Uriah Heep

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Юрай Хип»)
Перейти к: навигация, поиск
Uriah Heep

Uriah Heep, Милан, 9 ноября 2008 года
Основная информация
Жанры

прогрессивный рок
хард-рок
арт-рок
хеви-метал[1]
прогрессивный метал (c 2008г.)

Годы

1969 — наши дни

Страна

Великобритания Великобритания

Язык песен

английский

Лейблы

Vertigo Records
Bronze Records
Mercury Records
Warner Music Group
Portrait Records
Enigma
Legacy Records
Castle Records
Eagle Records
Sanctuary Records/Universal Music Group
Frontiers Records

Состав

Мик Бокс
Фил Лэнзон
Рассел Гилбрук
Берни Шоу
Дэвид Риммер

Бывшие
участники

Тревор Болдер
Кит Бейкер
Кен Хенсли
Пол Ньютон
Алекс Нэпьер
Дэвид Байрон
Найджел Олссон
Иэн Кларк
Марк Кларк
Ли Керслэйк
Гэри Тэйн
Джон Уэттон
Джон Лоутон
Крис Слэйд
Джон Сломан
Грегг Деккерт
Питер Голби
Боб Дэйсли
Стэф Фонтайн

Другие
проекты

Spice
The Gods
Toe Fat
Cressida
Colosseum
The Spiders from Mars
King Crimson
Rough Diamond
The Byron Band
AC/DC

[www.uriah-heep.com/ www.uriah-heep.com]
Uriah HeepUriah Heep

Uriah Heep (/jʊ:ˈraɪə hi: p/) — британская рок-группа, образовавшаяся в 1969 году в Лондоне, Англия, и заимствовавшая название у персонажа романа Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфильд».[~ 1] Первый состав группы сформировался, когда продюсер Джерри Брон пригласил клавишника Кена Хенсли (ранее игравшего в The Gods и Toe Fat) присоединиться к участникам Spice; всемирную известность группе принесли в 19711973 годах альбомы Look at Yourself, Demons and Wizards и The Magician's Birthday, считающиеся классикой хард-рока[2].

Uriah Heep создали свой, оригинальный вариант хард-рока, насытив его элементами прог-, арт-, джаз-рока и хэви-метала. Фирменным знаком их стиля (в «золотые годы») были эффектные партии бэк-вокала со сложными многочастными гармониями и драматический вокал Дэвида Байрона[3]. Стилистические эксперименты Uriah Heep имели существенное значение для развития рок-музыки; группа, в частности, во многом предвосхитила аналогичные эксперименты Queen[4].

Двенадцать альбомов группы входили в UK Albums Chart; наибольший успех здесь имел Return to Fantasy (#1, 1975)[5] В США 15 альбомов входили в Billboard 200, из них выше других поднимался Demons and Wizards (#23, 1972[6]. Кроме того, четыре сингла Uriah Heep входили в Billboard Hot 100[7]. Значительный успех в середине 1970-х годов группа имела в Германии, где сингл «Lady in Black» стал хитом[8]. Только в 1970-е годы группа продала во всём мире более 30 миллионов альбомов[4], а по настоящее время продано более 40 миллионов альбомов.[9] Состав Uriah Heep неоднократно менялся, но «классическим» считается квинтет: Мик Бокс, Дэвид Байрон, Кен Хенсли, Гэри Тэйн и Ли Керслэйк[4].





История группы

В 1967 году Мик Бокс, уроженец Уолтемстоу, в равной степени любивший футбол и музыку[10], решил отдать предпочтение последней и образовал группу The Stalkers. После того, как из состава ушел вокалист, Роджер Пенлингтон, игравший на барабанах, предложил прослушать своего кузена Дэвида Гаррика[2]. «Он был частым гостем на наших концертах: нередко, приняв по несколько пинт, мы начинали распевать старые рок-н-ролльные вещи. Перед прослушиванием я предложил ему хорошенько подзаправиться, чтобы снять неуверенность. Мы сыграли несколько вещей — и история началась!»[10], — вспоминал Мик Бокс.

Дуэт Бокс-Гаррик стал ядром группы; вскоре каждый из них оставил основную работу и решил посвятить себя профессиональной музыкальной деятельности. Свой новый состав они назвали Spice, а Дэвид принял сценический псевдоним: Байрон (David Byron). За ударные сел Алекс Нэпьер, найденный по объявлению в газете (чтобы обойти главное из условий — отсутствие брачных уз, — он свою жену выдал за сестру), а из The Gods пришел басист Пол Ньютон, чей отец временно взял на себя обязанности менеджера и постепенно довел своих подопечных до уровня лондонского клуба Marquee[10].

В конце 1969 года группа познакомилась с продюсером и менеджером Джерри Броном. Тот побывал на выступлении Spice в клубе «Блюз Лофт» и тут же предложил контракт со своей компанией Hit Record Productions, Ltd. (работавшей с Philips Records). «Мне показалось, что группа способна к быстрому развитию, именно поэтому и взял их к себе», — вспоминал Брон. Вскоре группа оказалась в студии Lansdowne, изменила название на Uriah Heep (о Диккенсе в рождественские дни 1969 года говорили все — как раз отмечалась сотая годовщина со дня его смерти) и решила, что ей необходим клавишник. Сначала Брон привел сессионного музыканта Колина Вуда, затем в качестве постоянного участника был приглашен Кен Хенсли, игравший до этого в группах The Gods и Toe Fat[10].

Появление в группе клавишника-новатора, увлечённого созданием качественно нового звучания, оказало решающее влияние на творческое развитие коллектива. Впрочем, вклад Хенсли в первый альбом ограничился переработкой партий, записанных Вудом. Бо́льшую часть материала для пластинки написали Бокс и Байрон; самой яркой вещью здесь стала «Gypsy», идеально отразившая в себе ранний стиль группы: тяжелый бит, сгущённый звук гитары, «обёрнутой» орга́ном и меллотроном, характерная вокальная гармония[11]. Во многих отношениях это был один из первых удачных примеров экспериментальной хард-рок-эклектики[2][10]. Впоследствии, отвечая на вопрос, действительно ли в своих вокальных аранжировках группа следовала примеру The Beach Boys, Мик Бокс говорил:
Ничего подобного. Просто получилось так, что в нашем составе встретились пятеро вокалистов, вот мы и решили использовать все свои возможности. Позже это стало своего рода фирменным знаком. Единственная наша связь с Beach Boys состоит в том, что в США один радиоведущий назвал нас «Beach Boys от хэви метал».[12]

