Юнлэ

Чжу Ди 朱棣<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Чжу Ди</td></tr>
Император Китая из династии Мин
17 июля 1402 — 12 августа 1424
Предшественник:	Чжу Юньвэнь
Преемник:	Чжу Гаочи
Рождение:	2 мая 1360(1360-05-02) Интянь, Монгольская империя
Смерть:	12 августа 1424(1424-08-12) (64 года) Внутренняя Монголия, Китай
Место погребения:	Гробницы императоров династии Мин
Род:	Мин
Отец:	Чжу Юаньчжан
Мать:	Ма
Супруга:	Сюй
Дети:	10 сыновей и 7 дочерей

Юн-лэ (кит. трад. 永樂, упр. 永乐, пиньинь: Yǒng lè, буквально: «Вечное счастье») — девиз правления третьего императора династии Мин в Китае Чжу Ди (кит. упр. 朱棣, пиньинь: Zhū Dì; 2 мая 1360 — 12 августа 1424) c 17 июля 1403 до его смерти в 1424 году. Чжу Ди называют вторым основателем династии. Храмовое имя — Чэн-цзу (кит. упр. 成祖, пиньинь: Chéngzǔ), посмертное имя — Вэнь-хуанди (кит. упр. 文皇帝, пиньинь: Wén huángdì, буквально «культурный император»).

Посмертные титулы: Император цытянь хундао, гаомин чжаоюнь шэнъу, шэндун чжисяо вэнь (啓天弘道,高明肇運聖武神功純仁 至孝文皇帝).

Ранние годы и занятие трона

Чжу Ди является средним сыном императора Чжу Юаньчжана, правившего под девизом «Хунъу». Он получил хорошее образование и титул Янь-вана (燕王), то есть «властителя Янь» (его удел находился на землях, на которых в древние времена размещалось царство Янь). Он обитал в Пекине и возглавлял армию против монголов. Совместно со своим тестем, генералом Сюй Да, он добился больших успехов в боях против монголов и в восстановлении нормальной жизни Пекина. Его очень ценил его отец — император Чжу Юаньчжан.

Тем временем наследником престола был назначен старший сын императора Чжу Цзинь, который однако рано умер — в 1392.

Император Чжу Юаньчжан умер 24 июня 1398 и на престол вступил его внук Юньвэнь (правил под девизом «Цзяньвэнь»), сын умершего Цзиня. Новый император вёл себя враждебно по отношению к своим дядьям, и не допустил Чжу Ди даже на похороны и на поклонение могиле Чжу Юаньчжана. Он стал готовить новых генералов, чтобы заменить или изолировать Чжу Ди.

Чжу Ди стал готовить мятеж. Он был популярен среди генералов, был знатоком военного искусства и хорошо изучил классический трактат Сунь-цзы. Его поддерживало население, он привлёк на свою сторону также монгольские войска. Против Чжу Ди выступил генерал Ли Цзинлун, но потерпел несколько поражений. 15 января 1402 Чжу Ди решил начать поход на Нанкин, когда его войско подошло к городу, Ли Цзинлун в страхе открыл городские ворота, началась паника, императорский дворец загорелся, и Юньвэнь со своей женой, скорее всего, погибли в огне.

Став императором, Чжу Ди стал в 1402 жёстко вырезать всех сторонников Юньвэня, вычёркивая отовсюду его имя, и меняя в записях годы правления «Цзяньвэнь» на продолжение эры «Хунъу», пытаясь снять сомнения в законности своего права на власть. Историк Фан Сяожу (方孝孺, Fāng Xìaorú) был казнён, а род его «вырезан в десяти поколениях» за отказ написать представление к инаугурации, в состав десятого поколения в которые входили также его ученики и учителя, перед смертью Фан Сяожу написал своей кровью иероглиф «篡», означающий «узурпатор».

Характеристика правления

Несмотря на узурпацию трона и жёсткий террор в самом начале правления, в целом историки рассматривают период правления «Юнлэ» как блистательный.

Император старался придерживаться традиционных конфуцианских норм и ритуалов, при этом поощрял также буддийские обряды и праздники, стараясь смягчить настроения населения и успокоить бунты. Он устранил противоречия между отдельными племенами и народами и ввёл рациональную систему управления, пересмотрев границы провинций и административную структуру империи.

