Юрий Игоревич
Юрий Игоревич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">«Коли нас не будет, то всё ваше будет»</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1235 — 1237 | ||
| Предшественник: | Ингварь Игоревич | |
| Преемник: | Олег Ингваревич Красный | |
| Смерть: | 21 декабря 1237 Рязань | |
| Род: | Святославичи | |
| Отец: | Игорь Глебович | |
| Мать: | Аграфена Ростиславна | |
Юрий Игоревич (ум. 21 декабря 1237) — великий князь Рязанский в 1235—1237 годах, сын Игоря Глебовича.
В 1207 году вместе со старшим братом Ингварем был захвачен в плен великим князем Владимирским Всеволодом Большое Гнездо, после смерти последнего в 1212 году отпущен его сыном Юрием.
Занял рязанский престол после смерти Ингваря в 1235 году.
Во время монгольского нашествия на Русь послал за помощью к Юрию Владимирскому и Михаилу Черниговскому.
После смерти Фёдора Юрьевича, погибшего при попытке переговоров с Батыем, Юрий Игоревич с племянниками Олегом и Романом Ингваревичами, муромскими князьями[1] Юрием Давыдовичем и Олегом Юрьевичем вывел войска на Воронеж[2], где они потерпели сокрушительное поражение, однако, нанеся существенные потери монгольскому войску.
Вместе с племянником Олегом Ингваревичем возглавлял оборону Рязани и погиб при падении города 21 декабря 1237 года.
«Повесть о разорении Рязани Батыем» ошибочно называет Юрия Ингваревичем.
Семья
Отец: Игорь Глебович (ум. 1195) — удельный князь рязанский.
Мать: Аграфена Ростиславна (ум. 1237) — дочь Ростислава Мстиславича.
Братья:
| Ярослав Святославич Муромский | ||||||||||||||||
| Ростислав Ярославич (князь муромский) | ||||||||||||||||
| Глеб Ростиславич (князь рязанский) | ||||||||||||||||
| Игорь Глебович Рязанский | ||||||||||||||||
| Юрий Владимирович Долгорукий | ||||||||||||||||
| Ростислав Юрьевич Владимиро-Суздальский | ||||||||||||||||
| дочь половецкого хана | ||||||||||||||||
| Ефросинья Ростиславна, княжна владимиро-суздальская | ||||||||||||||||
| Юрий Игоревич | ||||||||||||||||
| Владимир Всеволодович Мономах | ||||||||||||||||
| Мстислав Владимирович Великий | ||||||||||||||||
| Гита Уэссекская | ||||||||||||||||
| Ростислав Мстиславич Смоленский | ||||||||||||||||
| Инге I Старший | ||||||||||||||||
| Кристина Ингесдоттер, принцесса шведская | ||||||||||||||||
| Хелена Сигторнсдоттер | ||||||||||||||||
| Аграфена Ростиславна, княжна смоленская | ||||||||||||||||
См. также
Напишите отзыв о статье "Юрий Игоревич"
Примечания
Литература
- Андреев А., Корсакова В. Рязанские князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Ссылки
- [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4956 ПОВЕСТЬ О РАЗОРЕНИИ РЯЗАНИ БАТЫЕМ]
|
Это заготовка статьи о монархе, династии или её представителе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Юрий Игоревич
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
