Балтрушайтис, Юргис Казимирович

Юргис Казимирович Балтрушайтис
Jurgis Baltrušaitis
Дата рождения:	20 апреля (2 мая) 1873(1873-05-02)
Место рождения:	Поантвардзе, Россиенский уезд, Ковенская губерния, Российская империя
Дата смерти:	3 января 1944(1944-01-03) (70 лет)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Российская империя, Литва
Род деятельности:	поэт, переводчик
Годы творчества:	1899—1944
Направление:	символизм
Язык произведений:	литовский, русский
[az.lib.ru/b/baltrushajtis_j_k/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ю́ргис Казими́рович Балтруша́йтис (лит. Jurgis Baltrušaitis; 20 апреля [2 мая] 1873, Поантвардзе, Ковенская губерния — 3 января 1944, Париж) — русский и литовский поэт-символист и переводчик, дипломат.

Биография

Юргис Балтрушайтис родился в Ковенской губернии в семье литовских крестьян. Учился в Ковенской гимназии (1885—1893) и на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета (1893—1898); одновременно посещал лекции на историко-филологическом факультете. Сблизился с С. А. Поляковым, учившимся на математическом отделении физико-математического факультета, и через него познакомился с К. Д. Бальмонтом и В. Я. Брюсовым, позднее с В. И. Ивановым; друг и почитатель поэта и композитора А. Н. Скрябина.

В августе 1899 тайно венчался с Марией Ивановной Оловянишниковой (1878—1948), двоюродной сестрой Елизаветы Александровны Дьяконовой (автор «Дневника русской женщины»).

Дебютировал в печати осенью 1899. Вместе с Поляковым, Брюсовым и Бальмонтом основал издательство «Скорпион», деятельность которого началась изданием совместного перевода Балтрушайтиса и Полякова драмы Генрика Ибсена «Когда мы, мёртвые, проснёмся».

Был сотрудником альманаха «Северные цветы», журнала «Весы». Позднее выступал в газете «Русь», в журналах «Правда», «Золотое руно», «Русская мысль», «Русские ведомости», «Заветы» (1912—1914), «Северные записки», в английском журнале «The Mask» (1913).

Член литературного бюро Театра-студии МХТ (1905), принимал участие в работе Свободного театре во главе с К. А. Марджановым, МХТ, Камерного театра.

Подолгу жил за границей (Италия, Скандинавские страны, Германия).

Работал в Лито Наркомпроса (1918), был председателем Московского Союза писателей (1919), участвовал в работе издательства «Всемирная литература».

С 1920 представитель (вначале формально советник так и не назначенного представителя) Литовской Республики в Москве, с 27 апреля 1921 в ранге поверенного в делах (chargé d’affaires), с 1922 — чрезвычайный и полномочный посол. Одновременно представитель Литвы в Турции (1932) и Персии (1933). Содействовал выезду за рубеж деятелей русской культуры.

Почётный доктор Университета Витовта Великого в Каунасе (1932).

В апреле 1939 уехал из России, получив назначение советником посольства Литвы в Париже. В Париже, куда раньше переехал его сын Юргис Балтрушайтис-младший, историк искусства, прошли последние годы жизни. Умер в Париже, похоронен на кладбище Мон Руж.

Творчество на русском языке

Стихи начал писать на русском языке. Осенью 1899 года опубликовал своё первое стихотворение в «Журнале для всех» В. С. Миролюбова. В 1899—1906 годах участвовал в деятельности московских символистов, все более отчётливо занимая обособленную позицию в символистской поэзии и литературной жизни. Этой позиции соответствуют ведущие в его философской лирике образы отшельника и одинокого путника. «…он исходит из веры в высокое предназначение человека, в преодоление вселенской дисгармонии, разрыва между природой и индивидуальным „я“.»

На русском языке написал около 300 стихотворений. На литовский язык их перевёл Линас Брога. Стихи Балтрушайтиса переведены также на английский, армянский, болгарский, венгерский, нидерландский, латышский, немецкий, польский, французский и другие языки.

Творчество на литовском языке

Первое стихотворение на литовском языке опубликовано в 1927. В 1940—1943 гг. В Париже подготовил три сборника своих стихов на литовском языке («Ašarų Vainikas», «Венок слёз», I и II части; «Aukuro dūmai», «Дым жертвенника»), а также поэму «Įkurtuvės» («Новоселье»). Они представляют собой мастерское завершение предыдущего творчества. Первая книга стихов на литовском языке вышла только в 1942. Посмертно опубликован сборник стихотворений на литовском языке «Poezija» («Поэзия»; Бостон, 1948). Самый полный сборник литовскоязычной поэзии «Poezija» (1967).