Чтобы успокоить учёных, он стал набирать новых советников среди лучших специалистов, тщательно проверяя способности и квалификацию, стал поощрять науку и образование. Император Юнлэ приказал написать огромную энциклопедию, которая вошла в историю как «Энциклопедия Юнлэ» и в течение 600 лет была крупнейшей энциклопедией в мировой истории. Только в XXI веке её рекорд побила Английская Википедия. В «Энциклопедии Юнлэ» было более полумиллиона страниц, до наших дней сохранились лишь 4 % их.

Император всерьёз занялся восстановлением экономики после войны за свержение Юньвэня. Он стал жёстко бороться против коррупции и против тайных обществ и разбойников, а также сторонников Юньвэня, привлекая к себе новое поколение чиновников и офицеров. Он принял меры по увеличению производства продуктов питания и тканей, разработал земли в дельте Янцзы, прочистил русла и заново перестроил Великий Китайский канал, расширив судоходство и ирригационную сеть. Это привело к развитию торговли и внутреннего судоходства. Открытие реконструированного Великого канала в 1415 году привело к прекращению широкомасштабного каботажного морского судоходства между дельтой Янцзы и севером страны (главным образом, поставки зерна для снабжения Пекина и войск), так как внутренний водный путь считался безопаснее. Это в свою очередь вызвало упадок в деле строительства морских судов.

Чжу Ди превратил Пекин в столицу, где он начал и завершил строительство Запретного города. В итоге Пекин стал главным городом Китая на последующие 500 лет.

Сравнимый по масштабу с Запретным городом строительный проект развернулся в провинции Хубэй, где силами нескольких сотен тысяч солдат и рабочих был воздвигнут комплекс монастырей и даосских храмов на горе Уданшань. Целью строительства было забота о народных массах и приобретение популярности среди народа, особенно после свержения своего племянника и жёстких мер против тайных обществ.

При Чжу Ди процветало конфуцианство и науки. Он поручил государственному секретарю Су Цзину составить краткие аннотации по всем книгам и темам, через 17 месяцев появилась первое издание, а в 1557 — следующее издание «Энциклопедии годов правления под девизом Юнлэ», в которой были освещены все достижения человечества, известные в Китае на это время. К проекту привлекалось тысяча учёных, энциклопедия насчитывала около 23 000 свитков, которые подразделялись на 11 тысяч томов, и освещали 8000 статей. До настоящего времени дошло около 400 томов, остальные не сохранились.

Чжу Ди толерантно относился к чуждым идеям, он поддерживал и даосизм, и конфуцианство, и буддизм, старался восстановить китайскую традицию и подавить монгольское влияние в культуре, оставшееся со времён династии Юань.

Внешняя политика

Военную и дипломатическую политику императора Юнлэ по отношению к соседним народам и государствам можно охарактеризовать как направленную на утверждение влияния «Серединного Государства» — то есть китайской Минской империи — во всех четырёх странах света.

Треть столетия (1402—1435 гг.), в течение которых на Минском троне были императоры Чжу Ди (Юнлэ) и его внук Чжу Чжаньцзи (Сюаньдэ), были во многих отношениях весьма необычным периодом почти трёхсотлетней истории династии Мин. По сравнению как со своими предшественниками, так и преемниками, режим Чжу Ди (и до какой-то степени, Чжу Чжаньцзи) отличался энергичной (и дорогостоящей) военной и дипломатической деятельностью, направленной на усиления влияния Минской империи за пределами так называемого «Внутреннего Китая», то есть земли между Великой стеной, Тибетским нагорьем, и морями Тихого Океана, традиционно населённой китайцами. За двадцать с небольшим лет царствия Чжу Ди его высокопоставленные посланцы, многие из которых были евнухами, посетили практически всех ближних и дальних соседей минского Китая, стараясь обеспечить хотя бы формальное, а иногда и реальное признание ими китайского императора как своего господина.

С точки зрения историков, среди мотивов этих операций было желание Чжу Ди получить международное признание Минской династии, пришедшей на смену монгольской династии Юань, как новой правящей династии «Серединного государства», на которое, по традиционным китайским каноном, все остальные, окраинные, народы и царства должны смотреть как на центр цивилизации.

Немаловажным было и утверждение законности его собственного пребывания на минском троне, узурпированном им у племянника Чжу Юньвэня. Этот фактор, возможно, ещё более усилился хождением слухов, что Чжу Юньвэнь отнюдь не погиб при пожаре нанкинского императорского дворца (найденное после захвата столицы тело трудно было опознать), а смог бежать, и скрывается где-то в Китае или за его пределами. Официальная «История Мин» (составленная почти 300 лет спустя) утверждает, что розыск пропавшего императора был одной из целей даже для экспедиций Чжэн Хэ.