Первые записи

Первый альбом был на три четверти завершен, когда Алекса Нэпьера заменил Найджел (Олли) Олссон: его порекомендовал Элтон Джон, с которым Байрон дружил со времен совместной работы в Avenue Records (где они принимали участие в записи низкобюджетных каверов)[11]. Дебютный альбом Very 'eavy… Very 'umble вышел 12 июня 1970 года; в США — под названием Uriah Heep с измененным составом композиций и под другой обложкой[1].[~ 2] Альбом был встречен сдержанно музыкальной критикой, которая услышала в нём лишь «тяжесть», не обратив внимание на жанровое разнообразие (элементы джаза, фолка, эсид-рока и симфонической музыки). Однако впоследствии музыкальные специалисты стали иначе оценивать историческое значение альбома. Мартин Попофф, автор «The Collector’s Guide to Heavy Metal», поставил его по уровню значимости в один ряд с In Rock Deep Purple и Paranoid Black Sabbath[13][14].

В эти дни родился и стал стремительно развиваться творческий союз Бокс-Байрон-Хенсли, наивысшее воплощение получивший во втором альбоме Salisbury, записанном уже без Олссона (который вернулся к Элтону Джону), но с Китом Бэйкером. Пластинка, ставшая бенефисом Хенсли (он автор половины вещей и соавтор другой половины), была записана Джерри Броном в Lansdowne Studios и оказалась стилистически разнообразна, соединив в себе элементы арт-рока («Bird of Prey»), акустического фолк-рока («The Park» и «Lady in Black») и симфо-рока (16-минутная сюита «Salisbury» была записана с оркестром и духовой секцией)[3]. На создание сюиты клавишника группы вдохновил Джон Лорд своим Concerto for Group and Orchestra. «Услышав это, я понял, что рок-музыку можно сочетать с оркестровой и решил попробовать сделать это»[15], — рассказывал он впоследствии.

Американская версия альбома вновь отличалась от английской обложкой и составом композиций: вместо «Bird of Prey» американский диск открывался композицией «High Priestess», а на второй стороне появилась «Simon the Bullet Freak»[16]. На англо-американскую музыкальную прессу эксперименты группы вновь не произвели впечатления. Наибольший успех альбом имел в Германии, где сингл «Lady in Black», перевыпущенный в 1977 году, стал хитом[8].

«Золотые» годы

После выхода Salisbury Бейкер покинул группу (Мик Бокс говорил, что ничего не знает о его дальнейшей судьбе)[8]. С новым ударником Иэном Кларком (из Cressida, также записывавшейся на Vertigo Records), группа отправилась в США и здесь впервые почувствовала, что такое тёплый приём. Позже Бокс признавал, правда, что если в связке со Steppenwolf группа звучала неплохо, то к эстетике Three Dog Night она не имела отношения[17]. Впрочем, как отмечал Хенсли, связка с Three Dog Night имела свой привлекательный аспект: «…Мы играли в переполненных залах и впервые заметили лимузины и групи… И подсели на это!»[18]. Тем временем сроки контракта Брона с Philips/Vertigo истекли, и он образовал собственный лейбл Bronze Records, перевыпустив здесь два первых альбома группы. Летом 1971 года Uriah Heep отправились в студию «Лэнсдаун» записывать Look at Yourself, в котором, по словам Джерри Брона, — «…Многочисленные идеи, казавшиеся разрозненными в двух первых альбомах, сфокусировались и произвели несколько вечных жемчужин»[17]. Третий студийный альбом группы поднялся до № 39 в UK Albums Chart[5].

Центральное место в альбоме заняли эпическая «July Morning» и «заглавный трек», ставший хитом в нескольких странах Западной Европы. Кен Хенсли отмечал, что «July Morning» — с её меняющейся динамикой, яркой и разнообразной звуковой палитрой — явила собой «…наилучший пример того, в каком направлении устремилась группа в своем развитии». Песня получилась из нескольких музыкальных идей Кена Хенсли и Дэвида Байрона. В процессе работы над альбомом Look at Yourself они обнаружили, что у них есть три заготовки в до-миноре. После экспериментов эти кусочки стали вступлением, куплетом и припевом «Июльского утра»[19].

В целом альбом Look at Yourself, как отмечал рецензент Allmusic, продемонстрировал уникальное сочетание элементов хэви метал и прог-рока, а также выдающееся мастерство Дэвида Байрона, чьё исполнение на несколько лет стало образцом для подражания вокалистам следующего поколения, таких, как Роб Хэлфорд[20].

Пол Ньютон остался недоволен своим местом в общей картине: после его ухода в группу из Colosseum был приглашен басист Марк Кларк, который продержался здесь три месяца, но успел стать соавтором «The Wizard», песни, открывшей четвёртый альбом. «Золотой» состав Uriah Heep окончательно оформился после того, как в него вошли Ли Керслэйк (экс-The Gods, National Head Band: однажды он уже отклонил предложение занять место Кейта Бэйкера, но теперь не упустил своего шанса) и Гэри Тэйн, уроженец Новой Зеландии, который прежде играл с Кифом Хартли (Keef Hartley Band)[3].

Четвёртый альбом Demons and Wizards стал результатом нового творческого союза в группе, которая окунулась в мир мистики и фантазий (проиллюстрированный на обложке Роджером Дином). Галерея арт-роковых зарисовок в жанре фэнтези («Rainbow Demon», «The Wizard», «Traveller in Time», «Poet’s Justice») на первый взгляд складывается здесь в гармоничную мозаику новой, причудливой концепции, однако, как отмечает Кёрк Блоуз, автор «Истории Uriah Heep»[~ 3], альбом нельзя назвать в полном смысле концептуальным: каждая из песен имеет самостоятельную значимость. То же подчеркивал и Кен Хенсли в комментариях к альбому на обложке: «это… просто коллекция наших песен, которые мы записали с большим для себя удовольствием»[21]. В Англии альбом поднялся до 20-го места и продержался в чартах 11 недель. «Easy Livin'», созданная специально для Байрона с его новым сценическим имиджем, стала европейским хитом, вошла в Billboard Hot 100[7] и, как говорил Брон, «помогла группе впервые заявить о себе на международной сцене»[21].

