Традиционная одежда саамов

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Юпа (одежда)»)
Перейти к: навигация, поиск

Традиционная одежда саамов — малочисленного финно-угорского народа, живущего в Северной Европе, — приспособлена в первую очередь для длительного пребывания на открытом воздухе, что связано с традиционным полукочевым образом жизни[1].

Территория расселения саамов протянулась с востока на запад более чем на полторы тысячи километров — от восточной оконечности Кольского полуострова через север Финляндии и Норвегии до центральной части Скандинавского полуострова[2]. Саамы живут в Норвегии, России, Финляндии, Швеции, а также, в небольшом количестве, на Украине[3] и в Северной Америке. Общая численность саамов — от 60 до 80 тысяч человек, из которых в Норвегии проживает от 40 до 60 тысяч, в Швеции — от 15 до 25 тысяч, в Финляндии — от 6 до 8 тысяч, в России — две тысячи человек[2]. Скандинавы и русские называли раньше саамов лопарями, лоплянами или лопью, сейчас эти термины почти не используются.





Классификация одежды саамов

Поскольку для мест проживания саамов характерно только два выраженных сезона года, лето и зима, традиционная саамская одежда делится в первую очередь на летнюю и зимнюю. Как летняя, так и зимняя одежда может быть повседневной и праздничной, последняя отличается отделкой и более высоким качеством ткани.. Различия в одежде характерны и для различных этнических групп саамов (таких групп насчитывается около десяти), эти различия выражаются в цветовой гамме и декоре, а также в головных убора и обуви[1].

В XVII—XVIII вв. основным материалом для изготовления одежды служили шкуры морских животных и оленей, а для отделки — цветная замша (ровдуга) и крашеное сукно, шкурки пушных зверей. В XIX — начале ХХ вв. саамы использовали также покупные ткани (ситец, холст, сукно), а также овечью шерсть (для вязания или плетения носков, варежек, поясов).

Плечевая одежда

Все саамы, как мужского, так и женского пола, носили нательную рубаху с длинными рукавами, сшитую из хлопчатобумажных тканей, чаще всего ярких расцветок. Поверх нательной рубахи одевалась наплечная верхняя одежда, также с длинными рукавами, сшитая из сукна. Для верхней одежды были характерны воротник стойкой, прямой разрез на груди и два шква по бокам. Саамы в Скандинавии носили более длинную верхнюю одежду, чем саамы на Кольском полуострове[1].

В XIX в. у саамов сохранялась глухая наплечная одежда, одинаковая для мужчин и женщин.

Гакти, также гакты, кафты — традиционная верхняя наплечная одежда у саамов, живущих в Норвегии и Финляндии. Традиционные цвета гакти — чёрные и синие. У норвежских саамов, особенно из Финнмарка, отдельные части одежды, особенно воротник, плечи, края руковов, разрез на груди и подол, обычно имели разнообразную отделку в виде вышивки, а также нашивок из цветных лоскутов разной окраски[1]. Традиционными цветами гакти объясняются и четыре цвета саамского флага — синий, красный, жёлтый и зелёный.

Юпа — традиционная верхняя суконная одежда у саамов, живущих на Кольском полуострове. Представляет собой прямую рубаху. Её шили из сложенного пополам цельного отреза сукна или другой плотной ткани, к которому пришивали цельнокроеные рукава, которые сужались к запястью. Женщины носили юпы белого цвета, мужчины — серого. Юпы обычно декорировали цветными матерчатыми лоскутами и бисером, располагая их на воротнике и вдоль разреза на груди; плетёная шерстяная тесьма использовалась для подшивки подола[1].

Подол мог быть несколько расклешённым. Пришивной воротник обшивался по краю цветной тесьмой, ворот застёгивался на пуговицы. Верхний проём, рукава и подол одежды украшались орнаментом в виде аппликаций в форме геометрических фигур из кусочков цветного сукна, тесьмы и бисера.

Великий шведский натуралист Карл Линней в национальном саамском костюме (торке). Картина голландского художника Мартина Хоффмана (1737; после своей лапландской экспедиции Линней привёз саамский костюм в Голландию). В одной руке Линней держит шаманский бубен, в другой — линнею (своё любимое растение, названное его именем)[4]

Зимняя одежда

Зимой саамы носили нательную рубаху, поверх которых надевали либо суконную блузу, либо короткую рубаху. В качестве верхней одеждой использовали печок[1].

Печок, или песка (у кольских саамов), также пэск, мудд (у саамов Скандинавии) — верхняя зимняя глухая одежда со стоячим воротником, сшитая из двух оленьих шкур (обычно коричневого цвета) мехом наружу. Меховые рукава иногда удлиняли, пришивая манжеты из ткани. При носке печок у ворота стягивался ремешками (завязками). Кусочками цветного сукна украшались ворот и обшлага рукавов. Ремешки рядом с воротом украшались кистями, суконными лоскутами (обычно треугольной формы), бусинами. У женского печка для украшения, в том числе подола, помимо полосок цветного сукна, использовались тесьма, бисер и перламутровые пуговицы[1][5].

Длина мужского печка — немного ниже колен, женского — до щиколотки[1]. К подолу печок расширялся. Рукава имели трапециевидные клинья, а плечевая часть сшивалась из горизонтальных полос меха. Печок иногда надевали на юпу.

Известна более древняя, чем печок, одежда саамов — торк, или торка (с.-саамск. dorka). В отличие от печка, который шили мехом наружу, торк шили мехом внутрь (из оленьих либо овечьих[1] шкур). Торк иногда одевали под печок.