Как бы то ни было, с географической точки зрения внешняя политика режима Юнлэ было поистине всесторонней. На востоке, многочисленные китайские и корейские посольства пересекали Жёлтое море, подтверждая вассальную зависимость Кореи от Минской империи. Среди дани, посылаемой чосонскими правителями в Китай, были золото и серебро, кони и крупный рогатый скот, а также сотни девушек для гарема Чжу Ди. На западе посланцы Минского императора посещали двор Тамерлана и его преемника Шахруха в Самарканде, а позднее и в Герате. (Держава Тимуридов была, пожалуй, единственной, с кем минским императорам приходилось общаться на равных, а не как с вассалом).

На севере, императором Юнлэ было проведено пять кампаний за подчинение монголов, и организовывалась меновая торговля с «мирными» монголами; на юге, в 1406 г. началось вторжение во вьетское государство Дайнгу.

Бассейн Амура

На северо-востоке велись кампании за подчинение народов Маньчжурии, собирательно известных как чжурчжэней; в частности, флот евнуха-адмирала Ишихи несколько раз спускался по Сунгари и Амуру, где на Тырском утёсе был возведен буддийский храм.

Тибет

На юго-западе и востоке, посланцы Чжу Ди (евнух Хоу Сянь и буддистский монах Чжигуан) посетили Тибет в 1405 г, и пригласили тамошнего молодого кармапу, Дешина Шекпу в Нанкин, где император оказал ему почёт и уважение. Добрый император даже приготовил войска, чтобы послать их в Тибет и при их помощи обеспечить там господство кармаповой секты, но кармапа объяснил ему, что в такой военной «помощи» нет необходимости.

Монголы

Чжу Ди организовал пять походов против монголов, он сокрушил полностью остатки династии Юань и стал общаться с отдельными монгольскими племенами. Путём дипломатических усилий он ставил монгол в вассальную зависимость и в экономическую зависимость от Китая.

Дайвьет и Тямпа

Рубеж XIV—XV веков был периодом внутренних неурядиц во вьетском государстве Дайвьет, занимавшем северную часть современного Вьетнама, и известном в западной литературе как «Аннам». В ответ на жалобу представителя свергнутой там династии Чан на Хо Куи Ли, захватившего власть в Дайвьете и переименовавшего Дайвьет в «Дайнгу», Чжу Ди в 1406 г, послал в Дайнгу делегацию с целью вернуть чанского претендента на престол. После убийства вьетами чанского претендента и сопровождавшей китайской делегации, в Нанкине было принято решение о вторжении в Дайнгу. В конце 1406 года 215-тысячное китайское войско перешло границу, и к середине следующего года разбило силы Хо Куи Ли. В 1407 г. Дайнгу был присоединён к Империи Мин в качестве провинции Цзяочжи (Зяоти).

Находившееся же южнее Дайнгу государство тямов Тямпа, традиционно враждовавшее с Дайвьетом, было союзником китайцев.

Император Юнлэ, однако, не смог удержать свои завоевания. В 1418 Ле Лой поднял восстание и основал позднее новую вьетнамскую династию Ле. Уже после смерти Чжу Ди в 1427 независимость восстановленного Дайвьета признал его внук, император Сюаньдэ (Чжу Чжаньцзи).

Экспедиции Чжэн Хэ в «Западный океан»

Эра Юнлэ характеризовалась активной китайской дипломатией в Юго-Восточной Азии. Даже на этом фоне выделяются ряд морских экспедиций в Индийский Океан, которые возглавил Чжэн Хэ. До этого Китай уже организовывал морские путешествия в Аравию во времена династии Тан (618—907).

В 1405 стартовала первая экспедиция, за 18 лет до португальских географических открытий. В дальнейшем ещё шесть экспедиций отправлялись в море, достигая Индии, Персидского залива (Ормуз), Арабии и Африки. Последняя из них была осуществлена уже при императоре Сюаньдэ. Как далеко вдоль побережью Африки доходил китайский флот, точно неизвестно, но исследователи единственной дошедшей до нас карты этих путешествий высказывали предположения, что китайские мореходы возможно побывали не только в Малинди (современная Кения), но и у берегов современных Танзании или даже Мозамбика.

Последующие минские императоры и их мандарины были противниками морских плаваний и приостановили дорогостоящие дальние плавания; большая часть детальной информация об экспедициях Чжэн Хэ была утеряна или уничтожена.