Вышедший полгода спустя The Magician's Birthday продолжил ту же линию развития, причем в двух направлениях: коммерческом («Sweet Lorraine», «Sunrise») и артистическом (заглавный трек являет собой своего рода микро-оперу с фэнтезийным сюжетом). Некоторые обозреватели сочли его улучшенным вариантом Demons & Wizards, в котором те же элементы соединились более гармонично[21]. Рецензент Allmusic выразил противоположную точку зрения, сочтя, что альбом не обладает цельностью, характерной для предшественника, но имеет свои сильные моменты[22].

Группа отправилась на гастроли в Японию, одновременно выпустив двойной Uriah Heep Live, записанный в Бирмингеме, Англия, с использованием мобильной студии, принадлежавшей Rolling Stones, и впоследствии признанный одним из лучших концертных альбомов хард-рока. «Прибыв на саундчек мы поняли, что акустика отвратительная, махнули рукой на возможность записи, забыли об этом и концерт выдали на одном дыхании — вот почему он получился таким отличным!»[18], — говорил много лет спустя Кен Хенсли.

Вернувшись из Японии группа стала записывать новый студийный альбом, по финансовым соображениям избрав для этой цели Шато д’Эрувилль во Франции. В оценке Sweet Freedom пресса разделилась на два лагеря: часть критиков отнеслась к альбому прохладно, заметив, что группа не продемонстрировала здесь своих лучших качеств. Мик Бокс позже признавал, что работа над альбомом уже была омрачена наметившимся конфликтом между «мозгом» Uriah Heep Кеном Хенсли и её «лицом», Дэвидом Байроном, который к тому времени уже злоупотреблял алкоголем. Однако, часть критиков (во главе с рецензентами Melody Maker) оценила альбом достаточно высоко. Sweet Freedom поднялся в Британии до 18 места[5], «Stealin'» стал хитом во многих странах мира (исключение вновь составила Великобритания). В том же году Хенсли выпустил свой первый сольный альбом Proud Words on a Dusty Shelf[21].

Записанный в Мюнхене Wonderworld также принёс разочарования (исключением критика сочла балладу «The Easy Road»). К тому времени резко ухудшилось состояние здоровья Гэри Тэйна, который и до прихода в Uriah Heep страдал приступами нервного истощения (вызванными отчасти наркотической зависимостью, которая преследовала его много лет). В сентябре 1974 года Тэйн получил удар током на сцене в Далласе и был надолго госпитализирован, что привело к отмене концертов в США и Англии — к величайшему неудовольствию Брона. Три месяца спустя Тэйн покинул группу, а 8 декабря 1975 года был найден мёртвым у себя дома в Норвуд-Грине. Причиной смерти явилась передозировка. «Я всегда по-человечески любил Гэри. Он был симпатичен мне своей безответственностью и умер только потому, что не рассчитал глубину омута, в который бросился»[23], — говорил Кен Хенсли.

1974—1981

В 1975 году Тэйна в составе группы заменил Джон Уэттон, в прошлом участник King Crimson, выступавший также с Roxy Music. Его появление благотворным образом сказалось на состоянии группы: в ней появился (по словам Бокса) «настоящий стержень, человек, на которого можно было во всем положиться и который, кроме того, постоянно генерировал новые идеи»[23].

Успех восьмого студийного альбома Return to Fantasy, выпущенного летом 1975 года фирмой Bronze в Англии, отразил произошедшие изменения: он стал международным бестселлером, поднявшись до № 7 в Британии[5], до № 2 в Австрии и до № 3 в Норвегии. За ним последовало ещё одно затяжное годовое изнуряющее мировое турне, в ходе которого группа выступила перед миллионом зрителей и пролетела в общей сложности более 48 тысяч километров: Великобритания, Скандинавия, Европа, США и Канада. Во время концерта в Луисвилле, штат Кентукки, США, Мик Бокс упал со сцены и сломал руку, причём доиграл сет, невзирая на адскую боль, после чего продолжал выступать с гипсом (проигнорировав таким образом указания врачей), каждый вечер получая по три укола. В разгар турне группа выступила на фестивале в Кливленде вместе с Aerosmith и Blue Oyster Cult. По окончании гастролей группа выпустила The Best of Uriah Heep; одновременно и Дэвид Байрон дебютировал с сольным альбомом Take No Prisoners[23].

Следующий альбом High & Mighty (в отсутствие Брона, занявшегося другими проектами, спродюсированный самими участниками группы), оказался (по признанию самого Бокса) «легковесным: в меньшей степени ‘eavy, в больше — ‘umble». При этом Хенсли до сих пор считает, что провал пластинки был предопределён не столько её звуковыми качествами, сколько отношением к ней Bronze Records. Зато раскрутка High & Mighty прошла с размахом: группа устроила банкет на вершине горы в Швейцарии, куда журналистов доставили специальным самолётом[23].

Роскошные приёмы, как отмечал биограф К. Блоуз, были лишь внешней стороной стремления Uriah Heep соответствовать примеру Led Zeppelin в погоне за крайностями. Кен Хенсли стал требовать себе не только отдельных гримёрок, но и персонального гастрольного менеджера. Но самым пагубным образом «звёздная болезнь» сказалась на психическом состоянии Дэвида Байрона, чей алкоголизм наложился на личностные проблемы и привёл к ухудшению его отношений с коллегами.

Одно дело, когда слегка пьян басист или слегка под кайфом гитарист, но когда вокалист пьян вдрызг и не может говорить, падает и не видит ни группы, ни зала, это уже серьёзная проблема... Он пил слишком много, мы много говорили об этом, но ровно ничего не менялось. В конечном итоге я пришёл к менеджеру с ультиматумом: или уходит он, или ухожу я.

Хенсли решился на этот ультиматум в разгаре американского турне. Джерри Брон срочно вылетел из отпуска на Багамах, собрали срочное собрание и Байрону дали испытательный срок в два месяца. «За эти два месяца стало только хуже и к концу американского тура мы решили его заменить… Но оказалось, что это конец группы»[15], — позже говорил Кен Хенсли.

В июле 1976 года, после завершающего концерта испанского турне Байрон был уволен из Uriah Heep.[~ 4] Потеря вокалиста явилась переломным моментом в карьере Uriah Heep. Почти сразу же ушёл и Джон Уэттон: сначала — к Брайану Ферри, позже в Asia. Это для участников группы не стало сюрпризом. «Сначала мы думали, что просто одного превосходного басиста заменяем на другого, но не учли личностный фактор. Это напоминало неудачную пересадку о́ргана: инородное тело не прижилось»[23], — говорил Кен Хенсли.

