Юргевич, Владислав Норбертович

Владислав Норбертович Юргевич (19 ноября 1818 — 23 ноября 1898) — российский археолог и филолог, эллинист и латинист, преподаватель, научный писатель.

В 1841 году окончил Санкт-Петербургский педагогический институт, затем на протяжении двух лет дополнительно стажировался в Лейпцигском университете. С 1844 года был назначен адъюнкт-профессором греческой и римской словесности в Харьковском университете, там же защитил магистерскую диссертацию «De mundiciis veterum Graecorum et Romanorum» (1847). В 1858 году Юргевич был назначен профессором (и одновременно инспектором) Ришельевского лицея в Одессе и, переехав в этот город, принял участие в трудах местного Общества истории и древностей, в котором был с 1858 года полноправным членом, с 1875 по 1883 год секретарём и с 1883 по 1898 год вице-президентом; избран был 20 октября 1883 года. С 1864 по 1887 год состоял экстраординарным и затем (с 1867 года) ординарным профессором и инспектором студентов в Новороссийском университете. В 1868—1871 годах был деканом исторического факультета в этом университете.

В Одессе, кроме докторской диссертации «De Jovis Lycaei natura cognominisque huius ratione» (1866), читал лекции по древнеримской литературе, истории государственных и религиозных учреждений Древнего Рима, сотрудничал в «Записках» Одесского общества истории и древностей, работал над историей генуэзских колоний на юге России, греческой эпиграфикой и этнологическими вопросами, особенно о роли венгров в этнографии юга России. Коллекционирование и копирование генуэзских надписей и монет начал после путешествий в Крым, где изучал сооружения, сохранившеся с генуэзского периода, в Судаке, Феодосии и Балаклаве (в 1861 и 1873 годах), а также после посещения Ольвии (1865), во время которого сосредоточился на эпиграфических материале. Впоследствии увеличил круг своих эпиграфических исследований, распространив их и на надписи на аморфных ручках.

Результатом всех этих исследований стал ряд трудов Юргевича, напечатанных в «Записках Одесского Общества Истории и Древностей»: например, о генуэзских монетах (1869; предметом исследования является история генуэзской колонизации Причерноморья и, в частности, монетного дела Кафы; в этом исследовании прослежена история известных коллекций генуэзских монет северного Причерноморья), об иностранных именах в надписях Ольвии, Боспора и других городов северного побережья Понта (где в том числе доказывается, что скифы и сарматы — разные народы и что первые не принадлежат к «арийскому племени»), о мнимых норманнских именах в русской истории, о печатях, найденных в Херсонесе в 1884 году. В двух последних статьях Юргевич пытался доказать значительное влияние на юг России народов «финно-угро-венгерской группы». В 1884 году Юргевич участвовал в подготовке и проведении VI археологического съезда в Одессе, выступив на нём с докладом «Замечания о некоторых местностях Новороссийского края, заслуживающих археологического исследования». На протяжении одесского периода своей жизни более 50 статей и исследований, в которых пытался охватить всю историю Одесского общества истории и древностей. Базовым материалом для целого ряда его исследований были музейные коллекции. С 1883 по 1893 год заведовал музеем Одесского общества истории и древностей; в 1886—1892 годах под его редакцией вышло три издания путеводителя по этому музею.

Наиболее крупные труды: «Генуэзские надписи в Крыму»; «Уставы для генуэзских колоний в Чёрном море» (издано автором на русском и латыни; эта работа принесла ему известность за рубежом); «О мнимых норманнских именах в русской истории» (1863); «Ф. А. Бек» (1868); «Новые надписи генуэзцев»; «О именах иностранных греческих городов северного побережья Эвксинского Понта» (1872); «О монетах генуэзцев»; «Новейшие археологические открытия в Крыму» (1875). Кроме того, в 1877 году выполнил переводы 7-й и 11-й книг «Географии» Страбона.

Источник

• Юргевич, Владислав Норбертович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Библиография

• Мартиненко А. І., Охотніков С. Б. Юргевич Владислав Норбертович // ПОНУ. — Одеса, 2000. — Т. 4. — Стр. 410—412.

Ссылки

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003957675#?page=748 Статья] в Большой энциклопедии Южакова  (рус.)

Отрывок, характеризующий Юргевич, Владислав Норбертович

Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.