Дети:

Второй китайский император Чжу Ди (Юн-лэ) имел четырех сыновей и пять дочерей. Старший сын Чжу Гаочи (1378—1425) стал третьим императором из династии Мин (1424—1425). Второй сын Чжу Гаосюй (1380—1426) в 1404 г. стал ханьским князем (Хань-ваном) и получил во владение в 1415 г. Цинчжоу (провинция Шаньдун). Третий сын Чжу Гаосуй (1383—1431) в 1404 году стал Чжао-ваном и в 1425 г. получил во владение Чжандэ (провинция Хэнань).

Смерть

1 апреля 1424 Чжу Ди начал свою последнюю военную кампанию в пустыне Гоби для преследования монголов. Кампания ни к чему не привела, переживая неудачи, Чжу Ди впал в глубокую депрессию и пережил несколько инсультов. Он умер 8 августа 1424. Он похоронен в гробнице Чанлин (長陵) около Пекина — см. Гробницы императоров династии Мин.

Юнлэ в современной литературе

• Образ императора Юнлэ использован в романе Г. Л. Олди «Мессия очищает диск». Транскрипция его имени в романе — Юн Лэ; сам образ сильно изменен.

См. также

• Чжэн Хэ
• Гробницы императоров династии Мин.

Литература

Книги:

• Dreyer, Edward L. (2007), Zheng He: China and the oceans in the early Ming dynasty, 1405-1433, The library of world biography, Pearson Longman, ISBN 0321084438 
• Levathes, Louise (1994), When China Ruled the Seas: The Treasure Fleet of the Dragon Throne, 1405–1433, Oxford University Press, ISBN 0-19-511207-5 
• Tsai, Shih-Shan Henry (2002), [books.google.com.au/books?id=aU5hBMxNgWQC Perpetual Happiness: The Ming Emperor Yongle], University of Washington Press, ISBN ISBN 0-295-98124-5, <books.google.com.au/books?id=aU5hBMxNgWQC> 
• Langlois, John D., Jr. (1988), [books.google.com/books?id=tyhT9SZRLS8C&pg=PA641 "Chapter 3: The Hung-wu reign"], in Mote, Frederick W. & Twitchett, Denis, The Cambridge history of China: The Ming dynasty, 1368-1644, Part 1, Volume 7 of The Cambridge History of China, Cambridge University Press, сс. 107-181, ISBN 0521243327, <books.google.com/books?id=tyhT9SZRLS8C&pg=PA641> 
• Chan, Hok-Lam (1988), [books.google.com/books?id=tyhT9SZRLS8C&pg=PA641 "Chapter 4: The Chien-wen, Yung-lo, Hung-hsi, and Hsüan-te reigns"], in Mote, Frederick W. & Twitchett, Denis, The Cambridge history of China: The Ming dynasty, 1368-1644, Part 1, Volume 7 of The Cambridge History of China, Cambridge University Press, сс. 182-304, ISBN 0521243327, <books.google.com/books?id=tyhT9SZRLS8C&pg=PA641> 
• Needham, Joseph (1971), [books.google.com/books?id=l6TVhvYLaEwC&pg=PA477 "29, "Nautical technology""], Science and civilisation in China: Physics and physical technology, vol. 4, Cambridge University Press, сс. 477-484, ISBN 0521070600, <books.google.com/books?id=l6TVhvYLaEwC&pg=PA477> 

Газетные и журнальные статьи

• Веселовский Н. И.,. Юн-ло // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Kahn, Joseph (2005), "[www.nytimes.com/2005/07/20/international/asia/20letter.html?_r=1&pagewanted=all China Has an Ancient Mariner to Tell You About]", The New York Times, <www.nytimes.com/2005/07/20/international/asia/20letter.html?_r=1&pagewanted=all>   (англ.)
• Динара Дубровская, «[www.vokrugsveta.ru/print/vs/article/6293/ Сокровищницы адмирала Чжэн Хэ]». Журнал «Вокруг Света» / Август 2008.
• Church, Sally K. (2005), "[www.chengho.org/downloads/SallyChurch.pdf Zheng He : An investigation into the plausibility of 450-ft treasure ships]", Monumenta Serica Т. LIII: 1-43, <www.chengho.org/downloads/SallyChurch.pdf> 

Китай   Азия   История   Персоналии

Отрывок, характеризующий Юнлэ

– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.