Бас-гитаристом группы стал Тревор Болдер, игравший с Дэвидом Боуи, Миком Ронсоном и к тому времени реформированными Spiders from Mars. В качестве претендента на роль вокалиста рассматривались Дэвид Ковердейл, Иэн Хантер (Mott the Hoople) и Гэри Холтон (экс-Heavy Metal Kids), но выбран был Джон Лоутон, сотрудничавший до этого с германской группой Lucifer's Friend, а также с Les Humphries Singers и Роджером Гловером.

«Внешне он не очень-то вписывался в общий имидж, но с голосом у него всё было в порядке и мы решили, что музыкальная составляющая тут должна быть превыше всего»[24]? — вспоминал Мик Бокс. На сцене Лоутон, действительно, никак не мог сравниться с артистичным Байроном, но его блюз-роковый стиль вокала придал группе новый импульс развития и обогатил стилистическую палитру.

Альбом Firefly, вышедший в начале 1977 года, от Sounds получил три звезды, от Record Mirror — четыре. В самых восторженных тонах оценил группу Пол Стэнли из Kiss после совместного американского турне. Группу в новом составе неплохо приняли и в Великобритании, что было особенно неожиданно в разгар панк-революции. На фестивале в Рединге Uriah Heep стали хедлайнерами.

Следующий альбом Innocent Victim отличался утяжелённым звуком; сингл из него «Free Me» стал европейским хитом. Многих удивило включение в альбом двух композиций Джека Уильямса, американского приятеля Хенсли. В Германии альбом разошёлся миллионным тиражом, предопределив и успех Fallen Angel, четвёртого альбома, записанного в лондонской студии Roundhouse и второго — с вернувшимся к обязанностям продюсера Джерри Броном[24].

В 1980 году фирма «Мелодия» выпустила альбом Innocent Victim в СССР (С60 14801-2) по лицензии Ariola — Eurodisc GmBh под названием «Ансамбль „УРИЯ ХИП“». Все композиции полностью, только на обложке разинувшая пасть змея была заменёна на фотографию группы. Впрочем, почти такой же купюре была подвергнута обложка и американского издания — при сохранении отдельных элементов «змеиного» дизайна на лице обложки было множество мелких концертных снимков.

Тем временем закулисный конфликт разгорался. Хенсли (будучи автором большинства композиций группы) не только зарабатывал намного больше остальных музыкантов, но и имел многочисленные интересы на стороне. «Всё, что бы он ни писал, шло в альбом и нам это казалось несправедливым… Кроме того, когда начинаешь использовать всё, что ни сочиняешь, альбомы получаются ниже среднего», — вспоминал Мик Бокс. Хенсли позже пытался оправдаться тем, что группа постоянно действовала в режиме цейтнота: лейблы требовали «…12 треков и чтобы все были как Easy Livin'». Кроме того, произошла ссора между Хенсли и Лоутоном (чья жена раздражала музыкантов своим постоянным присутствием). Вокалист был уволен вскоре после выступления Uriah Heep на фестивале Bilzen в Берлине, и его заменил Джон Сломан (ex-Lone Star), молодой и импозантный мультиинструменталист. Однако почти сразу же из состава ушёл Керслейк: по версии журнала Sounds — после ссоры с Броном (которого барабанщик обвинил в том, что для того «…единственным ценным участником группы является Хенсли»[24].

Работа над следующим альбомом, Conquest (опять-таки, в студии Roundhouse) свелась, в основном, к перезаписи уже подготовленных плёнок — с Сломаном и новым барабанщиком Крисом Слэйдом, рекрутированным из Manfred Mann's Earth Band. Журнал Record Mirror дал пластинке пять звёзд, хотя позже участники группы (в частности, Болдер) говорили о том, что работа шла в атмосфере полного хаоса. Центральные вещи альбома — «Feelings» и «Fools» (композиция Болдера) — характеризуют и его общее, приподнятое настроение, что было несколько неожиданно, если учесть, что то были дни движения NWOBHM, многие лидеры которого (Iron Maiden, Saxon, Def Leppard) называли Uriah Heep в числе своих основных влияний. «Они произвели на меня впечатление людей, получающих удовольствие на сцене: это были старые бойцы, не разучившиеся радоваться жизни», — говорил Стив Харрис из Iron Maiden о концерте Uriah Heep 1975 года[25]. Десятилетие со дня образования группа отметила успешным туром 10th Anniversary (в связке с Girlschool). Однако недовольство Хенсли своим новым вокалистом нарастало и он решил выйти из состава:

Джона выбрали участники группы и я был против этого решения. Он и выглядел отлично и музыкантом был превосходным, но песни мои интерпретировал совершенно не так, как я их задумывал… Проблема состояла в том, что нам не удавалось вернуться на однажды избранный путь и Джон этому возвращению не способствовал.

Место Хенсли в группе занял канадец Грегг Декерт, работавший со Сломаном в Pulsar. С ним группа провела турне по британским клубам (в общей сложности 23 концерта) и записала сингл «Think lt Over» (позже в новой версии вошедший в Abominog). Почти сразу же группу покинул Сломан. «Как бы ни приятно было мне работать в течение последних полутора лет с Heep, похоже, мои музыкальные амбиции лежат в ином направлении»[26].

Бокс и Болдер направились к Дэвиду Байрону с предложением вернуться в Uriah Heep. «У нас в кармане были и деньги, и договор… Нас совершенно обескуражил его отказ»[27], — говорил гитарист группы. Сразу же после этого неудачного визита Болдер принял предложение от Wishbone Ash. «Я вовсе не хотел покидать Uriah Heep, просто мне захотелось чего-то непохожего; кроме того, я был сыт по горло Броном и его менеджментом»[27], — позже говорил он.

Затем ушёл Декерт и Мик Бокс остался один на один с контрактными обязательствами. «Heap of Heep» (с англ. — «Вместо Хипов — кучка») — так озаглавил еженедельник Melody Maker статью, подводившую итог завершившейся (по всеобщему мнению) десятилетней карьере группы[27].

