Юния Терция

Юния Терция

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Юния Терция (лат. Iunia Tertia; около 74 года до н. э. — 22 год н. э.) — римская матрона, известная в первую очередь из-за своей связи с двумя главными убийцами Цезаря.

Юния Терция была третьей дочерью Децима Юния Силана и Сервилии. Последняя долгое время была любовницей Цезаря, и ходили слухи, будто Юния Терция — дочь Цезаря, а не Силана. Светоний пишет о возможной связи иного рода между Юнией и Гаем Юлием:

Но больше всех остальных любил он мать Брута, Сервилию: еще в своё первое консульство он купил для неё жемчужину, стоившую шесть миллионов, а в гражданскую войну, не считая других подарков, он продал ей с аукциона богатейшие поместья за бесценок. Когда многие дивились этой дешевизне, Цицерон остроумно заметил: «Чем плоха сделка, коли третья часть остается за продавцом?» Дело в том, что Сервилия, как подозревали, свела с Цезарем и свою дочь Юнию Третью.

Старшим единоутробным братом Юнии был Марк Юний Брут; в 59 году до н. э. она стала женой Гая Кассия Лонгина и оказалась таким образом связанной с обоими главными убийцами Цезаря — своего возможного отца.

Не позже 58 года у Юнии родился сын, Гай Кассий Лонгин. В мае 44 года, спустя два месяца после того, как её брат и муж убили диктатора, она пережила выкидыш. Когда 8 июня того же года Цицерон навестил Брута и Кассия в Анциуме, чтобы обсудить с ними политическую обстановку, Юния Терция приняла участие в этом обсуждении.

Разгром республиканской партии и гибель мужа и брата не отразились на положении Юнии Терции. Она прожила долгую жизнь и умерла уже в 22 году н. э., при Тиберии. Её смерть стала заметным событием, поскольку, вопреки обыкновению того времени, император не оказался в числе её наследников по завещанию. На похоронах во главе погребальной процессии несли изображения представителей двадцати аристократических родов, но в их числе не было ни мужа, ни брата умершей.

Отрывок, характеризующий Юния Терция

Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.