Уракусай Нагахидэ

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Юракусай Нагахидэ»)
Перейти к: навигация, поиск
Юракусай Нагахидэ
有楽斎 長秀
Жанр:

якуся-э, бидзинга

Стиль:

укиё-э

Работы на Викискладе

Уракусай Нагахидэ (яп. 有楽斎 長秀?, , годы творчества 17991842) — японский художник, мастер осакской школы искусства укиё-э. Также известен как Юракусай Нагахидэ (有楽斎 長秀), Накамура Нагахидэ (中邑 長秀 или 中村 長秀), Тёсю (長秀) и Тёсюсай (長秀斎).



Биография и творчество

Художник жил и работал в Киото и Осаке. Известность Уракусаю Нагахидэ принесли гравюры, изображающие красавиц из квартала развлечений Гион. Эти изображения служили рекламой знаменитых куртизанок и гейш, афишами чайных домов, а также отображали модные веяния в одежде и причёсках. Каждое лето в квартале проводились фестивали мод. Этой теме посвящена серия Нагахидэ Фешенебельный парад кимоно в Гионе. Каждый лист серии, в жанре э-бандзукэ (печатные программки), представлял красавицу и определённый наряд, макияж и причёску.

Уракусай Нагахидэ пользовался стилем тандзаку (стихотворный текст, иллюстрированный художественными изображениями, чаще всего девушек). Эти гравюры изготовлялись с применением золотого и серебряного тиснения или покрывались слюдяным порошком, придающим мерцающий свет рисунку.

Нагахидэ работал не в традиционной технике печати с помощью деревянных блоков, а использовал вместо них бумажные трафареты (каппадзури-э), техника распространённая в районе Камигата (Киото — Осака) с 18-го века. Этот способ печати отличался дешевизной и высокой скоростью печати, но уступал в цветовой гамме и качестве работы.

Напишите отзыв о статье "Уракусай Нагахидэ"

Литература

  • Keyes, Roger S. & Keiko Mizushima, The Theatrical World of Osaka Prints, Philadelphia, Philadelphia Museum of Art, 1973, 270.
  • Lane, Richard. (1978). Images from the Floating World, The Japanese Print. Oxford: Oxford University Press. ISBN 0192114476, ISBN 9780192114471; [www.worldcat.org/title/images-from-the-floating-world-the-japanese-print-including-an-illustrated-dictionary-of-ukiyo-e/oclc/5246796?referer=di&ht=edition OCLC 5246796]
  • Newland, Amy Reigle. (2005). Hotei Encyclopedia of Japanese Woodblock Prints. Amsterdam: Hotei. ISBN 9074822657, ISBN 9789074822657; [www.worldcat.org/title/hotei-encyclopedia-of-japanese-woodblock-prints/oclc/61666175 OCLC 61666175]
  • Roberts, Laurance P. (1976). A Dictionary of Japanese Artists. New York: Weatherhill. ISBN 0834801132, ISBN 9780834801134; [www.worldcat.org/title/dictionary-of-japanese-artists-painting-sculpture-ceramics-prints-lacquer/oclc/2005932?referer=di&ht=edition OCLC 2005932]

Ссылки

  • Museum of Fine Arts, Boston: [www.mfa.org/collections/search_art.asp?recview=true&id=218120&coll_keywords=Ebisu&coll_accession=&coll_name=&coll_artist=&coll_place=&coll_medium=&coll_culture=&coll_classification=&coll_credit=&coll_provenance=&coll_location=&coll_has_images=&coll_on_view=&coll_sort=0&coll_sort_order=0&coll_view=0&coll_package=0&coll_start=51 digitized print]


К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан) К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Уракусай Нагахидэ

Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.