1982—1990-е

Выйдя из состояния депрессии, Мик Бокс позвонил Ли Керслейку (который к этому времени уже играл в Blizzard of Ozz) и выяснил, что тот с Бобом Дэйзли только что ушёл от Осборна. На место Хенсли был приглашён клавишник Джон Синклер (которого Бокс знал по сотрудничеству с Heavy Metal Kids), в тот момент игравший с американской группой Lion. В качестве вокалиста некоторое время рассматривался Джон Верити (экс-Argent), но в конечном итоге выбор пал на Питера Гоулби, который незадолго до этого на прослушивании не выдержал конкуренцию со Сломаном (единственным, кто голосовал за него, по иронии судьбы, был Хенсли)[27].

Выпущенный новым составом в марте 1982 года альбом Abominog (которому предшествовал Abominog Junior EP) был назван журналом Kerrang! «…самым зрелым альбомом группы за всю её историю». журнал Sounds оценил его пятью звёздами. Скептики, в свою очередь, критиковали альбом за «американизированность». «У нашего продюсера Эшли Хоу[~ 5] американская голова на плечах»[28], — шутил Бокс. «Мне понравилась работа Эшли… Если бы не этот альбом, группа не смогла бы снова подняться», — говорил Голби.

Кирк Блоуз считал, что именно этот альбом сыграл важнейшую роль в эволюции группы, переведя её из 1970-х в следующее десятилетие. Биограф отмечал также, что мелодичный хард-рок не был по сути явлением американским: именно Uriah Heep стояли у его истоков; лишь те, кто по прошествии нескольких лет об этом забыли, могли обвинять группу в «американизации» звучания[28].

Альбом оказался успешнее четырёх предшественников в США (№ 56), а сингл «The Way That It Is» получил мощную ротацию на MTV. Uriah Heep успешно выступили на фестивале Monsters of Rock в Касл-Доннингтоне. Похожим на предыдущий по звучанию и сути оказался и следующий альбом, Head First, записанный вновь Эшли Хоу, который практически стал к тому времени шестым участником ансамбля. Но сразу же после его выхода Боб Дэйзли покинул состав, вернувшись к Осборну[28].

В мае 1983 года в состав Uriah Heep вернулся Тревор Болдер, который после двух лет, проведённых в Wishbone Ash, «начал чувствовать себя аутсайдером»[29]. Два месяца группа гастролировала по США с Rush, Judas Priest (общение с последними оставило у Бокса крайне неприятное ощущение: «Они относились к нам как к дерьму»[29], — говорил он) и Def Leppard. «Это была лучшая из групп, с которыми мне когда-либо приходилось гастролировать. Они были начисто лишены высокомерия и претенциозности. Мы многому у них научились, они всегда готовы были помочь советом, с этим своим неизменным: '…слушай сюда, сынок!'»[29], — говорил Джо Эллиот.

К этому времени Джерри Брон отказался от обязанностей менеджера: делами группы в Европе занимался агент Нейл Ворнок, в США — Перлман и Шенк (из Blue Öyster Cult), так что Bronze Records некоторое время оставались последним звеном, связывавшим группу с её «крёстным отцом». Связь эта оборвалась в июне 1983 года, когда лейбл обанкротился, часть финансовых обязательств переправив Uriah Heep. Группа ужесточила гастрольный график, в сферу влияния включив такие ранее не исследованные территории, как Индия, Малайзия и Индонезия[29]. В начале 1984 года Uriah Heep проникли и за железный занавес, после чего отправились в студию записывать Equator c продюсером Тони Платтом. В это же время новый менеджер Хэрри Малони (англ. Harry Maloney) подписал для группы контракт с лейблом Portrait Records (филиалом CBS). В феврале 1985 года стало известно, что бывший вокалист группы Дэвид Байрон, будучи уже законченным алкоголиком, скончался от сердечного приступа.

Тем временем усталость от непрерывных гастролей сказалась на состоянии вокала Питера Голби («Гэри Мур услышал нас в Гамбурге и после концерта спросил, не начинаю ли я терять голос, а узнав, что мы сыграли 16 подряд ежедневных концертов, заметил, что пора увольнять нашего менеджера»). В разгар австралийского тура он сорвал голос окончательно и ушел из группы[29]. Вскоре за ним последовал Джон Синклер (присоединившийся к группе Оззи Осборна)[30]. Бокс пригласил клавишника Фила Лансона, экс-Grand Prix, Sad Café, Sweet) и лос-анджелесского вокалиста Стефа Фонтейна, который провёл с группой американское турне и был уволен Боксом «за непрофессионализм». По словам гитариста, у того был «превосходный голос, но дисциплина… где-то в другом месте». Фонтейн куда-то уходил во время репетиций и не возвращался, а однажды не явился на концерт в Сан-Франциско[30].

После американского турне Стефа Фонтейна в составе заменил канадец Берни Шо (экс-Grand Prix, Praying Mantis, Stratus), который начинал (в группе Cold Sweat) c исполнения каверов Uriah Heep. Бокс — по совету гастрольного менеджера Ховарда Мензиса англ. Howard Menzies) — специально пришёл на прощальный концерт Stratus в Marquee Club, после чего сделал Шоу предложение и получил согласие[31]. «С этого момента всё встало на свои места»[31], — говорил гитарист.

Сменив менеджмент (на Miracle Group), Uriah Heep при посредстве венгерского Промоутера Ласло Хегедюша (англ. László Hegedűs) провели серию гастролей в СССР. Uriah Heep были одной из первых западных рок-групп, выступивших в СССР. В конце 1987 года на пике «перестройки» в СССР они дали 10 концертов в спортивном комплексе «Олимпийский» для 185 тысяч зрителей. Берни Шоу вспоминал приём, устроенный группе, как «нечто близкое к битломании»[31]. Бокс говорил, что музыканты «действительно ощущали себя посланниками Запада» и чувствовал ответственность за свою историческую миссию, поскольку «любая неприятность могла бы закрыть путь в СССР другим группам»[31]. Результатом поездки стал третий концертный альбом в истории группы, Live in Moscow, выпущенный компанией Legacy Records, куда вошли три новых трека, в том числе композиция Лэнзона «Mr. Majestic». Британская пресса под впечатлением от московских успехов группы впервые заговорила о ней уважительно. «Это было очень странно, потому что в Англии нас (к тому времени) почти забыли, многие успели нас мысленно похоронить»[31], — говорил Бокс в интервью Полу Хендерсону из журнала Kerrang![~ 6]

Uriah Heep провели затем успешные гастроли в Чехословакии, ГДР и в Болгарии, после чего в августе 1988 года выступила на Редингском фестивале, и затем провела британское турне с The Dogs D’Amour. В мае 1989 года вышел новый альбом Raging Silence, записанный с продюсером Ричардом Доддом, известным по сотрудничеству с Джорджем Харрисоном и The Traveling Wilburys, центральными вещами в котором стали «Blood Red Roses» (композиция Пита Голби), «Cry Freedom» и «Hold Your Head Up» (кавер хита Argent). Бокс необычайно высоко оценил работу продюсера, который «привнёс свежесть, живую мощь в звучание пластинки и… выявил в вокале Берни несколько разнообразных стилей». «Я никогда прежде не узнавал так много за такой краткий срок»[31], — признавал и сам Шоу.

