Юнгхендель, Георгий Романович
Поделись знанием:
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
| Георгий Романович Юнгхендель | |
| нем. Hugo Georg Junghändel | |
 Георг Юнгхендель и его рисунок будущего Берлинского собора. 1896 | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Имя при рождении |
Гуго Георг Юнгхендель |
| Место рождения | |
| Работы и достижения | |
| Работал в городах | |
| Важнейшие постройки |
магазин «Кунст и Альберс», кирха Святого Павла |
Гео́ргий Рома́нович Юнгхе́ндель (нем. Hugo Georg Junghändel; 1874, Цвиккау — после 1949) — немецкий архитектор, живший во Владивостоке. Архитектурно-строительное бюро Юнгхенделя в начале XX века было одним из крупнейших в городе.
Биография
- 1874 — родился в семье горного мастера в городе Цвиккау[1], в королевстве Саксония[2].
- 1896 — окончив университет и успев поучаствовать в строительстве Берлинского собора, приехал на Дальний Восток Российской империи[1].
- 1902 — началось сотрудничество Юнгхенделя с торговым домом «Кунст и Альберс» — его пригласил управляющий Адольф Даттан.
- 1908 — принял подданство Российской империи[1].
- 1910 — женился. Во Владивостоке родились три его дочери: Женни, Эльфрида и Нина[1].
- 1913 — стал купцом 2-й гильдии Владивостока[1].
- 1923 — с приходом советской власти эмигрировал в Китай[1].
- 1949 — на склоне лет жил в родной Саксонии, в Лейпциге[3].
Постройки
Во Владивостоке:
- 1899—1907 — Народный дом (ул. Володарского, 19)[4]
Объект культурного наследия РФ № 2510015000 - 1903 — дом Даттана — административное здание «Кунст и Альберс» (ул. Светланская, 40) Объект культурного наследия РФ № 2510047000
- 1906 — реконструкция магазина «Кунст и Альберс» (ныне Владивостокский ГУМ, ул. Светланская, 35)[5] Объект культурного наследия РФ № 2510046000
- 1906 — отделение «Кунст и Альберс» в Офицерской слободе (ул. Светланская, 104) Объект культурного наследия РФ № 2510060000
- 1907—1909 — лютеранская кирха Святого Павла (ул. Пушкинская, 14) Объект культурного наследия РФ № 2500162000
- 1910 — особняк Бринера (ул. Алеутская, 15, строение 2)[6] Объект культурного наследия РФ № 2510005000
- 1911 — здание Духовной консистории (ул. Пологая, 65)[1] Объект культурного наследия РФ № 2500154000
- 1912—1915 — четыре дома братьев Синкевичей (ул. Пушкинская, 33—35)[7] Объект культурного наследия РФ № 2510039000
В Уссурийске:
- 1912 — особняк Заворотынского (ул. Пушкина, 35) Объект культурного наследия РФ № 2510131000
В Хабаровске:
- 1906 — магазин «Кунст и Альберс» (ул. Муравьёва-Амурского, 9) Объект культурного наследия РФ № 2710016001
- Владивосток, магазин Кунста и Альберса.JPG
Магазин «Кунст и Альберс» во Владивостоке
- Музей Тихоокеанского флота.jpg
Владивостокская кирха
- Владивосток, ул. Пушкинская, 33 - дом доходный братьев синкевич.jpg
Доходный дом Синкевичей
- Магазин Кунста и Альберса в Хабаровске.JPG
Магазин «Кунст и Альберс» в Хабаровске
Напишите отзыв о статье "Юнгхендель, Георгий Романович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [old.pgpb.ru/cd/german/foto/yung.htm Юнгхендель Георгий Романович]. Немецкий читальный зал. ПГПБ им. А. М. Горького (2004). Проверено 26 мая 2014. [web.archive.org/web/20091003020159/www.pgpb.ru/cd/german/foto/yung.htm Архивировано из первоисточника 3 октября 2009].
- ↑ Саксония, королевство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [adressbuecher.genealogy.net/entry/show/2170234 Leipziger Adressbuch] (нем.) (1949). — Georg Junghändel. Проверено 31 мая 2014. [web.archive.org/web/20140531110556/adressbuecher.genealogy.net/entry/show/2170234 Архивировано из первоисточника 31 мая 2014].
- ↑ Тимчук, Анна. [vladivostok3000.ru/city/2767-dom-nedeli-narodnyj-dom-pushkina/ Дом недели: Народный дом Пушкина]. Интернет-журнал «Владивосток-3000» (1 марта 2014). Проверено 26 мая 2014.
- ↑ Тимчук, Анна. [vladivostok3000.ru/city/2411-dom-nedeli-torgovyj-dom-kunst-i-albers/ Дом недели: Торговый дом «Кунст и Альберс»]. Интернет-журнал «Владивосток-3000» (23 февраля 2014). Проверено 26 мая 2014.
- ↑ Тимчук, Анна. [2013.vladivostok3000.ru/city/11113-dom-nedeli-osobnyak-brinnerov/ Дом недели: Особняк Бринеров]. Интернет-журнал «Владивосток-3000» (15 декабря 2013). Проверено 26 мая 2014.
- ↑
≡ Хитров, Александр. [alexhitrov.livejournal.com/279279.html Здания Торгового дома братьев Синкевич]. Живой Журнал (15 января 2014). — фоторепортаж. Проверено 26 мая 2014.
|
Это заготовка статьи об архитекторе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Юнгхендель, Георгий Романович
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