Пояс

Верхнюю одежду подпоясывали, образуя небольшой напуск (то есть часть одежды свободно нависала поверх пояса). Пояс мог быть сделан из кожи либо соткан из крашеных хлопчатобумажных и шерстяных нитей. Мужчины в качестве пояса обычно использовали ремни из кожи, к ним обязательно подвешивался нож в кожаных ножнах[1]. Кроме ножа, на поясе закреплялись принадлежности для разведения огня, кошелёк для денег, медные колечки и амулеты, а у женщин — швейные принадлежности.

Праздничные пояса отличались от повседневных, они были украшены бисером, а также нашитыми металлическими (обычно медными) накладками (бляхами); застёгивались такие пояса на ажурные металлические пряжки[1].

У скандинавских саамов имелся также особый праздничный широкий пояс боаган, основа которого была соткана из белых льняных или хлопчатобумажных, а уток — из шерстяных нитей. Ткали такие пояса с помощью бердечка (приспособления в виде деревянной дощечки с прорезями). Для боагана был характерен геометрический орнамент с преобладанием красного цвета. Носили боаганы большей частью юноши и девушки[1].

Поясная одежда

Поясную одежду — штаны из различных материалов — носили у саамов как мужчины, так и женщины. В качестве материалов для изготовления штанов использовали полотно, сукно, замшу, выделанные шкуры. Из непромокаемых кож шили специальные промысловые штаны[1].

Нательные штаны носили в основном мужчины, их шили из белого полотна. Поверх нательных штанов летом надевали штаны, сшитые из серой шерстяной ткани. Зимой и мужчины, и женщины использовали глухие меховые штаны «стикак» из замши и шкур оленя; такие штаны стягивались с помощью специального шнурка у пояса[1].

Головные уборы

В качестве зимних головных уборов саамами использовались суконные шапки на меху. Их украшали цветным сукном и бисером[5]. Мужчины носили суконные шапки (каппер) на подкладке из оленьего меха. Нижняя часть головного убора (околыш) отличалась по окраске и форме от верхней (тульи). Традиционно использовались красный, синий и чёрный цвета. Если околыш был цилиндрическим, то тулья представляла усечённую четырёхгранную пирамиду основанием вверх. К околышу пришивались наушники с тесёмками, которые завязывались под подбородком. Иногда нижняя часть с наушниками делалась из лисьего меха. Орнаментировался каппер цветным сукном, бисером, жемчугом. Другим мужским головным убором являлся островерхий, вязанный из овечьей шерсти колпак, иногда с завершением в виде помпона.

Шамшура — летний головной убор, который носили замужние женщины. По форме похож на русский кокошник[5].

Девушки носили головные уборы в виде перевязок, имеющих форму полого цилиндра[5].

Зимние шапки женщин были аналогичны мужским, лишь тулья имела форму круга. В летний период надевалась шлемовидная шапочка с высоким гребнем или шамшура (самшура), близкая русскому кокошнику. Она имела цилиндрический каркас и полукруглый выступ вверху. Девичьим головным убором служила перевязка. Сверху женщины и девушки нередко повязывали сложенный треугольником платок, концы которого подвязывали на подбородке или, скрестив на груди, на пояснице.

Обувь

Обувь изготавливали из камусов (шкур с ног оленя) или обработанной оленьей кожи. Она была одинаковой для мужчин и женщин. Отличительной чертой саамской обуви являлись загнутые вверх носки.

Зимние высокие сапоги — яры, украшавшиеся цветным сукном, надевали для передвижения по тундре, а похожие на яры, но низкие каньги — в поселениях. Стельки заменяли пучки сухой травы. На ноги под обувь надевали вязаные чулки без ступни.

Рукавицы шились из оленьих шкур мехом наружу или вязались из крашеной шерстяной пряжи.

Заимствования

В конце XIX в. традиционный саамский костюм стал заменяться одеждой, заимствованной у соседних народов: русских, коми и ненцев. У русского населения были восприняты кафтан (кяхтан), сарафан (кохт), передник, головные платки. Через посредство коми-ижемцев саамы заимствовали ненецкий комплекс одежды: глухую, с капюшоном малицу (малиц) из оленьих шкур шерстью внутрь и сапоги выше колен — пимы из камусов мехом наружу.

Напишите отзыв о статье "Традиционная одежда саамов"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 Королькова
  2. 1 2 Саамы в Финляндии // Саамское народное собрание. — Кемиярви, Публикация Саамского народного собрания, 1999.
  3. [2001.ukrcensus.gov.ua/rus/results/nationality_population/nationality_popul1/select_51/?botton=cens_db&box=5.1W&k_t=00&p=75&rz=1_1&rz_b=2_1%20&n_page=4 Всеукраїнський перепис населення 2001. Русская версия. Результаты. Национальность и родной язык] (Проверено 18 января 2012)
  4. Gunnar Broberg. [www.sweden.se/upload/Sweden_se/english/publications/SI/pdf/Linne_eng.pdf Carl Linnaeus] / Translation by Roger Tanner. — New edition. — Стокгольм: Swedish Institute, 2006. — 44 с. — ISBN 91-520-0912-2. ISBN 978-91-520-0912-3 (англ.)
  5. 1 2 3 4 [www.hrono.ru/etnosy/etnos_s/saamy.php Саамы]: статья на сайте Хронос. (Проверено 18 января 2012)

Литература

  • Susanna Jannok Porsbo, Samedräkter i Sverige. 1999. ISBN 91-87636-14

Ссылки

  • Королькова Л. В. [www.ethnomuseum.ru/section69/27/2411/6525.htm Традиционный костюм саамов]. Российский этнографический музей. Проверено 18 января 2012. [www.webcitation.org/65OTjL3YF Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].
  • [www.samer.se/servlet/GetDoc?meta_id=1207 Klädedräkten] (швед.) (Проверено 19 января 2012)

Отрывок, характеризующий Традиционная одежда саамов

Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.