Группа вновь посетила СССР, выступив в Ленинграде перед 100 000 зрителей, затем сыграла в польском Вроцлаве, дала шесть концертов в Бразилии и один (бесплатный) в Восточном Берлине (на него собрались 80 тысяч человек). Концерт в лондонском зале Astoria был выпущен на видео под заголовком Raging Through the Silence[31].

В 1990 году на Independent TV был продемонстрирован фильм «Bedrock», в основу которого легли съёмки концерта в Ноттингеме (студия Central TV). Видеоверсия концерта была выпущена в том же году, как часть юбилейной серии релизов, посвященных 20-летию группы. Тогда же вышли тройной бокс-сет Two Decades in Rock и его сокращённая версия Still 'eavy, Still Proud[31].

Работа над следующим студийным альбомом началась в 1990 году, но из-за непрерывных гастролей прерывалась, из-за чего релиз несколько раз откладывался. Заручиться поддержкой продюсера Ричардом Додда на этот раз не удалось; его функции взял на себя Тревор Болдер. Альбом Different World вышел в 1991 году и получил разноречивые отклики в прессе: Крис Уоттс в журнале Kerrang! высмеял пластинку, но обозреватель Metal Hammer Энди Брэдшоу назвал её «приятным сюрпризом», отметив продюсерское мастерство Болдера.

За релизом последовало крупнейшее за шесть лет британское турне Uriah Heep; рекорд-компания, однако, практически не занималась промоушном, в результате и билеты и сам альбом продавались плохо. На этом свои отношения с Legacy Recordings группа завершила, продолжив активно гастролировать на всех континентах[31]. Из множества перевыпусков этого времени прежде неиздававшийся материал содержали только Rarities from the Bronze Age и The Lansdowne Tapes[31].

В 1995 году вышел альбом Sea of Light, в котором группа вернулась к звучанию 1970-х годов. Критики отметили альбом как свежий, тяжёлый и мелодичный, насыщенный оркестровками. 14 сентября 1998 года вышел альбом Sonic Origami (продюсер Пип Уильямс), продемонстрировавший лиричность, симфоничность и балладность группы, за которыми последовали гастроли, не прекращавшиеся два года, включая Россию, Украину и Казахстан. «Если говорить кратко, записывающая компания нас просто придушила. Мы провели гигантское всемирное турне в поддержку альбома и каждый раз выяснялось, что в большинстве стран он даже не продавался в магазинах. Мы почувствовали себя в тот момент слегка деморализованными»[32], — позже говорил Шоу. В конечном итоге группа вновь обрела силу духа. «Чем больше мы играем, тем больше привлекаем молодую аудиторию. Думаю, это имеет отношение к возрождению интереса к классическому року во всём мире»[32], — замечал вокалист.

2000-е и 2010-е годы

7 декабря 2001 года в Лондоне состоялся концерт-реюнион с участием Кена Хенсли и Джона Лоутона. Тогда же состоялось первое выступление группы в «Астории» в рамках ставшего традиционным мероприятия под названием Magicians Birthday Party.

В январе 2007 года барабанщик Ли Керслейк покинул состав по состоянию здоровья. В марте его заменил Расселл Гилбрук, работавший до этого с Тони Айомми, Вэном Моррисоном, Джоном Фарнхэмом, Аланом Прайсом, Крисом Барбером и Лонни Донеганом. 14 апреля 2007 года Гилбрук дебютировал в составе группы на концерте в Вуокатти, Финляндия.

В 2008 году вышел 21-й студийный альбом Uriah Heep Wake The Sleeper, получивший в целом высокие оценки критиков[32]; рецензент Allmusic отметил, что группа в нём сохранила верность классическому звучанию, наметив и цели будущего развития[33]. За ним в октябре 2009 года последовал Celebration: Forty Years of Rock, юбилейный сборник, куда вошли 12 заново записанных треков «классического» периода и две новых композиции[32]. Летом 2010 года Uriah Heep впервые за 8 лет отправились в турне по Америке в поддержку альбомов Wake The Sleeper и Celebration. Турне получилось настолько успешным и триумфальным, что группу снова пригласили в США осенью 2010 года.

В 2011 году группа выпустила новый альбом «Into The Wild», который звучит более цельно и более тяжело, чем предшественник.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3951 день] Альбом был поддержан видеосинглом на песню «Nail On The Head». После этого группа пустилась в очередной всемирный тур «Into the Wild», выступив в городах России и Казахстана.

21 мая 2013 года скончался бас-гитарист группы, Тревор Болдер. Причиной смерти музыканта стал рак поджелудочной железы, от которого он страдал в течение нескольких лет. В мае Болдеру удалили опухоль, однако операция не помогла артисту. Ему было 62 года.

В 2014 году группа выпустила очередной 24-й студийный альбом Outsider[9].

Дополнительные факты

  • В 1983 году в Индии во время концерта некто, явно под воздействием наркотиков, выскочил на сцену и впился зубами в спину Пита Голби: нападавшего до полусмерти избили дубинками полицейские, но от жертвы оторвали с огромным трудом[29].
  • Однажды в Канаде Джон Синклер перед сном положил контактные линзы в стакан с водой, а утром, мучимый похмельем, залпом этот стакан осушил[30].
  • По названию песни «July Morning» назван молодёжный праздник в Болгарии — Праздник Джулая.
  • На альбоме Wake The Sleeper Uriah Heep используется двойная бас-бочка. Её можно услышать в песнях Wake The Sleeper и Warchild.[9]
  • Ударник «Uriah Heep» Расселл Гилбрук записал партии барабанов для выходящего в 2013 году альбома проекта Тобиаса Заммета Avantasia.[9]
  • Портал digitaldreamdoor.com поставил клавишника Uriah Heep Кена Хенсли на 41 место в списке 100 Greatest Rock Keyboardists/Pianists[9]
  • На видео сингле 1980 года Think it over, в котором ушедшего Кена Хенсли заменил Грегг Деккерт, ударник группы Крис Слэйд играет двойную бас-бочку, которую отчетливо слышно во время гитарного соло Мика Бокса

Состав

Участники группы с 1969 года по настоящее время.

