Алексонис, Юозас Юльевич

Юозас Юльевич Алексонис
Дата рождения	10 (23) октября 1913(1913-10-23)
Место рождения	д. Рицеляй, Виленская губерния, Российская империя
Дата смерти	5 апреля 1944(1944-04-05) (30 лет)
Место смерти	Каунас, Литовская ССР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Юо́зас Ю́льевич Алексо́нис (10 [23] октября 1913 года — 5 апреля 1944 года) — участник Великой Отечественной войны, радист подпольной радиостанции города Каунаса, Герой Советского Союза.

Биография

Родился в деревне Рицеляй Виленской губернии в 1913 году в крестьянской семье. По национальности литовец.

Окончил начальную школу. Проходил службу в литовской армии.

В 1936 году вступил в подпольную комсомольскую организацию.

Был создателем комсомольской ячейки в Каунасском экономическом училище, в котором учился.

После начала Великой Отечественной войны окончил школу специального назначения.

В июле 1942 года ЦК ЛКСМ Литвы рекомендовал Алексониса кандидатом в члены ВКП(б). Летом 1943 года направлен на территорию Литвы в качестве радиста подпольной радиостанции в Каунасе.

Действовал в составе подпольной комсомольской группы.

После того, как коммунист Юозас Билис поручил ему собрать радиостанцию, самостоятельно собрал из радиодеталей коротковолновый передатчик "Tiesos balsas", который подпольщики использовали, чтобы передавать ценные сведения советскому командованию (по сообщениям Алексониса советская авиация совершила несколько успешных налётов на немецкие военные объекты), занимался агитационной и пропагандистской работой среди жителей Каунаса, передавал сводки Совинформбюро, рассказывал о преступлениях немецких оккупантов и их пособников, призывал к борьбе с ними и высмеивал их действия в фельетонах.

Сначала Алексонис выходил в эфир из деревни Гирступис, затем перебрался в Мураву, позднее в связи с активными поисками радиопередатчика оккупационными властями был вынужден вести передачи из Качергинского леса.

Радиостанция была обнаружена, но Алексонису удалось скрыться. Получив новую радиостанцию, он возобновил работу в доме по улице Лентварю в районе Верхний Шанчяй (в районе железнодорожного вокзала, недалеко от тоннеля) и передавал важные сведения о передвижении вражеских эшелонов в штаб партизанского движения.

С 1944 года являлся членом Каунасского горкома комсомола.

В январе 1944 года, заметив слежку за домом, радист перебазировался в дом коммуниста-подпольщика Обелениса в переулке Шешупес на Раудондварском шоссе. В этот раз значительная часть информации поступала через связных и в марте 1944 года гитлеровцы смогли вычислить местонахождение радиста. 5 апреля 1944 года, когда Алексонис готовился к очередной передаче, они окружили дом, где находилась радиостанция. Алексонис попытался прорваться из окружённого дома, забрав с собой радиопередатчик. Он выбежал во двор и открыл огонь из пистолета по группе захвата, что вызвало среди противника замешательство. Успел добежать до забора, когда патроны в пистолете кончились, а опомнившийся автоматчик открыл ответный огонь. Погиб в бою с превосходящими силами противника.

После окончания боя хозяин дома Юозас Обеленис, его жена и дочери Ванда и Стася были расстреляны оккупантами.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1958 года за образцовое выполнение боевых заданий в тылу врага и проявленные при этом отвагу и геройство Алексонису Юозасу Юльевичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Награды

• Медаль «Золотая Звезда» (1.07.1958)
• Орден Ленина

Память

• Именем Героя было названо морское судно ЛБ-0366 "Юозас Алексонис" (1963-1987)
• В городе Каунасе имя Ю. Ю. Алексониса носили одна из средних школ и пионерская дружина.

Литература

• Петрухин В. С. На берегах Дуная. — М., 1974.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=706 Алексонис, Юозас Юльевич]. Сайт «Герои Страны». (Проверено 29 августа 2010)

Отрывок, характеризующий Алексонис, Юозас Юльевич

И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.