Домаркас, Юозас

Юозас Домаркас лит. Juozas Domarkas
Полное имя	Юозас Юозо Домаркас
Дата рождения	28 июля 1936(1936-07-28) (87 лет)
Место рождения	дер. Варкали, Плунгеская волость, Тельшевский уезд, Литва
Страна	СССР СССР → Литва Литва
Профессии	дирижёр, педагог
Коллективы	Национальная филармония Литвы
Награды

Юо́зас Юо́зо До́маркас (лит. Juozas Domarkas; род. 28 июля 1936, дер. Варкали, Литва) — литовский дирижёр, педагог. Народный артист СССР (1986).

Биография

Юозас Домаркас родился 28 июля 1936 года в деревне Варкали (ныне Варкаляй Плунгеского района, Тельшяйский уезд, Литва) (по другим источникам — Варкали, Рижский уезд, Латвия).

В 1955—1960 годах учился в Литовской консерватории (ныне Литовская академия музыки и театра) по классу кларнета у Я. Ясенка.

С 1957 года — дирижёр Вильнюсского духового оркестра.

В 1965 году окончил Ленинградскую консерваторию по классу симфонического дирижирования у И.А. Мусина.

В 1961 году дебютировал как симфонический дирижёр в Ленинграде. В 1963 году участвовал в мастер-классах французского дирижёра И. Маркевича в Москве.

С 1964 года возглавляет симфонический оркестр Литовской филармонии (ныне Национальный симфонический оркестр Литвы).

Гастролирует с симфоническим оркестром за рубежом (Россия, Польша, Латвия, Чехия, Германия, Эстония, Венесуэла, Турция, Финляндия, Великобритания, Франция, Австрия, Италия, Испания, Япония, Греция, Швейцария, Голландия, Норвегия, Швеция, Португалия, Корея и др.).

Вместе с оркестром принимал участие в фестивалях «Московские звезды», «Русская зима», «Осень в Варшаве», «Пражская весна», «Шлезвиг-Гольштейн» и др. Партнёрами по сцене Юозаса Домаркаса были такие исполнители как Э. Гилельс, Л. Коган, М. Ростропович, Е. Образцова, В. Норейка, Ю. Башмет, Н. Гутман, Г. Кремер и др..

С 1975 года проводит серии концертов юных исполнителей с Национальным симфоническим оркестром Литвы, со временем ставшие основой фестиваля «Аджалинас».

В 1988—1991 и в 1995 году — дирижёр молодёжного симфонического оркестра Балтийской академии.

В 1991 и 1995 годах участвовал в IV и V Международных конкурсах дирижёров им. Г. Фительберга в Катовице (Польша), в 1993 и 1996 годах — в I и II Международных конкурсах дирижёров имени С. Прокофьева в Санкт-Петербурге (Россия), в 1999 году — член жюри Международного конкурса им. М. Чюрлёниса.

С 1968 года — преподаватель, с 1995 года — профессор, заведующий кафедрой дирижирования Литовской консерватории, в 1972—1991 годах — руководитель студенческого симфонического оркестра консерватории.

Братья:

• Элигиюс Домаркас (р. 1943) — литовский музыкальный руководитель театра
• Стасис (Станисловас) Домаркас (р. 1939) — литовский дирижёр.

Творчество

В исполнении оркестра под управлением Юозаса Домаркаса прозвучало более ста премьер произведений литовских композиторов.

В репертуаре — «Торжественная месса» Л. Бетховена, оратории «Самсон» и «Иуда Маккавей» Г. Генделя, «Рождественская оратория» И. Баха, «Кармина Бурана» К. Орфа, 2-я симфония Г. Малера, произведения литовских композиторов, в том числе оратория Б. Дварионаса «Не трогайте голубой глобус» и др.

Дирижировал известными оркестрами Европы и бывшего Советского Союза, в том числе симфоническими коллективами Москвы и Санкт-Петербурга.

Литовский театр оперы и балета

Оперы

• 1985 — «Кармен» Ж. Бизе

Балеты

• 1997 — «Дафнис и Хлоя» М. Равеля
• 1997 — «Кармен-сюита» Ж. Бизе в оркестровке Р. Щедрина

Клайпедский музыкальный театр

Оперы

• 1997 — «Царь Эдип» И. Стравинского
• 1998 — «Кармен» Ж. Бизе

Звания и награды

• Народный артист Литовской ССР (1974)
• Народный артист СССР (1986)
• Государственная премия Литовской ССР (1974)
• Национальная премия Литвы в области культуры и искусства (2000)
• Офицер ордена Великого князя Литовского Гядиминаса (1994)
• Кавалер Большого креста ордена Великого князя Литовского Гядиминаса (1998)
• Кавалер Большого Креста ордена Заслуг перед Республикой Польша (2006)
• Правительственный приз в области искусства Литовской республики (1994, 1998)

Отрывок, характеризующий Домаркас, Юозас

Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.