Дискография

Студийные альбомы

Название Год издания Лейбл
Very 'eavy… Very 'umble 1970 Vertigo Records(UK/

Mercury Records(USA)

Salisbury 1971 Vertigo Records(UK

Mercury Records(USA)

Look at Yourself 1971 Bronze Records
Demons and Wizards 1972 Bronze Records(UK)
Mercury Records(USA)
The Magician's Birthday 1972 Bronze Records(UK)
Mercury Records(USA)
Sweet Freedom 1973 Bronze Records(UK)
Warner Bros. Records(USA)
Wonderworld 1974 Bronze Records
Return to Fantasy 1975 Bronze Records
High and Mighty 1976 Bronze Records(UK)
Firefly 1977 Bronze Records(UK)
Warner Bros. Records(USA)
Innocent Victim 1977 Bronze Records(UK)
Warner Bros. Records(USA)
Fallen Angel 1978 Bronze Records(UK)
Conquest 1980 Bronze Records(UK)
Abominog 1982 Bronze Records
Head First 1983 Bronze Records(UK)
Equator 1985 Portrait(UK)
Raging Silence 1989 Enigma
Different World 1991 Legacy Records
Sea of Light 1995 Castle Records
Sonic Origami 1998 Eagle Records
Wake the Sleeper 2008 Sanctuary Records/Universal Music
Celebration 2009 Sanctuary Records/Universal Music
Into the Wild 2011 Frontiers Records
Outsider 2014 Frontiers Records

Концертные альбомы

Название Год записи Год издания Лейбл
Uriah Heep Live 1973 Bronze Records(UK)
Mercury Records(USA)
Live at Shepperton '74 1974 1986 Bronze Records(UK)
Castle Music(USA)
Live in Europe 1979 1979 1986(UK)
1999(USA)
Sanctuary Records
Live in Moscow 1988 1988 BMG
Legacy Records
World of Hurt Records
Spellbinder Live 1996 1996 AIS
Spitfire Records
King Biscuit Flower Hour Presents in Concert 1974 1997 King Biscuit Entertainment
Future Echoes of the Past 1999 2001 Phantom Records
Acoustically Driven 2001 2001 Phantom Records
Electrically Driven 2001 2001 Classic Rock Legends Ltd.
Between Two Worlds 2002 Snapper Music
Membran/Ambitions
The Magician’s Birthday Party 2001 2002 Classic Rock Legends Ltd.
Music Video Distribution
Live in the USA 2003 2003 Classic Rock Legends Ltd.
Magic Nights 2004 2004 Classic Rock Legends Ltd.
Live in Armenia (CD+DVD) 2010 2011 Classic Rock Legends Ltd.

Сборники

Название Год записи Год издания Лейбл
The Best Of Uriah Heep 1975 1976 Bronze
Anthology 1986 1986
Lady in Black 1988 Castle Music
The Lansdowne Tapes (сборник записей
группы «Spice» и первых трёх альбомов «Uriah Heep»)
1968-1971 1994 Red Steel Music
Sanctuary Records
Lady in Black 1995 Pinnacle
A Time of Revelation (антология на четырёх дисках,
включающая ранее не издававшийся материал)
1968-1995 1996 Essential Records

Кавер-версии

Напишите отзыв о статье "Uriah Heep"

