Юндзилл, Станислав Бонифацы

Станислав Бонифацы Юндзилл
Stanisław Bonifacy Jundziłł
Портрет работы А. Олещинского из «Виленского альбома» Яна Казимира Вильчинского, 1850
Дата рождения:	6 мая 1761(1761-05-06)
Место рождения:	Ясеницы ныне Вороновский район Гродненской области
Дата смерти:	15 апреля 1847(1847-04-15) (85 лет)
Место смерти:	Вильно
Научная сфера:	натуралист
Место работы:	Виленский университет

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «S.B.Jundz.». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=S.B.Jundz.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI

Стани́слав Бонифа́цы (Бонифаций) Ю́ндзилл (польск. Stanisław Bonifacy Jundziłł, белор. Станіслаў Баніфацы Юндзіл, лит. Stanislovas Bonifacas Jundzilas; 6 мая 1761, Ясеницы Лидского уезда — 15 апреля 1847, Вильно) — учёный,Естествоиспытатель, натуралист и педагог, профессор Виленского университета.

Биография

В 1774—1779 годах учился в школах пиаров в Лиде и Любешове (Волынской губернии).

В 1779 году стал членом ордена пиаров. Преподавал в школах пиаров в Россиенах и Вильне (1779—1780).

В 1782 году слушал курс физики, в 1783 — химии в Главной школе Великого княжества Литовского (Schola Princips Magni Ducatus Lithuaniae) в Вильне.

С 1784 года — католический священник.

В 1785—1786 годах преподавал в школе пиаров в Щучине (Гродненская губерния), основал при ней ботанический сад и разбил парк возле имения Сципионов.

В 1786—1787 годах слушал курсы химии и зоологии в Главной школе и частный курс ботаники у Георга Форстера (1787).

В 1790—1792 годах преподавал естественные науки в виленской коллегии пиаров (на польском языке).

С 1792 года преподавал в Главной школе Великого княжества Литовского.

Совершенствовался в Австрии, Саксонии, Венгрии. В 1795—1796 годах в Вене прослушал курсы анатомии животных, физиологии, фармацевтики, патологии и терапии.

По возвращении в 1797 году стал вице-профессором в Главной школе. С 1798 года доктор философии и самостоятельно читал лекции. С 1802 года — профессор ботаники и зоологии (первый профессор — уроженец здешних мест). До 1824 года заведовал кафедрой естественных наук Виленского университета.

В 1799 году принял от Ф. Шпицнагеля руководство ботаническим садом. Перенёс ботанический сад в Серейкишки и расширил его. Пополнил зоологическими коллекциями кабинет естественных наук и оборудовал минералогический кабинет.

Член научных обществ: варшавского (Towarzystwo Przyjaciół Nauk, 1801; Towarzystwo Gospodarcze, 1811), Московского общества испытателей природы (1805).

С 1805 года редактор и активный сотрудник виленской ежемесячной газеты „Dziennik Wileński“.

После выхода в отставку в 1826 году совершил несколько поездок в Карлсбад, Варшаву, Вроцлав, Берлин (1827, 1833, 1835), знакомясь с тамошними ботаническими и помологическими садами.

Умер 27 апреля 1847 в Вильне. Похоронен на Бернардинском кладбище. Его именем названа улица в Вильнюсе в микрорайоне Кайренай.

Научная деятельность

Преподавал ботанику и другие естественнонаучные курсы. Один из зачинателей преподавания ветеринарии в Литве.

Автор первых учебных пособий по естественным наукам для студентов Виленского университета «Основы ботаники» („Początki botaniki“, 1804—1805, 2 части); «Краткий курс зоологии» („Zoologia krótko zebrana“, 1807, 3 тома). Оба учебника выдержали несколько изданий.

Главная область научных исследований — ботаника. Занимался также энтомологией, изучал миграцию птиц; один из зачинателей орнитологических исследований в Литве.

Автор первого точного описания флоры Литвы (по классификации Линнея, „Opisanie roslin w prowincyi W. K. L. naturalnie rosnących według układu Linneusza“ (Вильно, 1791; второе издание „Opisanie roślin litewskich“ 1811) и труда «Прикладная ботаника» („Botanika stosowana“). За описание литовской флоры польский король Станислав Август пожаловал золотой медалью.

Писал также по вопросам зоологии и сельского хозяйства; автор множества популярных статей и воспоминаний.

Литература

• Ещё больше информации про Юндзилла на сайте: www.sb.by/kultura/article/yundzill-imya-rozy.html
• Pamiętniki życia księdza Stanisława Jundziłła, profesora botaniki i zoologii w cesarskim wileńskim uniwersytecie, wydał A. M. Kurpiel
• S. B. Jundziłł. Gabinet Historii Naturalnej i Ogród Botaniczny Wileńskiego Uniwersytetu // Biblioteka Warszawska. Т. 1
• J. Bieliński. Uniwersytet Wileński (1579—1831). T. 1—3, Kraków 1899—1900
• S. B. Jundziłł. Cudzoziemcy w Uniwersytecie // L. Janowski. W promieniach Wilna i Krzemieńca. Wilno, 1903
• W. Sławiński. X. Stanisław Bonifacy Jundziłł profesor Historii Naturalnej Wszechnicy Wileńskiej. Lublin, 1947
• A. Merkys. S. B. Jundzilo mokslinė ir pedagoginė veikla // Iš mokslų istorijos Lietuvoje. Vilnius, 1960
• A. H. Kirkoras. Pasivaikščiojimai po Vilnių ir jo apylinkes. Vilnius, 1991
• W. Grębecka. Stanisław Bonifacy Jundziłł — wybitny uczony polskiego oświecenia (1761—1847) // Wkład Pijarów do nauki i kultury w Polsce XVII—XIX w. / red. I. Stasiewicz-Jasiukowa. Warszawa — Kraków, 1993
• W. Grębecka. Wilno — Krzemieniec. Botaniczna szkoła naukowa (1781—1841). Warszawa, 1998

Ссылки

• А. Г. Юндзил, Станислав Бонифаций // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Юндзил, Станислав-Бонифаций // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Юндзилл, Станислав Бонифацы

– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.