Переводы

Балтрушайтис внёс значительный вклад в искусство перевода. Переводил преимущественно стихотворные и драматические произведения, на первых порах выполняя программу символистов по ознакомлении русской публики с западноевропейской литературой, затем вводя в репертуар русского театра зарубежную драматургию. Перевёл произведения английского поэта Д. Байрона («Видение Страшного суда», «Бронзовый век»), норвежских писателей Генрика Ибсена («Пер-Гюнт», «Фру Ингер из Эстрота», «Строитель Сольнес» и «Гедда Габлер») и Кнута Гамсуна («Голод», «Виктория», «Игра жизни», «Вечерняя заря» и «Тамара»), немецкого писателя Г. Гауптмана («Бедный Генрих», «Праздник Примирения», «Шлюк и Яу»), Г. Д’Аннунцио («Мёртвый город», «Джиоконда», «Слава»), отдельные произведения Оскара Уайльда, Августа Стриндберга, Германа Зудермана, Гуннара Гейберга, Мориса Метерлинка, Рабиндраната Тагора и других. Переводил стихотворения армянских поэтов для подготовленной В. Я. Брюсовым антологии армянской поэзии (1916), также еврейских поэтов.

Книги

• Земные ступени. Элегии, песни, поэмы. Москва: Скорпион, 1911
• Горная тропа. Вторая книга лирики Москва: Скорпион, 1912
• Лилия и серп. Париж: YMCA Press, 1948
• Дерево в огне: стихи. Вильнюс: Vaga, 1969
• Дерево в огне: стихи. 2-е изд. Вильнюс: Vaga, 1983
• Лилия и серп: стихотворения. Москва: Художественная литература, 1989
• Įkurtuvės. Poema-pasakėčia. Kaunas: Valstybinė l-kla, 1941
• Ašarų vainikas. Kaunas: Valstybinė l-kla, 1942
• Žemės pakopos = Zemnyja Stupeni: elegijos, giesmės, poemos / iš rusų k. vertė J. Valaitis. Tiubingenas: A. Urbonas, J. Kapočius, 1947
• Poezija. Bostonas: Kun. P. M. Juras, 1948
• Žemės laiptai: elegijos, giesmės, poemos; Kalnų takas / vertė Linas Broga. Vilnius: Vaga, 1973
• Lelija ir pjautuvas: poezija. Iš rusų kalbos vertė Linas Broga. Vilnius: Vaga, 1996
• Menka, ką tu vien protu žymi…: poezija. Kaunas: Vada, 2000
• «Apimti žmogų iki dugno»: estetika, literatūros kritika, vertinimai. Vilnius: Aidai, 2001

Память

Имя Юргиса Балтрушайтиса носит:

• Московская средняя школа № 1247 имени Юргиса Балтрушайтиса

Литература

• Балтрушайтис, Юрий Казимирович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Виктория Дауётите. Юргис Балтрушайтис: монографический очерк. — Вильнюс: Vaga, 1983.
• История литовской литературы. — Вильнюс: Vaga, 1977. — С. 274—278.
• Jurgis Baltrušaitis: poetas, vertėjas, diplomatas / redaktorė Donata Mitaitė. — Vilnius: Liet. literatūros ir tautosakos inst., 1999.
• Viktorija Daujotytė. Jurgis Baltrušaitis: (monografija). — Vilnius, 1974.
• Viktorija Daujotytė. Su Jurgiu Baltrušaičiu. — Vilnius: Regnum, 1994.
• Gintauta Kievišienė, Vytautas Kutkevičius, Nijolė Norkienė. Jurgio Baltrušaičio pėdos gimtinėje. — Jurbarkas: Šviesa, [1997].
• Lietuvių rašytojai. Bibliografinis žodynas: A—J. — Vilnius: Vaga, 1979. — P. 107—113.
• Laimonas Tapinas. Imk, klajokli, žibintą vilties: poeto ir diplomato Jurgio Baltrušaičio gyvenimo kronika. — Vilnius: Alma littera, 2000.

Ссылки

• [www.stihi-rus.ru/1/balt/ Юргис Балтрушайтис стихи] в [www.stihi-rus.ru/page3.htm Антологии русской поэзии]
• [www.litera.ru/stixiya/authors/baltrushajtis.html Балтрушайтис на Стихии]
• [liricon.ru/?cat=16 Сборник русской поэзии «Лирикон» — Балтрушайтис Ю. К.]
• [old.redstar.ru/2011/01/26_01/5_03.html Выстрел в Смольном]

Отрывок, характеризующий Балтрушайтис, Юргис Казимирович

Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.