Примечания

Комментарии
  1. В русском переводе персонажа романа зовут Урия Гип
  2. Вместо «Lucy Blues» в американскую версию была включена «Bird of Prey».
  3. «The Uriah Heep Story» была впервые опубликована в сборнике «Two Decades in Rock» под названием «A History of Uriah Heep Still 'eavy, Still Proud. By Kirk Blows».
  4. По странному стечению обстоятельств, из состава разогревщиков, Heavy Metal Kids, в ту же ночь был уволен вокалист Гари Холтон.
  5. Хоу работал с группой в качестве звукоинженера в её ранних альбомах.
  6. Именно Пол Хендерсон написал комментарии к песням для обложки альбома Live in Moscow.
Источники
  1. 1 2 [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:kbfixqrhldke Very 'Eavy…Very 'Umble]. www.allmusic.com (2008). Проверено 16 сентября 2009. [www.webcitation.org/61Dcfo4Sd Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  2. 1 2 3 [www.classicbands.com/uriahheep.html Uriah Heep] (англ.). — www.classicbands.com. Проверено 6 сентября 2009. [www.webcitation.org/61DcdoyUu Архивировано из первоисточника 26 августа 2011]. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «classic» определено несколько раз для различного содержимого
  3. 1 2 3 Stephen Thomas Erlewine. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:gifexqr5ldde~T1 Uriah Heep biogrpahy]. www.allmusic.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61Dch1dwr Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  4. 1 2 3 Guinness Encyclopedia of Popular Music. [www.enotes.com/contemporary-musicians/uriah-heep-biography Uriah Heep biography]. www.enotes.com (1994). Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61Dcat2P7 Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  5. 1 2 3 4 [www.chartstats.com/artistinfo.php?id=3830 Uriah Heep UK Charts]. www.chartstats.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61DcbQuKV Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  6. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:gifexqr5ldde~T5 Uiah Heep Billboard 200]. www.allmusic.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61DccVdVz Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  7. 1 2 [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:gifexqr5ldde~T51 Uriah Heep Billboard Hot 100]. www.allmusic.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61Dcd9HB7 Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  8. 1 2 3 [www.uriah-heep.com/newa/heepstory3.php Part 3. February 1970 - October 1970]. www.uriah-heep.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61DcigU9T Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  9. 1 2 3 4 5 [www.uriah-heep.com/newa/biorussellgilbrook.php Official site of band] Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «» определено несколько раз для различного содержимого Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «» определено несколько раз для различного содержимого Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «» определено несколько раз для различного содержимого Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «» определено несколько раз для различного содержимого
  10. 1 2 3 4 5 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory1.php Uriah Heep Story. Part 1. December 1969 - January 1970]. uriah-heep.com (1987). Проверено 10 сентября 2009. [www.webcitation.org/61DceGfyr Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  11. 1 2 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory2.php Uriah Heep Story. Part 2. January 1970 - February 1970]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 10 сентября 2009. [www.webcitation.org/61Dcephf0 Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  12. [dmme.net/interviews/box1.html Let It Rock] (англ.). — Mick Box interview. Проверено 23 сентября 2009. [www.webcitation.org/61DcfK5gn Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  13. Martin Popoff, «The Collector’s Guide to Heavy». — The Brief History of Uriah Heep. Very 'eavy Very 'umble
  14. [www.fastnbulbous.com/metal.htm Heavy Metal]. www.fastnbulbous.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61DcgF2wn Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  15. 1 2 3 Menno Von Brucken Fock. [www.dprp.net/specials/2007_hensley/ DPRP Specials : Ken Hensley : Interview]. www.dprp.net (2007). Проверено 3 мая 2010. [www.webcitation.org/61DchS8oM Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  16. Donald A. Guarisco. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:jpfixq95ldfe Salisbury review]. www.allmusic.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61Dci1AkT Архивировано из первоисточника 26 августа 2011]. [AMG. Salisbury, рецензия]
  17. 1 2 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory4.php Uriah Heep Story. Part 4. October 1970 - November 1971]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 10 сентября 2009. [www.webcitation.org/61DcjDruq Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  18. 1 2 [www.antimusic.com/morley/07/KenHensley.shtml MorleyView: Ken Hensley Interview]. www.antimusic.com. Проверено 18 мая 2010. [www.webcitation.org/61DckozFS Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  19. [music-facts.ru/song/Uriah_Heep/July_Morning/ Интересные факты о песнях. July Morning]. music-facts.ru. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61Dclg13U Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  20. Donald A. Guarisco. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:dpfixq95ldfe Look at Yourself album review]. www.allmusic.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61DcmZjWk Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  21. 1 2 3 4 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory5.php Uriah Heep Story. Part 5.]. www.uriah-heep.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61DcnErjn Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  22. Donald A. Guarisco. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:fpfixq95ldfe Magician’s Birthday album review]. www.allmusic.com. Проверено 8 апреля 2010. [www.webcitation.org/61Dcnkj7r Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  23. 1 2 3 4 5 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory6.php Uriah Heep Story. Part 6. March 1975 - August 1976.]. uriah-heep.com (1987). Проверено 10 сентября 2009. [www.webcitation.org/61DcoQBcq Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  24. 1 2 3 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory7.php Uriah Heep Story. Part 7. September 1976 - October 1979]. uriah-heep.com (1987). Проверено 10 сентября 2009. [www.webcitation.org/61DcovbC8 Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  25. Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory8.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 8. September 1976 - October 1979]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  26. Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory9.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 9. July 1980 - September 1980]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  27. 1 2 3 4 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory10.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 10. April 1981 - January 1982]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  28. 1 2 3 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory11.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 11. April 1982 - April 1983]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  29. 1 2 3 4 5 6 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory12.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 12. May 1983 - November 1985]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  30. 1 2 3 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory13.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 13. July 1986 - September 1986]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  31. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Kirk Blows. [www.uriah-heep.com/newa/heepstory13.php uriah-heep.com Uriah Heep Story. Part 14. 1986 - 2007]. www.uriah-heep.com (1987). Проверено 8 апреля 2010.
  32. 1 2 3 4 Michael Popke. [www.expressmilwaukee.com/article-11191-summerfest-saturday-june-26.html Summerfest: Saturday, June 26]. www.expressmilwaukee.com. Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/61DcqINtD Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].. — …underappreciated Sonic Origami. — Heep’s critically acclaimed first studio album in a decade… — www.expressmilwaukee.com
  33. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:fnfixzyjldse Wake The Sleeper]. www.allmusic.com. Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/61DcrX2zN Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].. — …the album is both consistent with its sound over the years and a statement of purpose for the present and the future. — William Ruhlmann.

Ссылки

  • [www.uriah-heep.com/ Официальный сайт Uriah Heep]
  • [www.moreheep.com/ Официальный американский сайт]
  • [www.travellersintime.com/ Официальный американский фан-сайт]
  • [www.heepfiles.info/index.htm Официальный фан-клуб Uriah Heep в Финляндии]
  • [uriaheep.ru/ Российский фан-сайт]
  • [my.en.com/~uheep/ Английский фан-сайт]
  • Игумен Сергий (Рыбко) [ru-news.ru/art_desc.php?aid=3280 получил подарок от «Uriah Heep»]
  • [ru-news.ru/art_desc.php?aid=3425 Историческая встреча с Кен Хенсли и «Uriah Heep»]
  • [ru-news.ru/art_desc.php?aid=3555 Православные встретились с звездой мирового рока и одним из основателей легендарной рок-группы «Uriah Heep» — Миком Боксом]
  • [ru-news.ru/art_desc.php?aid=3720 Рок музыкант Кен Хенсли, из легендарной группы «Uriah Heep», прибыл в гости к игумену Сергию (Рыбко) и его приходу]
  • [headbanger.ru/interviews/120 Интервью с Миком Боксом 12 октября 2009 года]
  • [www.headbanger.ru/reports/2529?show_images=1 Отчет и фотографии с концерта Москва 13 февраля 2010 года]
  • [blogs.korrespondent.net/journalists/blog/raimanelena/a82881 Интервью с группой Uriah Heep от 2012 года, в котором в частности говорится об использовании группой двойной бас бочки]
  • [musica.mustdie.ru/ru/galleries/1/820 Автограф-сессия в Москве (30.10.2011): фото-репортаж.]
  • [www.uriahheep-discography.com uriahheep-discography]
  • [www.guitars.ru/05/info.php?z974 www.guitars: Мик Бокс, интервью]
  • [web.archive.org/web/19990820011146/www.geocities.com/SunsetStrip/Palms/4515/history.htm История Uriah Heep. Rock City. 1996]
  • [www.kp.ru/daily/26180/3069891/ Интервью с Миком Боксом от 13 января 2014, в котором в частности говорится о начале записи нового альбома]

Книги на русском языке

  • Андрей Кокарев «Легенды рока — Uriah Heep» (1992),
  • Игорь Котельников «Чудный мир Юрайя Хип в Азии» (1994),
  • Александр Галин «Возвращение в Фантазию» (2002),
  • Александр Колесников «Rock-Судьба» (2007)

Отрывок, характеризующий Uriah Heep

– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.