942 год — Gärten und Straßen (Сады и дороги, русское издание — 2008 год, перевод — Евгений Воропаев)
• 1945 год — Der Friede. Ein Wort an die Jugend Europas und an die Jugend der Welt (Мир. Слово к молодёжи Европы и молодёжи мира)
• 1949 год — Strahlungen (Излучения, русское издание частями в 2002, 2007, 2008 годах)
• 1949 год — Heliopolis (Гелиополь, русское издание - 2000 год, перевод - Галина Косарик, 1992 год)
• 1951 год — Der Waldgang (Уход в лес, русское издание - 2014 год, перевод Андрей Климентов)
• 1957 год — Gläserne Bienen (Стеклянные пчёлы)
• 1959 год — An der Zeitmauer (У стены времени)
• 1960 год — Мировое государство (Der Weltstaat)
• 1970 год — Annäherungen. Drogen und Rausch (нем) (Сближение: наркотики и опьянение)
• 1977 год — Eumeswil (Эвмесвиль)

На русском языке изданы

• Серия: Дневники XX века,. [militera.lib.ru/memo/german/junger_e/index.html В стальных грозах]. — Владимир Даль, 2000.
• Гелиополь. (Ретроспектива города). — Амфора, 2000. — P. 446. ISBN 5-8301-0175-0
• Излучения (февраль 1941 — апрель 1945). — Владимир Даль, 2002. ISBN 5-93615-022-0 (ошибоч.)
• [www.juenger.ru/text/46a8db85370d4 Рабочий. Господство и гештальт]. — Наука, 2002.
• [www.juenger.ru/text/46cd98b5a1a29 Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо]. — Ad Marginem, 2004.
• Судьба нигилизма. (сборник авторов: Э. ЮНГЕР, М. Хайдеггер, Д. Кампер, Г. Фигаль). — Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006.
• Серия: Дневники XX века,. [www.juenger.ru/text/46b40f8590352 Годы оккупации (апрель 1945 — декабрь 1948)]. — Владимир Даль, 2007.
• Сады и дороги. — Ad Marginem, 2008.
• Серия: Civitas Terrena,. Ривароль (1956 г.),. — Владимир Даль, 2008.
• Серия: В поисках утраченного,. Националистическая революция. (Политические статьи 1923—1933 гг.),. — Скименъ, 2009.
• На мраморных утесах. — Ad Marginem, 2009.
• Рискующее сердце. — Владимир Даль, 2010.
• Семьдесят минуло. 1965—1970. — Ad Marginem, 2011.
• Эвмесвиль. — Ad Marginem, 2013. — ISBN 978-5-91103-124-4.
• Семьдесят минуло. 1971—1980. — Ad Marginem, 2015. — ISBN 978-5-91103-178-7.

Ссылки

• [www.lib.ru/INOFANT/JUNGER/ Юнгер, Эрнст] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.fatuma.net/text/junger тексты Юнгера и о нём (Доминик Веннер, Эвола, де Бенуа)]
• [uktk.org/ru/face-of-conservative-revolution/ Эрнст Юнгер как лицо Консервативной Революции]
• Савельев А. Н. [savelev.ru/article/show/?id=535&t=1 Фронтовой национализм Эрнста Юнгера]
• Солонин Ю. Н. [anthropology.ru/ru/texts/solonin/unger.html Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории]
• Солонин Ю. Н. [anthropology.ru/ru/texts/solonin/kolesn_18.html Эрнст Юнгер: опыт первоначального понимания жизни и творчества]
• [www.juenger.ru/text/46a97a574a328 Тотальная мобилизация]
• [www.juenger.ru/text/46a8c76cdf952 Через линию]
• [www.nb-info.ru/orden/juenger160409.htm Героический и негероический нигилизм в романе «В стальных грозах»: Эрнст Юнгер о войне]
• [www.nazbol.ru/rubr34/index0/4368.html Эрнст Юнгер о Плане]
• [derarbeiter.ernstjunger.org.ua Эрнст Юнгер «РАБОЧИЙ. Господство и Гештальт»]

Отрывок, характеризующий Юнгер, Эрнст

– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.